(Окончание.)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(61), 2024.

Городище стояло на той стороне реки. Паромщик лихих людей не боялся.

— Деньги вперед, — сказал он. — По монете за каждого. За того, который в мешке, тоже.

Юль обернулась на Звягло, бережно несшего большой мешок с мальцом внутри. Открыто входить в город с луноликим было бы непростительной оплошностью. Пришлось просить Со — именно просить, потому что мало ли, — посидеть некоторое время подальше от любопытных людских глаз.

— Это поросенок, — сверля взглядом паромщика, заверил Дадар. Он достал и отсчитал серебряные кругляши. Монет было десять. Прежде, чем отдать, повторил еще раз: — Поросенок.

Паромщик пожал плечами:

— Поросенок так поросенок. Прошу на борт.

Паром закачался и неуклюже пополз на тот берег. Свежий ветер бил в лицо, сверху грело солнце. Юль понравилось настолько, что, когда паром стукнулся о причал, ей даже на миг стало грустно. На очень короткий миг.

На соседнем пирсе как раз разгружали речную весельную кору, при виде которой у Звягло перекосило лицо. Народ муравьями сновал от высоких черных бортов к распахнутым воротам, таща бочки, тюки, какие-то корзины и свертки.

Бревенчатая стена вздымалась в десяти шагах от реки. У ворот скучали вои при шлемах и кольчугах. Жало и Огонек с уважением, прицокивая языками, смотрели на воевские мечи.

Сначала охнул кто-то на пирсах. Потом присвистнул какой-то моряк с коры. Головы всех без исключения смотрели куда-то вдоль реки, туда, где она делала петлю. Новоприбывшая шайка тоже не стала исключением и принялась глазеть.

Из-за далекого поворота полз кораблик. С первого взгляда можно было подумать, что на нем пожар — черный столб дыма валил из палубы в небо. Со второго взгляда становилось ясно, что дым идет из трубы наподобие печной: только шире и полностью из железа. Мачт на кораблике не было, но не было и весел. Казалось, чудо-судно движется само по себе.

— Кузнецы! — зашептались на берегу.

— Давненько не показывались…

— Из гор не любят свои морды закопченные показывать, — сказал один из воев, но не очень громко.

Дадар почувствовал, как будто кто-то положил на плечи гору. В такие совпадения он не верил.

Помрачнев, вожак жестом собрал ватагу вокруг себя.

— Заходим вразброс, — решил он. — Не нужно привлекать к себе внимание… Да и пока эти щелкают хавалами на корыто Кузнецов… Звягло, отдай мешок Юль, она не будет так бросаться в глаза с этой ношей. Со, слышишь, не вздумай пикнуть!

В мешке вздохнули.

Юль первая двинулась к воям.

— Рыжая, что тащишь?

— На рынок, — невесело отозвалась она.

— Монету давай и иди.

— Так я еще не продала…

— Так и не продашь, если не заплатишь.

— Я на обратном пути — можно?

Вои захохотали:

— Какая простая! На обратном пути!

Игра в простушку была хорошо ей известна. Согласись подобная ей оборванка заплатить сразу, это было бы подозрительно — вои не поленились бы и в мешок заглянуть.

— Давай монету, а на обратном мы найдем что с тебя спросить, уж не сомневайся, — и вои загоготали снова.

Юль, стараясь держать мешок за спиной, чтобы стражникам не бросилось в глаза, что контуры подозрительно похожи на человеческие, протянула монетку.

— Иди, торгуй…

Сзади уже топал, вертя головой, смуглый Тутр. Вои оживились: с чужеземца не грех слупить побольше. Пока они были заняты с «плохо говорящим по-местному» чужаком, почти незамеченными прошли Дадар и Звягло. А за ними и последние два разбойника.

Звягло тут же отобрал у Юль мешок.

— Как ты, малыш? — спросил он шепотом.

В мешке опять вздохнули.

— Ему дышать там нечем, — зашипел бывший каторжанин.

— Вылезет — нам станет дышать нечем, — рыкнул вожак. — Ищем ближайший постоялый двор, будешь сидеть с ним в комнате, раз ты такая заботливая мамаша.

* * *

Паромщик лениво рассматривал высыпающих на берег кузнецов, когда сзади вздохнули. Не прокашлялись, не окрикнули — а именно вздохнули. Паромщик отвернулся от железной посудины и посмотрел на берег, где стояли…

Его лицо расслабилось, рот приоткрылся.

— Вот и наш перевозчик, — сказал чей-то добрый голос. — И пахнет от нашего перевозчика так, как нам нравится, верно?

Фигуры стали переходить на паром. Паромщик не смог их сосчитать — их могло быть трое, а могло — тридцать.

— Придется поговорить про твоих пассажиров, пока будем плыть, — сказала одна из фигур, но не та, что говорила вначале. — Только плывите медленно, уважаемый. Дайте нашим железным друзьям спуститься на берег и пройти в ворота… Большей части из них. Не всем, конечно, о нет. С оставшимися мы хотим поговорить.

Паромщик с ужасом почувствовал, как его руки берут длинный шест и наваливаются на него, отталкиваясь от берега. Рот его всё еще был открыт, и, воспользовавшись этим, речной слепень приземлился ему на язык, опасливо посидел на нем, щекоча губы, а затем, успокоившись, принялся за дело.

Паромщик не смог даже закричать.

* * *

— Жало, тебя в горах ищут не зря, я так понимаю… Ты там бывал?

— Жил, — угрюмо поправил разбойник.

Они сидели в тесной каморке, которую в харчевне именовали комнатой. Жало, Дадар, спящий на лавке Тутр и мальчишка. Окно закрыли тряпкой — чтобы случайный взгляд с улицы не увидел большеглазого мальчишку; в темноте лиц почти не видно, а говорить приходилось шепотом, чтобы любопытное ухо под окном или за дверью не услышало чего не нужно.

— Кузнецы, они вообще как? — снова заговорил Дадар. От его шепота воздух гудел и закладывало уши, но еще тише говорить он не умел.

Жало пожал плечами:

— Сидят в своих норах. У них там сплошные шахты, подземные поселки; говорят, даже дворцы есть, целиком в недрах скал выдолбленные, но туда не всякому ход открыт… В горах и в окрестностях все под Кузнецами ходят. Край богатый, но законы там суровые, таких, как мы, нещадно вытравливают… В бою с ними не потягаешься: у них и доспехи, и оружие, сам понимаешь, какого качества…

Дадар кивнул. Он понимал.

— Сколько дадут за этого?

Жало вслед за вожаком посмотрел на Со, жующего сладкую лепешку.

— Если попросить слишком много, как бы не решили, что мы наглеем…

В коридоре раздались шаги. В дверь постучали.

— Дадар, это я, — донесся голос Звягло.

— Заходи. Что выходил?

Разбойник бочком задвинулся в щель, плотно прикрыл за собой дверь.

— С чудо-корабля на берег сошли горцы, дюжины две. Все в доспехах, с многострелами! Ходят слухи, капитан корабля имел разговор с городскими шишками. Еще сказывают, что с воями он тоже имел разговор и с корабля отгрузили кожаные свертки, которые отнесли в сторону казарм…

Вожак вздохнул так, что, показалось, сейчас и тряпку с окна сдует.

— Заплатили за то, чтобы те не вмешивались, если что-то начнется…

— Думаешь, ищут нас?

— Уверен.

— Ищут они мальчика, — подал голос Жало. — А может — ну его, а? Отдадим и уйдем живыми? Лучше трясти мелочь на дорогах: барыш не тот, но зато голова на плечах.

— Я тебя не держу, — рыкнул Дадар. Жало засопел, но ничего не ответил.

К ночи, когда зажгли свечи, вернулись Юль и Огонек.

Рыжая Молния казалась взбешенной. Огонек выглядел как пришибленный.

— Монахи в городе, — с порога выдала Юль. — Не простые. Этот идиот поплыл!

Огонек стыдливо смотрел в пол. Из его головы все не шло лицо высокого человека в рясе. Светловолосый монах смотрел на мир с такой тоской, что сердце обливалось кровью от мысли, что в мире столько несправедливости, а этот человек пытается с нею бороться, один против всех, а все идут мимо и плевать хотели на бессильные потуги…

Жалость никогда раньше не была столь жгучей. Огонек чувствовал себя так, будто грудь зажали в пыточные тиски и палач медленно крутит механизм… Он не помнил, как оказался перед монахом.

Вблизи было еще хуже. Глаза. Глаза монаха оказались омутами. Огонек падал в них, лишаясь воли. Чувствуя только вселенскую тоску и желание рассказать этим глазам, как тяжело била его жизнь — и как больно ему приходилось.

Как родители умерли, едва ему стукнуло десять… Как продал родной дядя… Как он годами грузил уголь на подводы за стакан воды и миску каши… Как убил хозяина и взял его дочку себе в жёны — всего на одну ночь, а потом убил и ее, испугавшись, что она расскажет… Как его травили, будто дичь на охоте… Как он сидел в темнице, где и стал Огоньком, потому что, когда дрался, движения его были словно огонек свечи — плавные и мягкие, а враги шипели, точно от ожогов, когда он погружал в них кривой нож…

Крепкая оплеушина вывела его из нового ступора.

— Видишь, до сих пор не отпускает, — процедила Юль. — Еле повезло отвлечь монаха и увести этого барана. Нужно уходить! Сегодня же! Сейчас же!

— Ночь на дворе, — напомнил Дадар. — Ворота заперты. Во-вторых, Кузнецы тоже вошли в город… Мы сегодня обсуждали с Жало продажу луноликого им…

— Ты не понимаешь! Это был Высший монах! Кто знает, что они еще могут?

Мальчик тем временем с любопытством разглядывал Огонька. Юль заметила это и замолчала на полуслове.

— Со, ты чего смотришь?

Теперь все перевели взгляды на луноликого мальчишку.

— Интересно, — заявил тот. — Он теперь не-целый. Я раньше не думал, что так можно.

— Дзыщи по-людски, — посоветовал Дадар. — Я не понял.

— Как будто часть человека выпала… Нет, не выпала, а утонула в другом человеке! Тот монах, — улыбнулся мальчик, будто разгадав загадку, — он выпил кусок Огонька!

Разбойники зашевелились. Дремавший Тутр как-то очень быстро оказался на ногах.

— Глупости, — начал было он, но Дадар тут же разжился на оплеушину, от которой смуглый тать улетел в угол и обиженно засопел оттуда.

— Продолжай, — велел вожак мальчику.

Огонек снова глупо таращился в пространство, губы его медленно вытягивались в блаженную улыбку.

— Как будто вытягивает нутро… Понимаете, он человеческое ество тянет через соломинку. По чуть-чуть, по капельке. А если не дергать Огонька, то еще быстрее. Скоро все вытянет, ничего не останется.

— Умрет? — встревожился Звягло.

Мальчик задумался, подбирая слова:

— Тело останется жить. Но внутри будет пусто.

— Этому можно помешать? — деловито осведомился Жало.

— Думаю, да. Если уйти далеко, соломинка не дотянется…

На комнату обрушилась тишина. Огонек закрыл глаза и принялся покачиваться. Дадар засопел и саданул его в брюхо, тот, охнув, согнулся пополам. Из глаз брызнули слёзы, рожа покраснела.

— Ты чего, а? — засипел Огонек, пытаясь вдохнуть.

— Потом спасибо скажешь, — буркнул вожак. — Давай, ребята, шевелите его, нельзя, чтобы монахи… выпили его. Вдруг узнают о нас всё, что знает он?.. Нам нужно дотянуть до утра.

Юль стояла, закусив губу.

— Если нам дадут дожить до утра…

За окном раздалась тяжелая поступь. Прежде всего сработали рефлексы. Дадар протянул лапу к трем чадящим на лавке свечам и сгреб их в ладонь.

В полной тьме и тишине, где даже дышать все забыли, а Огонек перестал судорожно шлепать губами, было слышно, как ночные гости остановились.

— Кузнецы, — прошептал еле слышно Жало. — В полном боевом.

— Разбойник Дадар и его шайка, — прозвучало за дверью, — можете идти на все четыре стороны. Вам даже заплатят. Оставьте луноликого, забирайте деньги и уходите.

Дадар помолчал. Затем открыл рот.

— Я бы не спешил, мой смиренный брат, — прервал разбойника мягкий голос. Юль почувствовала, как затрепетал, услыхав этот голос, Огонек. — Луноликого ждут в монастыре, где продолжат должное учение.

На улице началось движение. Скрипели многострелы, глухо звенела сталь клинков, покидающих ножны. Вдалеке кто-то из монахов заблеял боевую молитву. Голос менял тембр, странным образом действуя на тело. Разбойники почувствовали сначала слабость, навалившуюся на них, а потом, когда тембр поменялся, задрожали руки. У Дадара выпали из ослабевших пальцев свечи и покатились в темноте по комнатушке.

— Долетались, пташки, — с тоской обронил Звягло.

Голос монаха все больше нарастал, заполняя собой всю улицу, втискиваясь через окна в дома…

— Интересно.

Разбойники подпрыгнули от неожиданности. Голос луноликого снял наваждение, как будто водой кто плеснул на грязный стол, сметая все без остатку.

— Интересно, — повторил мальчишка. — Я никогда раньше не встречал Высших монахов, Бо-ро меня им никогда не показывал, а зря — они умеют много интересного!

Дадар уже был на ногах. В темноте шуршала, готовясь прорываться с боем, ватага.

— Лавка, — коротко приказал Дадар.

Звягло с Тутром подхватили скамью, перевернули ее и выставили к двери на манер щита, повернув наискось. Жало с Юль спрятались за ними. В темноте заскрипели в зубах стрелы, Юль достала ножи. Дадар оттолкнул к Жалу и Юль Луноликого и, подхватив табурет, вытащил меч.

— Огонек, — сказал он. — На счет три.

За дверью также шумели. Летели откуда-то непонятные, пугающие слова.

— Три, — сказал Дадар и рванул дверь. Позади Огонек сдернул с окна тряпку, и неверный свет луны осветил удивленно отшатнувшихся в сторону приземистых волосатых кузнецов. Дадар прыгнул вперед и два раза рубанул наотмашь — глубоко, с кровью. Отшатнувшись назад, принял на табурет удар копья, оттолкнул его от себя и бросился в сторону. Над головой свистнуло, и еще один кузнец повалился на пол, его сосед, чертыхнувшись, полез за спины товарищей. Мимо пронеслись Звягло с Тутром и, ухнув, вбили скамью в поредевший строй кузнецов. За ними спешили Жало и Юль, которая тащила за собой мальчишку. Приподнявшись, Жало на бегу пустил над скамьей очередную стрелу и с разбегу ударил в нее плечом. Кузнецы повалились назад, кто-то из них рубанул снизу, по ногам, и Звягло со злостью зашипел, высвободил руку и замахал своим коротким мечом.

— Кидай! Пора! — заорал Дадар и бросился вперед. Шайка отшатнулась, убирая скамью, и вслед за бегущим Дадаром ударила по поднимавшимся кузнецам. Они всегда так действовали — били быстро и сразу, тогда был шанс уцелеть.

Кузнецы отступили, и в коридоре образовался проход, все еще темный и непонятный, но в самом конце его виднелись открытые двери. Юль увидела, как Звягло, орудуя коротким мечом и кинжалом, уложил одного из кузнецов, но тут же второй, давно уже лежавший на земле, вдруг приподнялся и всадил меч в пах переступающему через него бандиту. Звягло завизжал и стал бить мечом по шлему раненого кузнеца, однако из-за боли и темноты всё промахивался с ударом — лезвие бессильно скользило по шлему. Юль бросилась вперед и всадила ножик в горло лежащего кузнеца, но было уже поздно: Звягло, с раной почти до пупа и торчащим снизу мечом, повалился на пол.

— Пацаненок, — пробурчал он и, всхрапнув, закрыл глаза.

Юль схватила Со за ворот и бросила в проход, к двери. Повернувшись, она вдруг увидела страшное: могучий Дадар, непобедимый Дадар пытался слезть с проткнувшего его копья. Рядом с ним оказался Жало, рубанул топориком по рукам нападавших и, крутанувшись, отскочил назад. Тутр с другой стороны с трудом отбивался от трех кузнецов, когда стрела Огонька вошла одному из них чуть выше поясницы, пробив кольчугу. Огонек натянул вторую стрелу, вздрогнул и, согнувшись, отпустил расслабившимися руками тетиву, прибив стрелой к полу свою же ступню. В следующий момент в его шею, дополнительно к торчащему из спины, ударил второй болт, и он повалился на пол.

— В окне! Многострелы! — закричала Юль, подобрала с пола копье и ударила в спину кузнецу, освобождая Тутра, который со сломанной рукой и залитым кровью лицом вновь пошел в атаку, расчищая путь к двери. Рядом с ним появился Жало, махая последним оставшимся топориком, и повалил последнего нападавшего. Вытащив лезвие из головы мертвого кузница, Жало вытер пот, кивнул Юль, и они вдвоем, открыв двери нараспашку, бросились на улицу. В лицо ударил опьяняющий воздух, щелкнул многострел. Вскрикнув, Жало бросился вперед и стал бить топором кузнеца, который попытался прикрыть лицо своим многострелом, но не тут-то было.

Юль же успела увидеть только шевеление сбоку, а затем, взвыв, закрыла лицо руками. Весь мир стал красным, и она повалилась на колени.

Дадар, с застрявшим в животе копьем, тяжело задвигался и стал разрезать появившихся словно из ниоткуда четверых кузнецов. Их движения были как у пьяных, из шеи одного из нападавших била струя крови, но и он все равно продолжал двигаться. Тутр проткнул одного из кузнецов насквозь, однако тот даже не вскрикнул.

— Отойди, разбойник, — раздался голос откуда-то спереди. — Ты еще можешь ее спасти.

Дадар хотел было грязно выругаться, но в этот момент ему в живот воткнули меч, и он повалился на колени.

— Хотя, — продолжил голос, — это уже не важно.

Лежащий на животе Жало, хрипло дыша, судорожно перезаряжал многострел. Затем он привстал на одно колено, вздохнул и задержал дыхание. Щелкнуло.

Дадар увидел, как одна из фигур в отдаленности, непрерывно что-то бормотавшая, повалилась на землю. В этот же момент кузнец, висящий неподъемным грузом на плечах разбойника, вдруг дернулся и свалился на землю.

— Как неудобно, — сказал единственный оставшийся на ногах монах и повернулся к Жалу. Тот вновь заряжал многострел.

Лежащий под разбойником мертвец вдруг поднял руку в стальной перчатке, рывком вытащил топорик из своего черепа, другой рукой схватил Жало за волосы, отвел голову назад и несколько раз рубанул ему по лицу. Жало умер молча и быстро, уткнувшись развороченной головой себе же в колени.

Тутр силился подняться на обе ноги, но одна из них совершенно его не слушалась. Рядом с Дадаром вновь зашевелился переставший хрипеть кузнец, но как-то неохотно и вяло, будто из последних сил.

— Надо было отдать нам мальчика, — говорил монах, не спеша переступая через многочисленные трупы, среди которых встречались и мертвецы в монашеских одеяниях. — Он по праву принадлежит нам. К тому же все это время, — монах сморщил гладкое бледное лицо в гримасе, и Дадар понял, что тот улыбается, — он все это время был связан с нами. Не только боги могут видеть его глазами. Не только… — Монах споткнулся и, охнув, шагнул назад.

Юль долгое время жила там, где ей приказывали закрыть глаза перед тем, как раскрыть рот.

Кусок разрубленного скальпа вместе с ухом свисал ей на остатки лица. Кровь залила и другой глаз, попала даже в рот.

Она ступала по телам и бросала ножи на слух. Все шесть.

Хоть один из них должен был попасть.

Один и попал.

— Ю-юль! — закричал, предупреждая, Тутр. — Сейчас! Перед тобой!

Юль поняла и выкинула вперед руки, хватаясь за мантию.

Вот он. Рядом. Хрипит.

Значит — в животе.

Нащупав рукоятку, она дернула ее на себя и стала бить. Она била до тех пор, пока руки на ее горле не перестали сжиматься, а после этого она била еще какое-то время.

Затем выронила нож и поползла обратно.

Дадар увидел ее лицо и захрипел от ярости. С такими ранами никто не живет. Она истекала кровью, и зашить это уже не получится. Даже отсюда, в неверном свете луны, он мог увидеть ее череп.

Услышав какой-то звук, Дадар повернулся на бок и увидел мальчишку. Тот просто стоял и смотрел на все эти трупы. Смотрел с интересом.

Дадар тяжело приподнялся на локте, вытянул руку, схватил мальчишку за ворот и подтянул к себе. Заглянул в огромные глаза со своим же собственным в них отражением.

— Ну как, — спросил он эти глаза, — вам нравится? Вам нравится наблюдать за этим, суки? Все вы там, я к вам обращаюсь! — Он встряхнул пацана за шкирку. — А хотите увидеть что-то веселое? — Он вытянул из-за пояса короткий широкий нож. — Хотите посмеяться по-настоящему?

— Дадар! — закричала вдруг Юль. — Не трожь, Дадар, ну! Я тебя прошу, не трожь его!

— Глупости, — сказал Тутр. Он перестал пытаться подняться и теперь грустно смотрел на Дадара и Со. — Никакие там не боги.

Где-то вдали забили в колокол, надрывно, изо всех сил. Хлопнули ставни.

Дадар поднес нож к огромным глазам мальчишки.

— Она жива, — сказал вдруг Со. — Мириль жива.

Рука Дадара замерла.

— Она сейчас в Заводи, — продолжал Со. — Вышла замуж и даже растолстела. У нее четверо детей.

— Ты… ты врешь…

Со раскрыл ладони и поднес их к самым его глазам. Дадар всмотрелся в линии на его бледной коже и вдруг удивленно распахнул глаза.

— Это… это же…

Покатые плечи, черные волосы, тихие, многозначительные слова, грудь, которая так красиво ложится ему в руки, белые зубы, кусающие его за ухо, нарушенные обещания… обещания, которые нельзя было…

Нож шмякнулся на землю. Со поднялся на ноги и отошел от застывшего навсегда Дадара. Тутр неверяще крутил головой.

— Глупости, — сказал он. — Такого не бывает. Есть только два бога, и…

— Я знаю, — прервал его Со. — Череце и Сайац. Зице са сицизира, Басар? Череце зи синицер.

— Череце, — повторил Тутр и, сглотнув, отшатнулся. — Череце нэ сирэ. Нэ сирэ.

— Глупости, — сказал Со, а затем, улыбнувшись, отвернулся и направился к лежащей на земле Юль. — Будь покоен, Бахар доТутр. Для тебя всё уже — глупости, и даже Череце.

За его спиной тело Тутра тяжело осело на землю. Выражение лица его так и осталось ошарашенным.

Со нагнулся над умирающей Юль.

Эпилог

Холодный серый камень. Тесная келья. Три шага в одну сторону, три в другую. Ни мебели, ни вещей, только лежак из цельного камня и толстая деревянная дверь.

«Такого не бывает! — подумала Юль. — После смерти никто не попадает в келью, где тебя два года монахи пользовали».

После смерти…

Смерти?

Юль попыталась сдвинуться — и не смогла. Неудивительно. Мертвые не шевелятся. Лежать мертвым не запрещено — где угодно, даже на холодном каменном лежаке в монастыре Сап-сап. А шевелиться, увы, уже не дано.

Правда, Юль никогда и представить не могла, что мертвым дано думать. Или видеть.

Монахи умеют и такое? Кто знает.

— Я знаю, — сказал мальчишеский голос.

Со!

Если бы повернуть голову! Глянуть в эти черные глаза на пол-лица…

— Глупая, — сказал малец. — Мертвые ничего не могут. Ни-че-го. Если ты что-то можешь, значит, ты уже не мертвая.

Только что Юль была немая — и вдруг поняла, что может говорить.

— Зачем меня спасли?

— Глупая!

— Пытать? Я ничего не знаю…

Со захихикал. Его явно веселило происходящее.

— Совсем глупая! Ты умерла.

— Тогда как…

Догадка вспыхнула, будто молния.

Огонек. Монах. Трубочка…

— Ты выпил меня, — прошептала Юль чужими губами. — Я в твоем теле!

— Да, — довольно подтвердил Со.

— Зачем?

— Ты интересная. И чтобы мне не было скучно в дороге… Ты поможешь мне попасть, куда я хочу.

Мальчик поднялся. Юль чувствовала себя инвалидом, которого носят и поворачивают куда захотят. Но жаловаться, понятное дело, не собиралась. Поживем и так!

— И далеко ты собрался?

— Туда, где можно всё, — скромно признался мальчишка.

Будь Юль в своем теле, она бы хмыкнула.

— Такие места существуют?

— Одно — точно есть. Карта монахов, которую вы нашли со мной, помнишь?

Мальчик полез в карман и достал тряпку с закорючками. Теперь, смотря глазами мальца, Юль понимала на ней каждую черточку.

— Древняя вещь, — сказал Со. — Очень древняя. Даже в монастыре никто не знает ее истинного значения. Глупые, жалкие старики. Раньше здесь было интересно, а теперь всё чаще — скучно. Пойду искать это место… Ты мне поможешь?

«А у меня есть выбор?» — подумала Юль.

— Нету, — подтвердил вслух луноликий.

— Не могу понять, зачем тебе туда? Ты и так, по-моему, можешь всё…

— Там я смогу стать равным богам.

— Зачем это тебе?!

— Интересно.

От этого «интересно» у Юль мурашки побежали по коже. По чужой коже.

Мальчишка поднялся, налег всем телом на дверь и, с трудом ее открыв, вышел из кельи. Каменный карниз в пять шагов, без намека на перила, тянулся над пропастью. Внизу расстилалась зеленая долина. Вдалеке, бесшумно с такого расстояния, обрушивался в озеро водопад. Посреди долины стояло огромное сооружение, которое всегда вызывало у Юль трепет одним своим видом. Не замок, не храм, не дворец. Шпили, башни, купола, арки, переходы… Святилище монахов, сердце ордена; скрытое от мира и досужих глаз рукотворное чудо света.

— Там я и нашел карту, — сообщил Со. Он отвернулся — святилище скрылось из поля зрения — и зашагал по карнизу туда, где в скале вилась змеей винтовая лестница. — Ты знаешь, что монахи строили это всё своими руками? Не те, которые сейчас, а настоящие… Я читал древнюю книгу, там сказано, что среди них было много моих сородичей…

— Тебе одиноко? — спросила Юль.

— Нет, — равнодушно ответил малец.

Он дошел до лестницы и зашлепал босыми ногами по каменным ступенькам.

А Юль почему-то вспомнила дремучего Дадара, который однажды, чтоб успокоить ее, поцеловал в разбитый ударом дубинки лоб.

И заплакала чужими глазами.