(Баснь)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 12(62), 2024.

Въ нашемъ селѣ первой подцѣпила хворобингъ Никитишна.

Стала лаяться громче обычнаго и особачилась ликомъ.

Потомъ не сдюжилъ Колька, который конюхъ, а не мельникъ, вѣчно ихъ путаютъ. Принялся ржать, какъ заморская птица пересмѣшникъ, да руками махать, что твоими крыльями, развѣ только не полетѣлъ.

А тамъ и староста не уберёгся — поползъ по деревнѣ червiемъ безсловеснымъ.

Мы пошли къ волхвамъ и вѣдьмѣ. Да только у волхвовъ у самихъ уже многiе кто осовѣлъ, кто въ волка перекинулся. А вѣдьма дверь не отворила, сказала:

— Безъ масокъ не пущу! Повѣтрiе же!

Мы люди не гордые. Нацѣпили маски, которые чада на встрѣчу Весны надѣвали. Я харiю лисы надѣлъ, а Прошка — зайчика.

Вѣдьма какъ насъ такихъ увидѣла, тутъ же и прокляла на всякiй случай. Это у нея быстро. Я трижды проклятый, а проказливый Прошка ужъ и со счёту сбился.

— А ну отошли отъ избы на положенное разстоянiе! — велѣла вѣдьма, когда у нея закончились все запрещённые слова. — Дальше, дальше… Вотъ. У насъ хворобингъ, а вы зверьми переодѣлись, баламошники!

— Ты, разщеколда старая, ври да не завирайся! Сама велѣла въ маскахъ явиться! — зычно отвѣтилъ Прошка.

— Нишкни, межеумокъ! — отвѣтствовала вѣдьма, потрясая костлявымъ кулачкомъ. — Я велѣла морды занавѣсить, а не балаганничать! Ерпыли лободырные!

Тутъ она добавила ещё какiе-то запретные слова, и мы снова привычно схватились за обереги, ища защиты у Сварожича.

— Не бранись, бабушко, — сказалъ я. — Лучше надоумь насъ, михрютокъ негораздыхъ, какъ хворобингъ побѣдить! Только твоей мудростью и спасёмся.

— Ишь, потатуй, — проворчала вѣдьма, но потеплѣла нравомъ. — Отвѣтствуй: у кажного же въ избѣ по блюдцу съ яблокомъ? Катаете же? Любуетесь-засматриваетесь, что тамъ Злебожьи силы вамъ кажутъ?

— У кажного, а у кого и два, — призналъ я, глядя въ землю, вѣдь у меня самого дома не блюдце, а огромное блюдо во всю стѣну съ во-о-отъ такимъ яблокомъ!..

— Всё отъ этого блюдца блудодейного! — заключила вѣдьма, поднявъ указательный палецъ надъ головой, ажъ чуть длинный коготь о дверной косякъ не сломала. — Черезъ него вамъ съ утра до вечера врутъ Злодiевы слуги, эти псиглавцы окаёмные, эти обдувала закатные, вередъ имъ на языкъ! А вы рты-то и разинули, глупендяи и масколуды!

— Такъ мы однимъ глазкомъ, — возразилъ Прошка, шмыгая носомъ. — Да и вообще эти картинки чудодивные стали медленно показываться…

— Младоуменъ ты суще, чтобы поперёкъ мово слова говорить! — грозно отвѣтила вѣдьма. — Это я ихъ и замедлила! Да не всё и не на всѣхъ блюдцахъ! Очень ужъ сильна закатная волшба, тугой струёю въ нашу сторону бьётъ — моими скудными силами не заткнуть… Истинно говорю вамъ, разбейте окаянные блюдца, а яблоки выкиньте въ помойный оврагъ! Тогда хворобингъ и отступитъ!

Домой мы съ Прошкой шли молча. Онъ врядъ ли о чёмъ-то думалъ, потому что и вѣрно дуралей. А я думалъ, какъ бы объяснить женѣ, что не придётся ей больше глядѣть долгiе зрѣлища про узкоглазыхъ басурманъ… Какъ же она ихъ называла?.. «Дыра́мы», что ли…

Предки жили безъ «дырамъ», берестой подтирались да на природу смотрѣли. И мы сдюжимъ.

Симъ хворобингъ и побѣдиши!