Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(61), 2024.

Не каждый день наша сборная выходит в финал Чемпионата мира, и поэтому ожидался аншлаг. Так и получилось, и, хотя я пришёл в спортбар заранее, место мне удалось найти с трудом. Даже не самому удалось, махнул рукой незнакомый мужичок под пятьдесят.

— Спасибо, — сказал я, присаживаясь, — но…

— А… — отмахнулся он. — Не придёт она.

— Она?

— Бабы, знаешь, тоже футбол смотрят. Вот и она… Да, меня Серёгой зовут.

Он протянул мне руку.

— Вадим.

— Вот и познакомились.

Я подозвал официантку:

— Тёмного и орешков, пожалуйста. И не сейчас, а когда начнётся.

— Хорошо, — ответила она.

Сергей попросил водки и «Большую сковородку».

— И можно сейчас, — добавил он.

— Что так похоронно? — спросил я. — Водку вроде с горя пьют.

— А… — Он снова отмахнулся. — Я, видишь ли, его первый тренер.

— Кого?

Сергей не ответил. Тут как раз принесли его заказ. Он плеснул себе пятьдесят грамм, выпил и потянулся к закуске.

Сковородка вполне оправдывала своё название. Большая чугунная сковородка с толстым дном, полная жареного мяса и тушёных овощей. Сергей подцепил ломтик перца, снял зубами с вилки и замер, опасаясь закрыть рот.

— Горячо? — посочувствовал я.

— Ошен… — Он покивал. — Ошен кушно.

Прожевав, Сергей откинулся на спинку стула и продолжил рассказ, словно позабыв про мой вопрос:

— Первый раз когда это было? Да! Нам, чтобы остаться во второй лиге, кровь из носа нужна была ничья. Пять минут до конца, а у нас ноль-ноль, ага. Держимся. Казалось бы, что такого, пять минут простоять? И тут нам залетает! И что делать? И, главное, никаких шансов, что можем забить. Соперник поставил автобус, да и силы уже не те, а потом мы мяч потеряли, и они заперли нас в штрафной. И давай катать туда-сюда, время тянуть. Ну, выбили кое-как в аут. — Он выпил ещё рюмку. — И я решил его выпустить. Всё равно ничего не выходило, а так парень хоть пять минут, а в профессиональной лиге поиграет. Будет что вспомнить, ха-ха, на свалке!

— Да кого же? — не выдержал я.

— Я не сказал? — Он с удивлением посмотрел на меня. — Да Вовку Талисмана!

Да уж…

— Что же он, — хмыкнул я, — в других матчах не выходил?

— Куда ему, — скривился Сергей. — Он и играть-то не умел. Этакий увалень. Старательный, да, но и только. Спросишь, как в команду попал?

Я кивнул.

— Так и попал, — объяснил Серёга. — Попросил кто-то. То ли губер, то ли из команды его прошлой, не помню я.

Он налил себе ещё. Посмотрел на меня.

— Будешь?

— Не хочу.

— Ну и ладно. Так вот… — Он выпил, закусил. — Ага, подостыло уже. Так вот… О чём я? Да. Катают они мяч, катают, а время идёт. Выходит Вовка. И тут их хав на ровном месте теряет мяч. Запнулся, понимаешь?

— Бывает, — пожал я плечами.

— Точно. Мой нап подхватывает его в центре, убегает и забивает.

— Кто, как фамилия?

— А, ты его не знаешь, — Серёга пренебрежительно помотал головой. — Он звёзд с неба не хватал, ни до, ни после.

— Подожди, ты из «Родника», что ли?

— Точно! — оскалился Серёга. — Из него самого, из «Родника».

* * *

Вовке Петрову не везло с рождения. Перво-наперво, он чуть не задохнулся при появлении на свет. И сразу же его уронила акушерка. Потом перепеленали слишком туго. А ещё едва не отправили в Дом малютки, перепутав с отказником. Короче, выражаясь книжным языком, его постоянно преследовали неудачи. Хотя неудачами эти трагические события назвать язык не поворачивается. Скорее кошмарные злоключения формата катастроф и кризиса мироздания. Как он вообще уцелел в урагане проблем, не понимали ни родители, ни врачи.

Он переболел почти всеми детскими болезнями. Правда, выздоравливал с фантастической скоростью. Все лужи в округе были его, все ямы, рытвины, коряги — обязательно упадёт, испачкается, порвёт одежду. Вовке с драматическим постоянством доставались кошачьи царапки и укусы случайных псов, его не миновали падающие сосульки и летящие с балконов окурки. У него было двадцать шрамов и пятнадцать швов на голове, руках, ногах и животе. Дырка в левой булке, когда он уселся на осколок. Кривой мизинец, спасибо лифту. Коричневый локоть, поклон кипящей каше. В детской поликлинике его знали все врачи, бабки у подъезда крестились, когда он выходил гулять, в аптеке через дорогу провизор имел под рукой дежурный запас антисептиков, пластырей и бинтов, противоожоговых салфеток и мазей в контейнере с надписью «В. Петров».

В первом классе на Вовку упала завуч Маргарита Семёновна, умная и добрая девяностокилограммовая женщина. Как это произошло — никто не понял. Как уцелел Вовка?.. Хороший вопрос.

Он рос в меру подвижным, неуклюжим покладистым мальчиком, не особо интересовался чердаками, канализационными лабиринтами и помойками. Его не манили строящиеся высотки и приключения в старом парке имени 50-летия ВЛКСМ, где, по слухам, полно маньяков, людоедов и сбежавших психопатов. Близкие с содроганием представляли итоги возможных посещений Вовкой этих привлекательных для мальчиков всех возрастов мест. Хотя, если честно, были уверены, что все кончится хорошо, пара-тройка кровоподтеков, гематом и вывихов не в счет. Папа с мамой не то чтобы махнули рукой на мистические происшествия с ребёнком, который не горит, не тонет, но они смирились с чередой опасностей, как издавна привыкают люди жить у подножия вулкана или в джунглях среди леопардов и питонов.

Как-то раз районный психиатр, наблюдая Вовку, процитировал Марка Аврелия: «Делай то, что должен. И свершится то, что суждено».

— Философствуете? — хмуро вопросил Вовкин папа.

— Пропишите ему уколы, — мрачно попросила Вовкина мама.

Надо отдать должное родителям — они дружно ходили по врачам и честно исполняли предписания.

— Счастье — это не отсутствие проблем. Счастье — это сама жизнь, — заявил доктор, сверкая лысиной, а потом понёс настоящую чепуху. Типа где-то и зачем-то существует некая энергосфера, словно бассейн, в котором барахтаются определённые объекты. Это экспериментальная камера высших сил, вселенского разума, исследующего модели развития цивилизации и способы устранения экстремальных для человека ситуаций. Данный ребёнок пребывает в замкнутой астральной среде «бассейна» под воздействием равных, противоположно направленных и потому взаимно уничтожающихся сил. Зачем, почему, трудно сказать. Главное, что окружающая энергетика сохраняет ребёнка от окончательного разрушения…

— Значит, в этом бассейне две трубы, — предположил невозмутимый Вовкин папа. — Из одной постоянно вливаются беды и проблемы.

— А из другой вытекает избыток негатива и экстрима, — подхватил умник в белом халате.

— Есть ли надежда, что рано или поздно отрицательный эффект бассейна изменится в положительном аспекте? — уточнила хладнокровная Вовкина мама.

Психиатр с уважением посмотрел на сплочённых супругов и тихо сообщил:

— Я уверен в этом.

* * *

Я помнил эту историю. «Родник», команда из райцентра, даже не из областного, навела в нашем футболе шороху, за два года поднявшись из второй в премьер-лигу. Спуску никому не давали, на сделки не шли. Даже странно, почему продержались так долго. Потом-то их, конечно, раздербанили, разобрали состав по командам и командочкам, но поначалу… Нашлись меценаты, денег подкинули, со стадионом помогли, с транспортом. Это ведь только кажется, что играют футболисты, на самом же деле всё иначе. Нет, и игроки на поле играют, но если не будет денег, инфраструктуры, логистики, то и толку не будет. На голом энтузиазме далеко не уедешь. Игроки — тоже люди, у них семьи, у многих дети, а это расходы. Опять же, интересы разных авторитетных людей и организаций, их тоже игнорировать нельзя.

Понятно, в общем.

История Владимира Талисмана ещё интереснее. Он ведь единственный из той команды остался и в гору пошёл. Сейчас уже в сборной. Казалось бы, чем не успех? Вот только не играет он. Сначала-то в основу ставили, уж неизвестно из каких заслуг, потом перестали. Так, на замену если, в конце матча. Разве это карьера? Издевательство одно.

— Тем более не понимаю, в чём беда, — сказал я. — Гордиться должен. Воспитанник твой эвона куда залез!

— Гордиться… — подтверждая мои мысли, с горечью сказал Сергей. — Ну, считай, что горжусь. Только кому от этого легче?

— Что такое?

Сергей кивнул в сторону ТиВи-панели над барной стойкой, где глубокомысленно бубнили о грядущем финале разные известные и не очень эксперты.

— Раскатают нас немцы, — сказал он. — Как асфальтовый каток жабу, раскатают, в тонкий блин.

— Испанцы не раскатали, бразильцы тоже зубы обломали, — возразил я. — Поле, оно, знаешь, круглое, а мяч квадратный. Или даже наоборот. Да и Нуньес тоже не дурак.

— Нуньес… — Мой собеседник скорчил презрительную гримасу. — Как тренер он никакой, честно тебе скажу!

— Ну-ну, — не поверил я. — До финала довёл, и никакой вдруг?

— Никакой, — погрозил мне пальцем Серёга. Он заметно опьянел, ополовинив за неполные полчаса бутылку сорокаградусной. — Зато умный. Что умный, то точно. А тренер… да, никакой.

За разговором время идёт быстро. Народ в баре зашумел и заулюлюкал. Болтологи в ящике умолкли, зато на поле вышли команды. Заиграли гимны. Немецкий в баре освистали, под наш многие встали и принялись подпевать. Я воздержался. Не люблю я эту музыку, а слова тем более. Хотя и грозился автор, что будем учить наизусть и петь стоя, да только обошлось. Времена ныне кефирные, не то что прежде.

Оно и к лучшему.

Представили тренеров. Сначала немца Леваневского, потом нашего уругвайца Нуньеса. Толстого, если не сказать жирного, с колючим взглядом не по-латиноамерикански светлых глаз.

— Он, сука, умный, — неожиданно повторил Серёга.

Я промолчал. На поле Нуньес, говорят, никогда не выходил. Я не проверял, но путёвку на чемпионат для нашей команды он выгрыз, вывез из группы, как тачку с углём из забоя. На соплях и нервах. Утверждается, что болельщики такое любят.

Не знаю, это уже мазохизм какой-то. Однако — вот он, финал!

Прозвучал свисток, и немцы принялись методично давить. Наши отбивались, пытаясь огрызаться в контратаках. Без особого, если честно, успеха. И закономерно получили гол в раздевалку. Я прикончил своё пиво и заказал ещё, а водки у моего соседа осталось на донышке. Он сидел, уставившись в пустую сковороду и беззвучно шевелил губами.

— Настоящая фамилия его Петров, — когда в перерыве снова появились эксперты, внезапно очнулся он.

— Кого, Нуньеса? — зло переспросил я. Настроение было поганое. Немцы совершенно обоснованно вели. Наверное, только их излишняя самоуверенность не позволила к перерыву удвоить, а то и утроить результат.

— Вов… кина, — запинаясь, пояснил Сергей. — Талисманом он… с моей подачи… стал.

— Ты пьян.

— Ага, — согласился он. — Я ж-жук, но я ж-жентльмен!

Он вылил остаток в рюмку, посмотрел на бутылку с сожалением:

— Хороша, па-анимаешь, кашка, но мала чашка!.. Да.

Мне неожиданно стало интересно. Победы нам не дождаться, ладно. Не начинали побеждать, незачем и привыкать. Но почему не развеять грусть разговором?

— Ты так уверен, что немцы нас раскатают, — сказал я. — Почему?

— Водки закажи? — попросил он. — Я на мели.

— Не схудится? — поинтересовался я.

— Нет, — неожиданно трезво ответил он. — Сейчас водка хорошая, не из опилок.

В конце концов, какое мне дело? Он мальчик большой, вон тренером был. Может, и остаётся. Я заказал ещё водки и грибное ассорти. В голове плескалось пиво, но я счёл, что одна-другая рюмка мне не повредят, к тому же они облегчат утро Серёге.

Разлили. Выпили.

— Так вот, — продолжил он. — Я с ними всю первую тоже прошёл, это потом меня попросили, в вышке уже. Вовка как был нулевой, так и остался. Пробовал я его и в основу ставить, и во втором тайме выпускать. Без толку, только под ногами путался. Зато если за пять минут до конца выпустить… Наливай!

Мы выпили ещё. Некоторые утверждают, что лучшая закуска к водке — это солёные огурцы. Не скажу, что они неправы. Правы, но частично. Огурцы хороши, но грибы лучше. У них ещё и собственный вкус есть, а не только вкус рассола.

Собеседник мой ожил и перестал запинаться, речь потекла, как река по равнине, ровно и плавно.

— Бекхем становился? — спросил я.

Он помотал головой.

— Нет. Ему не пасовали.

— Почему?!

— Я запретил, — Серёга самодовольно ухмыльнулся. — Можешь сказать, что это мистика, но ему было противопоказано касаться мяча. Больше всего пользы было, когда он скромно стоял в сторонке, и чтобы его не видели. Чистый талисман. Или катализатор, но талисман, короче. Так что умный он, сука!

* * *

В двенадцать лет Вовка спас маленькую девочку. Она выпала из окна третьего этажа и красиво летела вниз головой, будто ныряльщица с трамплина. Конечно, подросток бы не удержал на излёте ребёнка, пусть даже лёгкого. Но Вовка моментально сориентировался и крикнул: «Лови!» идущему рядом мужику. И словно мысленно подтолкнул его. Мужик выронил бутылку шампанского, распахнул ручищи и поймал девочку, как ловят прыгающего с шифоньера кота. Кто-то громко охнул, кто-то завизжал; крики, плач, радостный мат и шипение растекающегося шампанского перемешались в голове Вовки. Сердце дико билось, лоб, подмышки, яйца… всё было мокрым. Он, шатаясь, шёл домой и повторял: «Спасибо… спасибо…» Он боялся признаться, что чувствует себя другим человеком, иным существом, которое внезапно поселилось где-то внутри, в мозгах, почках, в кончиках пальцев и помогает ему смотреть по сторонам, слушать разговоры людей, беседующих во-он на том перекрёстке или проезжающих мимо в автобусе.

Дома он сообщил маме, что её пяточную шпору надо обязательно показать доктору, спас закипающий суп, выбросил просроченный аспирин в ведро, десять раз отжался, прибил полочку в ванной и даже не поранил пальцы. Мама сидела в кресле, всхлипывала и зачем-то повторяла: «Спасибо… спасибо…»

Вовка перестал болеть.

Он начал лазать с пацанами по свалкам и заброшенным высоткам. Ни разу не споткнулся, ни полразика не поцарапался, даже когда все на спор прыгали через торчащие кактусом крючья арматуры. Компания малолетних экстремалов оказалась на удивление везучей и жизнестойкой. Вовку поддерживал новый незримый приятель, благодаря которому он спас девочку. Тогда в кинозалах снова крутили «Неудержимых», и пацаны стали себя так называть. Но со временем Вовке надоело бродить по подвалам и карабкаться на крыши. Как только он увлёкся бегом и оставил компанию искателей приключений, среди фартовых «неудержимых» начались вывихи, переломы и заражение крови.

На беговой дорожке Вовка заработал прозвище «черепаха», зато все, кто бежал в его группе, улучшили показания чуть ли не вдвое. Над тихоходом подшучивали, незлобно дразнили, однако старались оказаться рядом во время тренировок. В какой-то день к тренеру спринтеров заглянул старшой «Родника», посмеялся над неуклюжим Вовкой и рассеянно выслушал историю странного юниора.

— От него словно сияние прёт, — убеждал наставник бегунов. — Удачливый, чертёнок. Или, мож, радиация какая, хрен знает…

Звучало это в уничижительно восхищённой интонации.

— Талисман ты, талисман, я как будто в сиську пьян, — твердил совершенно трезвый тренер, подразумевая поток сомнений и предположений, заполняющих его череп.

Луарсабович не поверил старому приятелю, но покивал из уважения, мол, всяко бывает, и даже аутсайдеры иногда пробиваются на пьедестал. Образ жизни, случайности судьбы или метеорологии, фокусы эмпатии, вспышка скрытых возможностей организма — Лесоруб, как его называли близкие, мог объяснить любое спортивное чудо, поскольку собаку съел на всяких странностях, что происходят на поле во время игр или тренировок.

— Возьми мальчишку, не пожалеешь! — вдруг попросил, словно приказал, тренер бегунов. — Он мне уже помог… я ему по гроб жизни… твоим ребятам он нужнее. Это ить талисман, оберег.

— Блин, зачем он мне? — пытался возражать Луарсабович, поскольку никогда не работал с неудачниками и тормозами. Но тут его словно за руку взяли, его — бывалого мастера спорта! — подвели к таинственному пареньку и заставили пригласить в «Родник».

Лесоруб привёл сына своей бабы. Это была у команды первая версия. Вторая подразумевала звонок «сверху». Короче, Вовка в команду попал чисто по знакомству, это понимали все. В футболе он был ни бе ни ме, выходил на поле, словно медведь к пасеке, и все вокруг падали со смеху. Ни тебе динамики, ни финтов, ни силы удара… а уж в пустые ворота не попасть с двадцати шагов! Но сами внезапно научились забивать чуть не с середины. И скорости у всех возросли. И всякие манёвры да комбинации на тренировках ребята выполняли на ять. А вратарь-дырка Санёк, которого уже вот-вот собирались отчислять, за месяц превратился в сухого, как марочный «Брют», голкипера.

* * *

Извилистыми путями ходит человеческая мысль, особенно если её подстегнуть алкоголем. Но я тоже был подогрет, поэтому понял его сразу.

— Нуньес!

— Именно! — Он споро наполнил рюмки. — Представь картину: сижу я у себя на хате. Настроение ни в Красную армию, ни… к чёрту. Денег на донышке: с тех пор как меня попросили из «Родника», работы не было.

— Почему попросили-то?

— Политика, — скривился он. — Не в этом дело. Сижу, значит, оплакиваю горькую судьбину, и вдруг звонок оттуда!

Он ткнул пальцем в потолок.

— Уважаемый, говорят, Сергей Луарсабович, с вами хочет встретиться господин Франческо Нуньес. Вы не против? Тогда, говорят, ждите, машина уже выехала. Вот я ему всё, как тебе, и рассказал. Он носом покрутил, но поверил. Умный потому что.

Вот оно что… Я ещё раз перебрал в памяти все встречи сборной под руководством Нуньеса. Вот откуда нервы, вот откуда юшка из носу! Точно, умный и умеет слушать.

— Я понял, понял, — сказал я, подливая в его рюмку, не забывая и о себе. — Но почему нас немцы именно раскатают? Выпустит Нуньес Талисмана, хоп! Вот и сравняли. А там пенальти, а это уже лотерея. Не понимаю драмы…

Сергей посмотрел на меня, как на ребёнка, и вздохнул.

— Вадик, ты составы видел? Нет Талисмана в составе! Некого за пять минут до конца выпускать!

Он махнул водку, подцепил скользкий груздь и принялся угрюмо жевать.

Второй тайм катился к финалу. Говорят, порядок бьёт класс. Если порядок и класс соединяются вместе, они непобедимы, пока не найдётся других порядка и класса, но сильнее. В нашей сборной не было ни одного, ни другого, и значит, не было шансов. Немцы, похоже, уверились в победе. Они продолжали давить, но формально, без огонька. Правда, им хватало и этого.

Бар уныло молчал. На восьмидесятой минуте он взорвался: немцы расслабились, пропустили контратаку и сбили нашего нападающего в своей штрафной. Пенальти!

Лучший бомбардир нашей сборной Никита Перепевников уверенно развёл мяч и вратаря по разным углам.

Родилась сумасшедшая надежда, чтобы умереть через две минуты… Один за другим судья удалил двух наших защитников, причём совершенно справедливо, не придерёшься. Все понимали: если немцы не забьют за оставшееся время, то уж точно сделают это в овертайме.

Кое-кто расплачивался, вставал и уходил. Оставшиеся требовали водки.

* * *

Хранителям запрещено вмешиваться в обычное течение событий. Равновесие — высшая ценность. Талисман, без сомнения, нарушал его, но неумышленно. Так распорядилось само Мироздание.

Талисман не заболел, об этом молчали тренеры и врачи сборной, об этом не говорили чиновники. Он не убежал: бессмысленно сбегать, не выиграв титул. Значит, его выкрали и удерживают против воли, и вот эти люди точно нарушают Равновесие. Это всё равно как отравить ключевого игрока или заразить корью. Значит, я в своём праве, и национальность тут ни при чём.

Время послушно остановилось. Замер Сергей, поднеся рюмку к открытому рту. Встали на паузу посетители, официанты и действо на стадионе Уэмбли. Я вышел из тела и перенёсся в Лондон. Владимир Талисман оказался там, где я и ожидал: в подвале весёлого дома в нескольких кварталах от посольства Федеративной Республики. Обколотый наркотиками, он лежал, бессмысленно уставившись в потолок. Я скопировал его страдающий дух и перенёс на стадион.

За две минуты до конца добавленного времени наши ещё держались. Сергей Луарсабович ошибся. Наши были хороши, ведь один пропущенный гол — это не разгром. Даже если забыть про забитый.

Владимир вышел на поле. Невидимый и неощутимый. Всё как рекомендовал его первый тренер.

Дальше… как Мироздание со своим бассейном Шарко рассудит.