Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 9(59), 2024.

Ознакомившись с этим коротким рассказом, увидевшим свет на страницах журнала «ХХ век» в первые месяцы 1917 года, большинство читателей, наверно, решит: автор — восторженный юноша, убежденный революционер, от участия в Первой мировой он, скорее всего, «закосил», но в последующих бурях гражданской войны примет участие на стороне большевиков; если уцелеет, то жизнь его, вероятно, оборвется где-то в 1937 году. И угадают читатели только насчет последнего, да и то «не так».

О жизни Валентина Франчича (1892—1937) известно до странности мало. Он родился в очень культурной семье, знал несколько языков, художественные произведения писал не только на русском, но также на немецком и французском, а возможно, и на английском. С подростковых лет готовился к литературной деятельности, первый сборник стихотворений опубликовал в восемнадцать, но еще до этого его мать, известная переводчица, показывала стихотворения сына ряду известных литераторов. Тем не менее «книжным мальчиком» в плохом смысле этого слова Франчич не был, от участия в Первой мировой войне отнюдь не «закосил», получил офицерские погоны — а после 1917 года продолжил воевать не в Красной, но в Белой армии. Потом — эмиграция… и смерть действительно в 1937 (от последствий ран?), однако во Франции.

Фантастика в его творчестве представлена обильно, причем Франчич успешно опробовал самые разные направления. Этот короткий рассказ мы выбрали для публикации главным образом потому, что уж очень он контрастирует с судьбой автора. А впрочем, не так уж и велик этот контраст на самом-то деле: молодой интеллигентный офицер, подобно многим людям своего круга, горячо приветствовал Февральскую революцию — и какое-то время основную опасность видел главным образом в сторонниках прежнего государственного строя, которые, конечно, будут готовы пойти на все, лишь бы не отдавать власть…

Глава I

Это были мрачные дни, о которых я не стал бы говорить, если бы случай, являющийся предметом моего рассказа, не произошел именно в эти дни всеобщего отчаяния и жутких предчувствий.

Я помню, что вышел на улицу в половине седьмого часа. Смеркалось. Густой туман медленно полз, лепясь к силуэтам огромных домов улицы Сомнения, похожей на мифическое чудовище древности, жуткий и таинственный.

Сквозь зыбкую, молочно-серую толщу его струился свет огромного зарева, охватившего полнеба: горел королевский дворец, подожженный еще накануне мятежными войсками. Где-то совсем близко от меня такали пулеметы, грохали, потрясая стекла домов, пушечные залпы, и с площади Террора долетал ко мне грозный рев народной толпы. Это был необычайный вечер.

Граждане, охваченные ужасом, любопытством или гневом, густыми потоками стремились к центру столицы, бросая в туман странно зловещие крики. Темные окна домов говорили о смерти, призрак которой висел над городом. Волны бегущих людей, подхватив меня, как щепку, несли вперед, навстречу неизвестному. И я бежал, натыкаясь на тела убитых королевскими наемниками борцов за свободу. В муках и предсмертных стонах лучших людей рождалась наша свобода. То был зловещий вечер, и мне тяжело вспоминать о нем.

Глава II

Выброшенный потоком на площади Террора, я смутно увидел море голов, колыхавшееся в густом тумане. Грозный гул десятков тысяч возбужденных голосов, то усиливаясь, то ослабевая, висел в тяжелом и сыром воздухе. Не горели фонари. Центральная электрическая станция, снабжавшая энергией весь город, была оставлена рабочими, примкнувшими к восстанию, поднятому войсками. Только кое-где, высоко над толпой, пылали факелы. Но свет их не мог рассеять тумана и мрака. Напрягая зрение, я увидел силуэт человека, взбиравшегося на памятник Оттона XI.

Когда человек уселся наконец на широкой спине огромного бронзового коня, рядом со всадником, он жестами попросил только замолчать и начал:

— Товарищи! Наше дело еще не закончено: отрекшийся от престола палач лелеет страшную месть. На его стороне часть продажной полиции и преступный ученый инженер Рок, своими ужасными изобретениями столько лет питавший кровожадного бога войны и ужаса. Товарищи, я узнал, что им построена чудовищная машина, против которой бессильна живая человеческая сила и все чудеса современной техники. Сейчас я получил известие, что эта машина, это орудие дьявола носится по окраинам города, давит и режет людей. Призываю вас поэтому к спокойствию и мужеству, без которых гибель революции неизбежна.

Человек на бронзовом коне замолчал. Молчала многотысячная толпа. И помню, что ужас остановил биение моего сердца.

На могу сказать, как долго длилось это страшное молчание. Внезапно с западной стороны, с улицы Шамбора, раздался короткий, как вспышка бензина, многоголосый крик. Затем началась давка, стихийная, безудержная, насыщенная ядом стадного страха. Снова подхваченный могучим человеческим потоком, я бросил быстрый взгляд в сторону улицы Шамбора и увидел черный силуэт, достигавший в вышину не менее трех этажей, а в длину имевший по крайней мере саженей десять — двенадцать. С громким пыхтением и пронзительным воем он прокладывал себе путь в живой человеческой толпе, оставляя позади себя трупы убитых и раненых, сопровождаемый воплями ужаса, бешенства и предсмертными стонами. Людские волны выбросили меня на гранитный цоколь памятника, и я лишился на мгновение чувств.

Когда я открыл глаза, то увидел, что площадь была пуста, если не считать трупов, а совсем близко от памятника высился силуэт огромной, похожей на ящик машины. Вся из толстой сплошной стали, она в нижней части своей, у невидимых колес, была снабжена огромными кривыми ножами, которые, вращаясь во время движения, мололи густую человеческую массу, подобно котлетной машинке.

Незаметный в тени, отбрасываемой памятником, я с ужасом смотрел на адское изобретение инженера Рока.

Внезапно из нижней части стального чудовища вырвался клуб синевато-белого дыма, и она сдвинулась с места, пыхтя и шипя, как огромный допотопный зверь, но вскоре остановилась. Внутри, за стальными стенами, возникла суматоха. Снова клуб сине-белого дыма, тяжелая мощная работа моторов…

Однако машина на этот раз вовсе не тронулась с места.

Я догадался: механизм ее, не выдержав титанической работы, испортился.

Одновременно со всех сторон послышались выстрелы, и толпы народа, оглашая воздух победными криками, хлынули на площадь, стремясь к преступному творению инженера Рока.

Так погибла последняя, самая страшная попытка реакции.