Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 1(63), 2025.

Александру Сергеевичу Пушкину

Угрызения совести мучили меня всю дорогу. Проигрыш мой в казино Куско был значительным. Я сознавал, что вёл себя неумно и несдержанно, и стыдился своей пьяной заносчивости перед Сальвадором. Старик, насупившись, покачивался на муле, не глядя в мою сторону и лишь изредка сплёвывая жвачку из листьев колы. Я пытался наладить контакт с ним, даже просить прощения за вчерашнюю свою грубость, ведь я искренне любил его, но не представлял, как приступить к делу. Всё же я собрался с духом и сказал:

— Ладно, Чава, прости меня. Я вчера вёл себя как свинья и олух. Клянусь девой Марией, я буду прислушиваться к твоим советам. Не держи на меня зло!

— Айе, Педро! Какое там зло, papi! Разве не я таскал тебя на шее или учил объезжать мустангов? На себя я злюсь, что плюнул и оставил тебя в казино один на один с проклятой рулеткой! Моя вина во всём! Как я отвечу перед хозяином, если учёные господа узнают, что кабальеро крепко пьёт и к тому же играет без удержу?

Чтобы успокоить старика, я поклялся всеми святыми, что больше не потрачу и одного соля без его согласия. Он постепенно оттаял, начал насвистывать свою любимую «Хабанеру», но всё же время от времени хмурился и ударял кулаком по луке седла: «Тысячу солей, Jesus, это надо же!»

Но время шло, и мы постепенно продвигались к Агуас-Кальентес, конечной цели нашего конного перехода, откуда уже было рукой подать до Мачу-Пикчу. Вокруг возвышались горы и холмы, покрытые кое-где снегом, довольно редким в этих местах. Начиная с Куско дорога неуклонно шла в гору, и становилось всё холоднее. Наши пончо уже не спасали от холода, и Сальвадор прикупил в очередном селении тёплые вещи из альпаки и нанял проводника до Кальентес, где предстояло заночевать. Однако природа словно вступила с нами в состязание — повалил снег, засыпая и так плохо видимую дорогу, не говоря уже о горных тропинках. Солнце скрылось за серыми снеговыми тучами. Из каньонов и пропастей по сторонам тропы поднималась густая мгла.

Вдруг проводник стал вглядываться вдаль и наконец обратился ко мне:

— Велите повернуть назад, кабальеро!

— Зачем это?

— Вечереет, света мало, и ветер усиливается.

— А разве долго осталось ехать?

— А вот, видите? — и проводник указал влево.

— Я ничего не вижу, кроме туч.

— А ту чёрную тучу видите? Это — шторм!

Я действительно разглядел вдали тёмное облако, которое принимал ранее за горы. Проводник объяснил, что такое облако предвещает недоброе.

Я читал, что неожиданные снегопады в тёплых странах как у нас или в Боливии ведут к лавинам и целые селения бывают ими занесены. Сальвадор, соглашаясь с мнением проводника, советовал возвращаться. Но снегопад показался мне не сильным, ветер не страшным, и я считал, что мы доберёмся до Кальентес прежде, чем погода успеет значительно ухудшиться.

— Поедем-ка быстрее, — предложил я.

Проводник поиграл бровями, поглядывая на чёрную тучу, но всё же хлестнул свою лошадь, которая взяла рысцой. Мы с Сальвадором трусились за ним. Однако ветер всё крепчал, а туча всё росла, пока полностью не закрыла небо. Снег из мелкого стал крупным и вдруг повалил огромными хлопьями. Свист ветра превратился в вой, а снегопад — в сильный шторм. Небо, горы, дорога — всё смешалось в одну пелену, в которой ничего нельзя было разглядеть.

— Прости меня, боже, — запричитал проводник. — Я всего-навсего хотел пару солей заработать. Только бы в пропасть не свалиться!

Вокруг были лишь мрак и метель. Ураган выл и стонал, словно злой дух инков, не желающий пускать белых людей в свои тайные хранилища Мачу-Пикчу. Лошади остановились и стояли, прядая ушами.

— Не можем ехать? — спросил я проводника.

— Куда, господин? Я обманул, я не местный. А вдруг лошадь оступится, и мы полетим в пропасть?

— Какой же ты наездник! — начал упрекать я его, но Сальвадор, несмотря на обман, принял его сторону.

— Опять ты, Педро, советов не слушаешь! — сказал он с раздражением. — Вернулись бы в село, поужинали, переночевали. А утром, как шторм утихнет, тронулись бы в путь. И спешить некуда. Выше в горах тот же шторм, никто не работает. Сидят твои янки по домам и виски потягивают.

Всё было верно. Упоминание виски и тёплого жилья быстро убедило меня в его правоте. А снег всё валил. Лошади прижались друг к другу, изредка подрагивая. Проводник время от времени сметал снег с их спин, а Сальвадор, как всегда в моменты раздумий, жевал листья коки. Я то и дело смотрел по сторонам, пытаясь увидеть хоть какие-то признаки жизни, но всё было черно. Вдруг я услышал жужжащий звук на дороге — нас догонял таинственный и призрачный свет.

— Смотрите, что это там, вдали? — спросил я своих компаньонов.

— Может, едет кто, а может, и духи, — сказал проводник. — Да пребудет с нами святая сила.

Сальвадор перекрестился. Я достал револьвер и на всякий случай взвёл курок. Но через пару минут звук стал громче, я узнал в нём жужжание мотора, и нас осветил рассеянный свет фары. На мопеде сидел моложавый мужчина в кожаной куртке и шерстяной шапке, натянутой до глаз. В правой руке его был зажат длинный прут, наподобие тех, что служат слепым щупами.

— Эй, мой друг, как ты едешь в такой темноте, не боясь потерять дорогу и свалиться в обрыв? — удивился наш проводник.

— Это волшебный мопед, — улыбнулся встречный. — Еду медленно, колёса у мопеда — небольшие. А посохом по скале стучу, проверяю, чтобы она всё время справа была.

— Вам знакома эта дорога? — спросил я его. — Можете довести нас до Агуас-Кальентес?

— Ездить здесь мне доводилось, в Мачу-Пикчу бывал, дорога знакома. Главное, что она идёт вдоль скалы до самого Кальентес. Вот мой посох и пригодится.

Его разумный ответ мне понравился, а спокойствие придало уверенности.

— Да и жильё уже скоро, — добавил парень.

— А как ты это знаешь? Ты разве здешний? — огрызнулся наш проводник.

Я подумал, что в этом он мог быть как раз прав.

— Я — из Аргентины, но мопеды и здесь имеют одометры, вот я и знаю, сколько проехал, а сколько мне ещё осталось. Да ещё ветром оттуда тянет, дымом пахнет, значит, село — близко.

Его расчёт и хладнокровие производили впечатление. Он был всего лет на двенадцать — пятнадцать старше меня, но ему хотелось верить, он рассуждал как человек опытный и знающий жизнь.

Новый проводник поехал впереди, мы с Сальвадором — за ним, замыкал наш кортеж бывший гид, вышедший в отставку. Лошади уверенно шли за мопедом, а точнее, за мужчиной на нём, чувствуя в нём вожака. Сальвадор прикрывал меня слева от пропасти, и я поплотнее укутался в альпаку, готовый вздремнуть после пережитых волнений. Веки мои сомкнулись, и я провалился в сон, который считаю вещим, когда вспоминаю всё, что произошло после, а ведь я никогда не был склонным к мистике и оккультизму и даже, наоборот, посмеивался над верой Сальвадора в привидения.

Мне снилось, что шторм ещё не утих и мы продвигаемся не по горной дороге, а в сплошном снежном вихре неизвестно где и когда. Но внезапно в этой белой мгле показались резные ворота отцовской фермы, и мы въехали в парк перед нашей эстансией «Эльдорадо». Это было так неожиданно, что я даже вначале испугался отцовского гнева за мой отказ от работы в экспедиции. Я знал, сколько трудов и сил стоило ему, чтобы устроить меня в американскую археологическую группу на Мачу-Пикчу. Это только в романах богатым латифундистам всё даётся запросто.

Я соскочил с лошади и не успел отдать поводья Сальвадору, как увидал маму с тревожным лицом, спешащую мне навстречу по мраморным ступеням дома.

— Отец слёг, ему плохо. Он хочет успеть тебя увидеть и попрощаться.

Напуганный до смерти, я иду за ней в отцовскую спальню и вижу вокруг кровати людей: священника — падре Карлоса, нашего управляющего Рамиреса, домашних слуг, пеонов — всех с траурными лицами.

Я осторожно пробираюсь между ними.

— Дорогой, — говорит мама, — Педро узнал, что тебе мало осталось, и приехал тебя проводить.

Я нагибаюсь к кровати и вижу в ней вместо отца мужчину с мопеда, нашего нового проводника в горах. Он хитро мне улыбается и подмигивает, как заговорщику.

— Это — не отец! — возражаю я матери. — С чего бы это мне с ним прощаться?

— Ничего, Педро. Это твой крёстный. Уважь его, и пусть он тебя благословит.

Я продолжал отказываться, и тут вдруг мужчина выскочил из кровати, выхватил револьвер и начал палить во все стороны. Я хотел было ускользнуть, но застыл от страха. Комната наполнилась белым дымом, на полу в лужах крови валялись тела, а парень подошёл ко мне и стал дёргать за рукав:

— Не бойся, Педро, это — революция. Нам нужны молодые образованные люди, которые сумеют переступить через кровь и тела ради родины и свободы.

Страх и растерянность сковали меня, но тут я проснулся. Сальвадор дёргал меня за рукав моей альпаки. Лошади стояли на площади маленького городка.

— Просыпайся, кабальеро, приехали!

— Куда, домой? — спросил я спросонья.

Сальвадор усмехнулся и успокоил меня:

— Это мотель в Кальентес, наш временный дом.

Я спешился. Снегопад ещё продолжался, но стал тише. Темнота была непроглядная. Все провода, видимо, оборвало. Хозяин мотеля вышел с фонарём в руке, освещая нам путь в небольшой дом с черепичной крышей, укрытой снежной панамой. В гостиной, служащей одновременно кухней, столовой и приёмной мотеля, топился камин, на стене за стойкой висело ружьё и сомбреро — оба старые, повешенные здесь для украшения. Хозяин, носатый ацтек лет пятидесяти, подтянутый и мускулистый, предложил нам горячего питья и отошёл заваривать кофе.

— А где наши проводники? — спросил я Сальвадора.

— С первым я расплатился, как приехали, а второй деньги брать отказался…

— Где же он?

— Здесь я, амиго, — раздался голос мужчины, входящего в дом. — Укрыл своего коня от непогоды, да и вашим корму задал.

Его дружелюбие и нежелание взять деньги за помощь были необычны, но приятны.

— Отобедай с нами, — пригласил я его; хозяин уже разогревал мясо, лепёшки и суп. — А пока выпьем по чашке горячего кофе.

— Неплохо бы — по стаканчику текилы, а то промёрз я в кожанке.

Одежда нашего провожатого была хороша лишь для обычных ночей в горах, а не для такого снегопада и шторма. Но мы быстро согрелись у камина в ожидании еды. Я успел разглядеть своего проводника. Среднего роста, худощавый, но крепкий и, видимо, не чуждый спорту, с длинными чёрными волосами и бородкой-эспаньолкой. Мне даже показалось, что я видел где-то его приятное, не лишённое хитрости лицо, но припомнить не смог.

Вернулся хозяин мотеля с бутылкой текилы и свечами.

— У тебя рана на руке, — заметил водитель мопеда. — Могу перевязать.

Они отошли в дальний угол, где приезжий промыл рану хозяина, засыпал толчёным стрептоцидом и перевязал стерильным бинтом.

— А я вначале тебя не узнал, — сказал хозяин жилья. — Давно в наших краях? Штормом занесло или сам его принёс?

— Всякая птица к своей стае летит.

— Всякая летит, да не всякая долетает! — отвечал ацтек. — В лесах — силки, а в снегах, — он усмехнулся как-то по-волчьи, — ледорубы!

Водитель мопеда опорожнил рюмку с текилой, улыбнулся и сказал:

— Ледорубов бояться — в Мексику не летать, но, ты знаешь, без первой ласточки весна не обходится!

С этими словами наш проводник пожелал нам доброй ночи и вышел.

Я ничего не понял из их конспиративного разговора, а Сальвадор поглядывал на обоих с явным неодобрением, но другого ночлега было не найти, и вскоре мы отправились на боковую в наш скромный номер.

Среди ночи меня разбудил голос хозяина. Я прислушался. Хозяин мотеля разговаривал с кем-то по телефону, связь, видимо, уже восстановилась.

— Это, несомненно, Че, — сказал ацтек. — Не знаю, что он ищет в наших краях. Ему место в Боливии, там сейчас жаркие бои, а у нас… снег по колено. Нет, я не могу его «взять», это значит раскрыться.

Хозяин помолчал, видимо слушая указания в трубке.

— Подстрелить — это совсем мерзко, — сказал он. — Лучше вы сами поспешите, сеньор капитан.

Уснуть я уже не мог. Теперь я вспомнил, что видел портреты нашего проводника в газетах и на плакатах «Народного Фронта», но сейчас он выглядел как-то иначе, по-домашнему. Несмотря на его революционное прошлое, мне хотелось отблагодарить нашего спасителя.

«Люди, конечно, свиньи, — думал я. — Совсем недавно ацтек лечил руку у Че, а уже готов выдать его с потрохами, да ещё и подстрелить при случае».

И тогда, помня, что поклялся Сальвадору не быть «свиньёй и олухом», я тихо прокрался в коридор и нащупал дверную ручку в комнату нашего проводника. Чтобы она не заскрипела, я медленно поворачивал её, моля старый дом быть на моей стороне. По-видимому, мне это удалось. Я вошёл в комнатёнку Че, похожую на келью монаха. Он спал, по-детски подложив ладонь под голову.

— Че! — позвал я шёпотом.

Он моментально проснулся и в следующий момент уже сидел на кровати, глядя на меня с хитринкой. Я приложил палец к губам.

— Думаю, что тебе надо бежать. Ацтек вызвал полицию. Одна надежда, что снег задержит их.

— Спасибо, амиго! Я всегда верил, что у молодёжи врождённое чувство справедливости. Может, поедешь со мной?

— Нет, спасибо, мои пожилые родители не перенесут такого удара. Отец помог мне с работой на Мачу-Пикчу, и я должен быть там.

— Значит, нам по пути! Я тоже направляюсь туда.

— А что ты там оставил?

Че испытующе поглядел на меня.

— Там в древнем городе инков спрятан вход в подземный туннель, ведущий на территорию Боливии. И паспорт, как ты понимаешь, в нём не спрашивают. Мой волшебный мопед поможет соединиться с повстанцами.

Мы тихо выбрались из его клетушки и двинулись к выходу.

— Стоять! — услышал я за спиной голос ацтека, взводящего затвор ружья.

Я было потянулся к карману, где лежал мой револьвер, как новый приказ: «Руки — за голову!» остановил мою глупую попытку сопротивления.

И в этот момент я услышал звук гонга, и тело ацтека со стуком упало на пол. Мой добрый защитник Сальвадор в шерстяных носках бесшумно, как пума, проник на кухню и опустил чугунную сковороду на голову нашего преследователя.

— Спасибо, амиго! — только и сказал Че.

Потом он присел к растянувшемуся на полу ацтеку, пощупал ему пульс на шее и кивнул:

— Молодец Сальвадор, очень точно размерил силу удара. Очнётся.

— Эх, pappi! — только и сказал старик, обнимая меня, как в детстве.

Через минуту мы выскочили за дверь и, оседлав наших коней, направились в сторону лагеря археологов.

Волшебный мопед по-прежнему тихо урчал мотором, катя на своих небольших колёсах народного защитника. А мы с Сальвадором следовали за ним. К счастью, снегопад уже поутих, рассвело и можно было разглядеть и скалы справа от дороги, и обрыв слева. Правда, снег значительно затруднял наше движение, особенно движение мопеда с небольшими колёсами. Но менее чем за два часа мы всё же поднялись на Мачу-Пикчу.

— Теперь нам надо расстаться, — сказал мне Че. — Поезжайте прямо, и вы приедете к лагерю археологов. А у меня — своя дорога. Если мне суждено остаться в живых, мы ещё встретимся, и я покажу тебе интересные артефакты древней истории. А если не суждено, значит, волен искать их сам. Это же твоя специальность — дерзай!

Мы сердечно распрощались, и каждый двинулся своим путём.

Сейчас, наверно, все хорошо знают историю Че, его участие в партизанской войне в Боливии и трагический конец.

И, пока туннель из древнего города инков ни я, ни кто-либо другой не обнаружил, мне незачем выставлять себя посмешищем, тем более что у меня есть своя теория. Я полагаю, что никакого туннеля не существует!

«Куда же подевался Че?» — спросите вы.

И будете не одиноки. Вначале я рассказал свою версию Сальвадору, потом родителям, потом жене, детям, внукам, студентам. Все слушали и слушают внимательно, но посмеиваются: «Pappi, Педро, любимый, отец, дедушка, сеньор профессор, это — хорошая история! Запишите её!»

И, не надеясь больше на свою память, я решил записать всё, что увидел тогда своими глазами, включая сумасшедшую погоду. Так вот…

Мы с Сальвадором приблизились к домикам — археологической миссии Мачу-Пикчу. Но первая дверь была заперта. Пока Сальвадор объезжал строение, ища вход, я осмотрел двор и наткнулся на любительский телескоп под навесом — наверное, поставленный здесь, чтобы любоваться видами и пейзажами окружающих гор. Протерев стёкла, я взглянул в него и остолбенел. Вдали, на фоне покрытых снегом гор, летел Че на мопеде с небольшими колёсами.

Летел прямо в легенду.

И я понял, что он не шутил, а говорил чистую правду, называя свой мопед волшебным. Ведь я сам видел его спидометр-одометр, и что там было ещё другое? Думаете, шкала бензобака? Ошибаетесь. Альтиметр!