(Продолжение.)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 10(60), 2024.

Часть 4. Литературный аспект (внезапно)

Зоолог:

— На форуме «Горизонта» на «Фантлабе» один из читателей недавно упрекнул нас за то, что беседа становится слишком уж «для тех, кто в теме». Может быть, постараемся для разнообразия сейчас поговорить на более общедоступные темы?

Криптозоолог:

— Давайте попробуем. Например, ранее в «Горизонте» регулярно публиковалась (надеюсь, что и продолжит публиковаться) информация о «незамеченных встречах» с реликтовым гоминоидом: отражения сведений о нем — не осознаваемых как криптозоологические — в «старой» литературе, включая и художественную… Не продолжить ли эту тему в рамках нашей дискуссии?

Зоолог:

— Да, можно попробовать. Приводите примеры. Я, честно говоря, в последние годы мало читаю художественную литературу (по сравнению с научной), но с этими текстами ознакомлюсь.

Криптозоолог:

— Ну вот совсем недавно в ретрорубрике «Горизонта» был опубликован короткий рассказ Валентина Франчича «Колесница дьявола». А посмотрите-ка вот на этот его текст, который просится скорее в рубрику статей: https://bookchain.ai/franchich-v-a/bezumnyy-lama. «Текстом» я его называю потому, что трудно определить жанр: больше напоминает очерк… Кстати, и выходил он в свое время (незадолго до Первой мировой) скорее как очерк, а не рассказ.

Специально не привожу цитату, а даю ссылку на всю работу: там важен не только эпизод встречи с «безумным ламой», но и весь антураж, заставляющий вспомнить отношение современных местных жителей к «своим» РГ.

Об авторе известно мало, но он был офицером — и, возможно, участвовал в экспедициях в Монголию и Тибет, тогда бывших частью так называемой «Большой игры». Фантастику писал тоже, в том числе и о «древних предках», но посмотрите, как это выглядит: https://bookchain.ai/franchich-v-a/lico-predka! Очень характерная для того времени ситуация: человек, даже держа в уме книжный образ «первобытного предка», не в силах увидеть в реально встреченном (хотелось бы думать) диком человеке никого, кроме одичавшего безумца — даже если при описании подчеркивает его обезьяноподобность…

(«Каменный топор», согласно терминологии тех лет, — это ручное рубило, в данной ситуации — синоним просто острого камня… видимо, подхваченного прямо с земли, ибо за секунду до того и речи о нем не было.)

А вот описание другого автора, на сей раз явно полученное из вторых-третьих рук и вдобавок переосмысленное в книжном духе: https://bookchain.ai/olden-u-l/nedostayushchee-zveno. Но даже тут я склонен считать, что он имел какие-то реальные сведения, пускай и использовал их лишь как основу для приключенческой истории. Дело в том, что Олден — не «диванный» автор приключенческих рассказов: он, что называется, «приключался» и в реальной жизни, причем на полную катушку. По всем этим краям за много лет проплавал в одиночку на огромные расстояния: по рекам сквозь джунгли, вдоль побережья, даже между островами… Попадал в опасные переделки, общался с туземцами, моряками, охотниками, низовой колониальной администрацией… В общем, истории об «отличающихся от орангутана обезьянолюдях» слышать мог.

Считается, что именно литературный пиар этих путешествий сделал его основателем гребли на каноэ как вида спорта. Впрочем, на всех известных мне фотографиях и гравюрах по фотографиям (публикаторы «Недостающего звена» написали, что не смогли найти портрет автора: странно — может быть, плохо искали) Олден гребет двулопастным байдарочным веслом.

Зоолог:

— Так, прочитал эти рассказы, поделюсь своим впечатлением. Об Олдене — как-нибудь в другой раз, но Франчич, как показал поиск сведений, родился в 1892 году, перед Первой мировой войной он был, на мой взгляд, слишком молод для участия в азиатских экспедициях, тем более в качестве начальника экспедиции. (К тому же он с юности готовился к литературной деятельности, а офицером стал, вероятно, уже после первых больших потерь в Первой мировой, когда многие молодые образованные люди сделали военную карьеру, совершенно не вытекавшую из их прежней жизни.) Да и о русской экспедиции в Тибет, даже погибшей, мы бы знали из многих источников — будь она реальна.

Описания боевых действий с англичанами и география могли быть навеяны английской экспедицией 1904 года: см. https://web.archive.org/web/20150502181742/http://www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/China/XX/1900-1920/Kozlov/text1.htm. Впрочем, это показывает, что какие-то сведения о диких человекообразных существах из Центральной Азии достигали русского образованного класса с привязкой именно к Тибету (Хахлов пишет: «…П. П. Сушкин сообщил, что путешественники по Центральной Азии также слышали о существовании такого существа и, в частности, Козлов якобы говорил ему об этом»). Да, возможно, Франчич слышал от кого-то более определенные рассказы — но сам вряд ли мог быть очевидцем и участником подобных событий.

Впрочем, он мог получить сведения и другим путем. В 1901 году под редакцией Грумм-Гржимайло вышел русский перевод книги Рокхиля (Рокхилла) «В страну лам. Путешествие по Китаю и Тибету», где упоминается это существо. Изредка перепечатывались в русской прессе и другие сообщения из Тибета и Гималаев. Мать Франчича была известной переводчицей — не исключено, что он получил первоначальные сведения через нее. А мог и сам заинтересоваться, прочитав что-то из перечисленных материалов.

Зоолог:

— Жаль: я уж настроился считать его именно очевидцем и участником… Тем не менее основной тезис остается в силе: даже в начале ХХ века реальный очевидец (не говоря уж о человеке, получившем информацию пусть опосредованно, но из первых рук), узнав о «диком человекообразном существе», скорее всего, начнет почти насильственно убеждать себя и других, что речь идет о выпавшем из социума безумце.

Вот другой пример в том же духе: известный писатель и исследователь Богораз (Тан) не раз цитировал в своих работах чукотские представления, что в реликтового гоминоида можно превратиться, просто одичав, сознательно уйдя из общества. Причем это не отшельничество, а физическая трансформация — но характерно, что сам Богораз (кстати, вполне дарвинистски настроенный, однако не склонный думать о «недостающем звене» в северной лесотундре) такую возможность, в общем, не оспаривает:

«В стадо не ходит, еду не ест, сном не спит… Лежит день и ночь на земле. Ум мутиться стал. Собирался, говорит, покинуть и жену, и стадо и уйти в лес и стать косматым жителем» (и тут следует примечание Богораза: «Косматые жители сродни медведям. Они живут в наиболее отдаленных лесах и не показываются людям»)…

Это цитата как раз из рассказа «Кривоногий» (1896): художественного произведения, пускай и насыщенного достоверными этнографическими сведениями. Но и в научных трудах Богораз был склонен солидаризироваться с такими воззрениями чукчей…

Аналогично и у северных индейцев есть представления, что обычный человек может превратиться в вендиго. В общем, это не подтвержденный этнографами пример реальности «социального» одичания, а народная этимология: объяснение того, что настоятельно требовало объяснения — хотя бы и неверного.

А вот буквально только что читатель «Горизонта» прислал сообщение:

«Перечитывая Жаколио „Берег чёрного дерева“ (роман более этнографический и географический, чем приключенческий), встретил такое вот описание неких монстров из истоков Конго:

„…Меролла рассказывает, основываясь на показаниях негров, что Заира вытекает из обширного болота или озера в государстве Матамба, где царствовала королева Зинга, и что из того же источника выходит и Нил. Она прибавляет, что в этом озере находится множество чудовищ и что даже одно из них имеет вид человеческий. Отец Франциск Павийский, миссионер из капуцинов, проживавший в стране Матамба, отвергал все эти рассказы о чудовищах, утверждая, что это только вымысел негров; но королева Зинга, узнав о его неверии, пригласила его однажды на рыбную ловлю. Едва только закинули сети, как на поверхности воды явилось тринадцать таких чудовищных рыб. Несмотря на все старания, они успели поймать только одну. Цвет ее кожи был черный, волосы длинные и тоже черные, когти обыкновенной длины. Вынутая из воды, она прожила только двадцать четыре часа и никакой пищи не принимала. Что это? Род тюленя? Во всяком случае, фауна внутренней Африки составляет еще глубокую тайну“.

Это уже не мокеле-мбембе, а что-то куда более реальное. Интересно знать, с начала XIX века что-то ещё нашли на эту тему?»

Зоолог:

— И что вы ему ответили?

Криптозоолог:

— Ответил, что, разумеется, с этого времени в Африке открыли немало видов — но и африканских криптидов еще хватает. Если же говорить об этой конкретной «рыбе», то навскидку — это, похоже, сильно мифологизированные в «русалочью» сторону рассказы о ламантинах Trichechus senegalensis, в Африке довольно часто обитающих во внутренних пресных водоемах, включая как раз бассейн Конго. Ни когтей (впрочем, на ластах есть ногти-копытца), ни волос (впрочем, морда снабжена густыми вибриссами), но цвет черный и «вид человеческий» (условно: по сравнению с рыбой). Дистанция не больше, чем от самки дюгоня до «морской девы».

Хотя вообще-то из окрестностей Конго временами поступают сведения о неизвестных гоминоидах… А РГ, как известно, великолепно умеют плавать и нырять (в отличие от высших обезьян!), часто держатся возле водоемов, временами находят в них убежище и прокорм… В общем, «русалочий» уклон в связанной с ними мифологии вполне объясним. Так что, может быть, и здесь имеет место пересечение…

Зоолог:

— Ну, Жаколио сведения об Индии и Индокитае мог собирать лично, но об Африке он уже судил только по публикациям других путешественников. Раз так, то вот очень известное описание гориллы путешественником XVI века: «Леса до того кишат павианами, мартышками, обезьянами и попугаями, что все боятся путешествовать в них, больше всего при этом опасаются двух чудовищ, живущих в этих лесах и в высшей степени опасных. Самое большое из этих чудовищ африканцы называют „понго“ (вернее, „мпунгу“), то, которое меньше, — „ензего“ (вернее, „нзику“). Понго сложен как человек и лицом похож на него, его громадный рост и впалые глаза, защищенные пучками длинных волос, делают его похожим скорее на великана. Лицо, уши и руки лишены волос, тело, напротив, покрыто, хотя и не особенно густо, темными волосами. От человека он отличается исключительно своими ногами, не имеющими икр. Он всегда ходит на ногах и, бегая по земле, складывает руки на затылке. Спит на деревьях и строит себе навесы от дождя. Пища его состоит из плодов, которые находит в лесах, и орехов, мяса не ест никогда. Говорить не может, и разума у него не больше, чем у всякого животного. Если местным жителям, принужденным путешествовать в этих лесах, случается ночью развести огонь, то поутру, как только они оставят место ночлега, тотчас же появляются понго, садятся у огня и сидят, пока он не потухнет; они не понимают, что для поддержания его нужно подкладывать дрова. Они часто собираются в стада и убивают немало африканцев в лесу, нападают также на слонов, которые пасутся поблизости, и так сильно колотят их своими мощными кулаками, что те с ревом убегают. Этих понго никогда не удается поймать живыми, так как десять человек не в состоянии удержать одного из них; зато их детенышей часто убивают отравленными стрелами. Молодой понго так крепко прицепляется к телу матери, что африканцам, которым удается убить самку, достается и детеныш, не покидающий мать. Когда одно из этих чудовищ умирает, остальные покрывают его кучей веток и хвороста; таких куч в лесах встречается множество».

Интересно подчеркивание отсутствия икр, хотя у гориллы ноги очень короткие.

Криптозоолог:

— О горилле ли речь? И руки на затылке РГ тоже часто сцепляет, и о тонких (во всяком случае, по сравнению с мощным бедром) икрах упоминают многие наблюдатели…

Зоолог:

— Я тоже хотел такое предположить, но из осторожности воздержался. Тогда, в XVI веке, конечно, могли существовать и какие-то гоминоиды, не дожившие до нашего времени… или дожившие… А что горилла бегает на четырех конечностях, скажет любой туземец, который ее видел. «Оно ходит всегда на ногах», — либо этот путешественник в донаучную эпоху задавал правильные вопросы, либо это сами туземцы подчеркивали такую особенность.

Криптозоолог:

— Да есть из Африки сообщения, более того — «расходящиеся», так что там не менее двух видов… один из которых скорее австралопитекоподобен, а другой, кажется, ближе к евразийскому РГ… если не более продвинут… Ну, мы эту тему уже затрагивали в прошлой беседе — слегка и осторожно.

Вообще-то ганноновский эпоним «горилла» тоже, видимо, относится к африканскому РГ (интересно, какому из?), а не к горилле в современном понимании… Любопытно, что Николай Гумилев («распознать» неведомого гоминоида имевший не больше возможностей, чем Богораз или Франчич) в одном из своих африканских рассказов «Лесной дьявол» (1908), явно и недвусмысленно опирающемся на эпизод встречи Ганнона с «гориллами», в качестве действующего лица выводит совершенно иного примата: по-криптозоологически огромного павиана.

Не рискну, правда, утверждать, что Гумилев слышал о таких существах во время своего африканского вояжа: скорее он воспользовался литературным воображением. Тем более, что сходный павиан (и даже более «очеловеченный», но в духе африканского фольклора, а не криптозоологии) представлен у него и в другом произведении — африканской поэме «Мик» (1914).

При этом в данной поэме у Гумилева имеются и откровенно криптозоологические строки — но они обращены к негоминоидному криптиду:

…И зверь, чудовищный на взгляд,
С кошачьей мордой, а рогат —
За ними. Я мечту таю,
Что я его ещё убью
И к удивлению друзей,
Врагам на зависть принесу
В зоологический музей
Его пустынную красу.

Тоже плод поэтического воображения? Или персонаж какой-то слышанной автором эфиопской легенды, за которой сложно рассмотреть биологическую основу столь странного существа? Или, может быть, Гумилев действительно «таил мечту», пускай не сбывшуюся, обоснованно опираясь на свежие сообщения — вот только не знаем, какие? Тут уместно вспомнить, что Николай Гумилев был не только поэтом, но и одним из крупнейших исследователей Африки, совершившим несколько экспедиций по восточной и северо-восточной Африке, из которых привез в санкт-петербургский Музей антропологии и этнографии (Кунсткамеру) обширную коллекцию.

Впоследствии сходный зверь возникает в поэме снова, уже в большей степени мифологизированный:

…Там раз в столетие трава,
Шурша, вскрывается как дверь.
С рогами серны, с мордой льва
Приходит пить какой-то зверь.
Кто знает, где он был сто лет
И почему так стонет он
И заметает лапой след…

Еще позже оказывается, что этот «рогатый зверь с кошачьей мордой» выполняет, помимо прочего, функции проводника в африканский мир мертвых, но это-то как раз не свидетельствует о его, зверя, нереальности: сходные обязанности в самых разных (практически во всех!) мифологиях выполняют и совершенно реальные представители фауны. Для этого даже не требуется быть криптидом — хотя, конечно, редкостное, загадочное и при этом грозное (хотя бы потенциально) существо получает, так сказать, дополнительные бонусы на экстраординарную роль в аборигенном фольклоре.

При этом образ африканского реликтового гоминоида в «Мике», кажется, все-таки проскользнул, но… остался незамеченным для самого автора, получив у него — мы это уже упоминали выше! — полностью человеческое объяснение. Правда, криптозоологический прототип тут замаскирован уже не «отшельническим безумием», а воинским неистовством.

Например, вождь племени «дикарей» (ибо кто еще, кроме «дикаря», осмелится воспротивиться державным устремлениям абиссинского негуса!) в поэме не произносит ни слова — а облик его, вызывающего на поединок абиссинских воинов, описан следующим образом:

…И вышел, страшный и нагой,
Маша дубиной боевой.
Раздуты ноздри, взор горит,
И в грудь, широкую, как щит,
Он ударяет кулаком…
Кто выйдет в бой с таким врагом?
Смутились абиссинцы…

Остается добавить, что этого вождя все-таки сразил в единоборстве предводитель абиссинского отряда, умелый копейщик, называемый поэтом по имени — и имя это, Ато-Гано, совершенно реально: так звали одного из видных военачальников негуса Менелика II как раз во время первой и второй эфиопской экспедиции Гумилева. Многие другие имена там тоже соответствуют подлинным историческим лицам. Так что перед нами описания современника (пускай поэтические и с подчеркнуто введенной фольклорно-фантастической линией), а не нечто вроде «давным-давно, в одной далекой галактике…».

Пожалуй, на этом пора остановиться.

(Продолжение следует.)