Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 5(43), 2023.

глаза у Настюшки синие-синие. Даже глядя на чёрно-белую фотокарточку, Женя невольно, но — как всегда, подумал о летней небесной лазори: бескрайней и теплой

— Согласен, товарищ командир, — он решительно убрал карточку в карман рубашки. — Что я должен сделать?

Осинцев посмотрел на Женю, почесал заросшую рыжей щетиной щеку:

— Садись. Разговор хоть и недолгий, но крайне важный. Титко! — крикнул в приоткрытую дверь. — Зови гостей.

«Гости» появились через пару минут — оба невысоких, в добротных тулупах военного образца без знаков отличия: ни шевронов, ни погон. Представились наскоро и сразу же разложили на столе, под чуть коптящей керосинкой, карты с красными пометками. Говорить начал тот, что назвался полковником Степановым. Женя слушал и следил за пальцем на карте.

— Что думаете? Можно выполнить задание? — спросил полковник, едва закончил объяснять.

— Никак нет, — решительно ответил Женя. — Тайный подход невозможен, а это, как понимаю, основной момент операции.

— Предположите, что возможность скрытно добраться есть? — взгляд у Степанова острый, серо-стальной.

— Тогда… я бы попробовал.

— А если я скажу, что гарантий возврата не дам?

У Жени ёкнуло сердце, но ответил твёрдо:

— Мы на войне, товарищ полковник. Надо, значит, надо.

— Добро, — подал голос второй «гость» и повернулся к Осинцеву. — Вы не ошиблись в выборе кандидата, майор. А вам, отважный вы человек, я скажу так, — он посмотрел на Женю. — Вы вернётесь, именно потому, что от нас совершенно не ожидают того, что предстоит сделать. Пусть вас не смущает и не пугает моя уверенность. Главное, запомните вашу задачу — ликвидация оберштурмфюрера Тиля Эбнера.

— По данным разведки, Эбнер — правая рука Зигмунда Рашера, — продолжил Степанов. — Рашер давно известен как кровавый мастер опытов над людьми. Эбнер, тоже тот ещё палач, занимается усовершенствованием и практическим внедрением его наработок. И они почти достигли желаемого…

Должно быть холодно, но Евгений совершенно не чувствовал этого. Вода добралась до подбородка, где-то глубоко внутри шевельнулось что-то важное, призванное защищать его, сейчас словно прикрытое пеленой тумана. Конечно, Евгений понимал, дышать под водой невозможно, но у него четкие инструкции: воздуха хватит ровно на то время, пока он не доберётся до полыньи под мостом. Не доверять приказа не было. Лётные очки плохо прилегали, и почти сразу под них стала затекать влага. Евгений опустился ещё ниже во мрак, упёрся вытянутой вверх рукой в лёд и зашагал по чуть илистому дну, стараясь сильно не отходить от берега.

— Ни пуха, — прошептал чуть слышно Осинцев и мелко перекрестил прорубь, куда скрылась невысокая, почти пацанячья фигурка бойца.

Осёкся, дёрнул руку вниз и посмотрел на стоявшего рядом полковника. Тот покачал головой и сказал:

— Да не видел я, не видел… Чёрт, если это поможет, — и сам нарисовал по воздуху крест на чёрной воде.

Идти трудно, однако вполне возможно, порой яма или коряга заставляли уходить с нужной глубины, но Евгений контролировал это. В голове словно стучали невидимые часы, и вышел к первому пункту он даже чуть раньше. Вынырнул, осмотрелся в раскинувшихся сумерках, продышался и вновь скрылся в мокрую темноту. До следующего размыва, на повороте, чуть дольше, но он должен дойти. Александр Ильич обещал, что кислорода хватит…

Вода должна была выстудить тело, облепленное обычной летней армейской формой, но холода боец совершенно не чувствовал. Задание, только оно важно.

Как и было намечено, через два часа двадцать минут он оказался у бетонного кольца. Пришлось чуть повозиться, покуда в полнейшем мраке нащупал его шершавые края. Разведка не обманула, был в лагере водозабор! Евгений достал коловорот и принялся буравить лёд толстым сверлом. Несмотря на полнейший мрак, в глазах пульсировал красный огонь: он пыхал, оставляя после себя тонкие разноцветные точки, и замирал. И снова пыхал.

Потом Евгений жадно дышал через просунутый наружу тонкий резиновый шланг. Грудь ломило, руки и ноги слушались всё хуже и хуже. «Если не выбраться наружу через три часа и не ввести препарат, вы погибнете», — слышался в ушах голос лейтенанта. Евгений сделал последний вдох, смотал шланг и, согнувшись в три погибели, полез в бетонный рукав, ведущий к водозаборному колодцу внутри секретного нацистского лагеря. Крупному человеку тут, конечно, совсем не протиснуться, а вот он… Ползти в темноте нелегко, но нисколько не страшно…

— Метод основан на гипнозе и определенных медицинских препаратах, — лейтенант с нашивками медслужбы меряет пульс, затем вытаскивает градусник и говорит в полутьму землянки: — Норма, Сан Ильич.

— Замечательно. Вы, Евгений, извините, не помню, как вас по отчеству, не волнуйтесь, — седой человек в штатском выныривает в круг света со шприцем в руке. — Процедура совершенно безболезненная. Закатайте, пожалуйста, рукав.

Женя расстегивает пуговицу, задирает рукав гимнастерки. Укола он не чувствует, а вот введённая жидкость словно морозом пробегает до самого плеча. Лейтенант сноровисто прилаживает у него на голове стальной обруч, от которого два тонких проводка убегают к черному ящику с множеством круглых, похожих на часы циферблатов.

— Зачем это? — непонимающе спрашивает Женя.

— Мы воздействуем на определенные участки мозга, заставляя на время забыть об их функциях.

— Не понял, — говорит Женя больше для того, чтобы остудить внезапно вспыхнувший страх. — Я что, буду хуже соображать?

— Нет, какое-то время разум сохраняет абсолютно все свойства полностью.

— На какое время?

— В вашем случае на пятнадцать часов. Примерно.

Когда Евгений увидел свет, он уже совершенно не чувствовал своего тела, зато слышал, как скрипят суставы и тянуче постанывают мышцы. Равномерно билось сердце: редко, будто нехотя. Чем ближе становился зеленоватый мерцающий столб, тем отчетливей по воде разливался ритмичный тарахтящий звук. И, когда наконец свет завис прямо над ним, Евгений рассмотрел стенки уходящего вверх колодца, полез по нему и осторожно высунул из воды голову. Первый глоток воздуха заставил мир пойти кругом.

Он осмотрелся и облегченно выдохнул: помещение пусто. Повезло. Рядом с колодцем работающий дизель, над входом заплетённая в сетку лампочка. Евгений с трудом вылез из колодца, стянул с себя мокрый комбинезон и принялся делать резкие движения руками и ногами, разгоняя по ним густую холодную кровь. Из непромокаемого мешка достал тонкий белый маскировочный комбинезон и небольшую коробку. Раскрыл её, вынул один из «препятствующих» шприцев, наполненных алым лекарством, постучал, как учил лейтенант, ногтем, выгоняя воздух, и сделал себе укол в синюю, вспухшую вену. Руку обожгло огнём, таким яростным, что Евгений скрипнул зубами.

Прошла минута, и он понял: тело вновь слушалось его беспрекословно. Багрянь ушла из глаз, и мир вновь стал почти обычным, лишь слегка мутноватым. И это скоро пройдет. Задание, только оно важно! Снайперская винтовка покинула непромокаемый чехол, который Евгений увязал в комок с мокрым бельём и скинул в колодец: его присутствие должно оставаться незамеченным как можно дольше.

Он осторожно выглянул в полумрак узкого коридорчика с несколькими дверями по обеим сторонам. Пусто. Миновал одну, вторую дверь и обнаружил то, что искал: за стеклянным круглым окном белели сугробы, освещённые лампой над входом. Вот только увидеть мир целиком мешали широкие плечи, затянутые мышиного цвета шинелью. Часовой.

— Помните одно: вас не ожидают, но, если обнаружат, уничтожат без промедления. Служба там налажена, как многим и не снилось. — Степанов тычет пальцем в чертёж. — Запоминайте. С собой понесете только самое необходимое, времени смотреть бумажки не будет.

Женя смотрит на сероватую бумагу: цветными овалами на ней отмечены важные пункты вражеской базы. Они уже обсудили траектории прихода-отхода на точку, основную и запасные.

— Если сумеете занять позицию без происшествий, практически гарантируете себе возможность отхода. Любая оплошность может лишить этой возможности. Поэтому старайтесь тщательно убирать за собой все следы. Ну и момент обнаружения… его нужно исключить, не мне вас, разведчика, учить такому.

Запор на двери, к счастью, оказался внутри. Его смазанный механизм с круглым, как на кораблях, штурвалом отворил дверь почти бесшумно. Евгений спешно взглянул налево, направо — никого. Стремительно распахнул дверь, поднырнул под руку разворачивающегося на движение фрица, подсёк ногу и ударом открытой ладони в подбородок уложил рослого врага на снег. Сам бросился сверху, добивая тонким острым ножом. Один удар, и враг, дёрнувшись, замер, глядя стекленеющими глазами на светящуюся лапочку. Снежинки падали на застывающее лицо и таяли.

«Куда его? Дотащить до комнаты с колодцем и спихнуть вниз… при отходе будет мешаться. Искать его где будут в первую очередь?»

Только сейчас Евгений обратил внимание на торчащую из бока рукоять вражеского ножа. Странно, но боли он совершенно не чувствовал, как и говорил Александр Ильич. Да, выучка у лагерных псов отменная. Натренированные инстинкты сработали независимо от сознания. Он выдернул лезвие и с отстраненным удивлением понял: кровь выступила и… словно замерзла.

Времени раздумывать не было. «Дверь — закрыть!» Евгений легко поднял мертвеца, взвалил себе на спину и, отнеся в темноту к колючке, закопал в снегу. Вернулся, присыпая оставшиеся следы в сугробах. Расходящийся снегопад скоро скроет всё совсем. Достав из аптечки бинт, замотал рану, хотя кровь по-прежнему почти не сочилась.

А затем двинулся к намеченному пункту. Ночь царила над миром, кружа снегопадом в свете нескольких прожекторов и ламп. Основные позиции часовых, схемы движения патрулей и траектории прожекторов Евгений помнил чётко, больше неожиданностей не случилось. Он добрался до снежного холма над центральным входом в подземный бункер, умело скрываясь в темноте у хозпостроек, стараясь передвигаться только по чищеным дорожкам. Заметил пару фрицев в будке у входа.

А ему надо… рядом с вот той, заваленной снегом низенькой постройкой. Оттуда вход в подземные лаборатории как на ладони. Выступающая крыша прикроет от вышки, а до бункера с колодцем отход почти по прямой получался, и, что самое главное, — скрытно, за постройками.

Дождался перекрестия прожекторов с вышек на железной двери, досчитал до семи и полез: ровно три минуты до следующего обшаривания. Двигаться нужно быстро, приглаживая снег за собой.

«Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять…

упасть, зарыться в снег с головой, глубже, глубже, замереть

…три по шестьдесят».

Успел? Евгений увидел, как над ним пронесся свет, на миг заиграв искорками в сугробе. Вслушался в тишину ночи: лишь снег и ветер, ни крика, ни звуков тревоги. Получилось?

Он лежал в снегу, совершенно не чувствуя его холода даже на лице, и растягивал непослушные губы в улыбке. Получилось! Ранен? Но боли нет, словно нож и не в него попал. А он-то ведь в самом сердце секретного фашистского лагеря. Незамеченный, укрытый. Осталось только выполнить один выстрел и добраться до колодца короткой дорогой под снегом: в суматохе никто не заметит его передвижений, даже не ожидает такого, не знает, где его искать.

А ему надо всего ничего.

— Вы будете все понимать, все видеть, слышать, как обычно, — лейтенант снова меряет пульс, температуру, что-то отмечает в блокноте, заглядывает в глаза. — Единственное неудобство — время от времени нужно делать уколы. Не боитесь? Сможете?

Женя кивает: не страшно.

— Как только поймете, что хуже думается, или начинается онемение конечностей, немедленно колите.

— А иначе?

Лейтенант быстро оглядывается на седого, копающегося в недрах черной коробки. Тот говорит:

— Или наступит преждевременное отмирание клеток мозга. Вы перестанете быть человеком.

Женя вздрагивает, но, видимо, лекарство уже начало действовать — такое ощущение, что говорят вовсе не про него, а про кого-то чужого.

— Не волнуйтесь, — седоволосый закрывает коробку и улыбается. — С собой вам дадут достаточно антидота… ну, замедляющего вещества, чтобы продержаться часов двадцать примерно. Может, чуть больше или меньше, тут сказать не могу, множество факторов влияют: температура, реакция организма. Только, смотрите, ни в коем случае не сопротивляйтесь приказам, которые мы сейчас «заложим» в вашу голову.

— Обязательно закладывать их мне в голову? Сам не справлюсь?

— Эти приказы не вам. Это команды вашему организму: не бояться холода, не чувствовать боли. Всем органам, чтобы они вели себя как обычно. Без этого лекарство бесполезно, оно просто уничтожит вас, — седоволосый пожимает плечами. — Не волнуйтесь, вы не первый, кто проходит через это. Всё будет хорошо.

Под утро, когда снег над головой начал светлеть, он осторожно, насколько позволило раскопанное за часы ожидания свободное пространство в сугробе, достал шприц и сделал «препятствующий» укол. Разом прогнав красные всполохи перед глазами, тугие удары в голове и одеревенение в мышцах. Когда в голове прояснилось, Евгений принялся копать снова и вскоре, осторожно проткнув корку, проделал в нападавшем за ночь снегу маленькое отверстие. Глянул одним глазом: дверь как на стрельбище, метров сто всего. Снегопад прекратился, будто по заказу.

Спустя немного времени из железного нутра лаборатории высыпало два десятка фрицев. Забегали по лагерю, осматривая каждый угол. Евгений наскреб со стенок снега и залепил дырку. Пара пыхтящих и ругающихся немцев прошла совсем рядом, так что ему казалось: слышит стук их сердец. Ищут его. Он усмехнулся и снова отметил про себя: ни страха, ни испуга, ни боли не чувствует, лишь отмечает состояние. Только одно в голове — выполнить приказ.

Обшаривали лагерь долго, солнце успело взойти высоко, лучи залили снежную равнину, искрясь льдинками и маскируя совершенное Евгением ночью еще лучше. Вскоре поиски прекратились, немецкие солдаты принялись расчищать площадку перед бункером. Евгений смотрел на суету лагеря сквозь вновь проделанное отверстие. Пропавшего часового не обнаружили, секретность не нарушена.

Когда уши расслышали приближающиеся моторы, Евгений вновь начал ощущать онемение мышц и слышать красные кровяные удары в глазах. Не теряя времени, сделал последний укол. Все, теперь ждать или сомневаться точно никак: выстрел, и… добраться до своих раньше, чем его затопит алая муть, добраться и… остаться человеком. Осмотрел рану, вновь вяло поразился: кровь, тёмная и густая, будто не желала вытекать из него.

Скрипнули ворота, а всего на миг позднее лязгнули запоры железной двери бункера. Евгений проверил, насколько быстро он сможет поднять СВТ — ошибки быть не должно, второго выстрела ему сделать не позволят, — и осторожно выглянул через дырку наружу.

Раньше, до сегодняшнего дня, увидев мерно вышагивающих из дверей фашистских солдат, раздетых, несмотря на мороз, он непременно удивился бы. Потому что так двигаться живые люди не могли. Даже без оптического прицела разглядел рожу застывшего навытяжку фрица и всего на миг, но почувствовал, как стукнуло, будто раньше, сердце и в него заполз ледяной, многим холоднее окружающего снега страх.

Александр Ильич шепчется с полковником Степановым, тот кивает, и седоволосый профессор говорит:

— В основе всех наших знаний, как ни прискорбно это говорить, — эксперименты фашистов в концлагерях. Зигмунд Рашер начинал их, Эбнер, более талантливый или упёртый, довел практически до конца. Он мечтает выслужиться, и, скорее всего, о том, как и что делать, кроме него, никто не знает. Ликвидация Эбнера отсрочит удачное окончание разработок на неопределенное время. Гипотермы не должны появиться у немцев как можно дольше.

— Поэтому он, — Степанов тычет пальцем в крупные фотографии лощеного арийского офицера, — ваша главная цель. И поэтому же в случае неудачи вам лучше сразу отходить и не попадаться ему в руки.

— Теперь понимаете, почему даже «препятствующего» даем вам впритык?

Женя кивает. Такое ни в коем случае не должно попасть к фашистскому палачу. Да и сам он не должен попасть к Эбнеру ни живым, ни мёртвым.

Он смотрит еще раз на ненавистное лицо на фото и случайно натыкается на небольшой осколок зеркала, лежащий на столе. Заглядывает и видит свои глаза: они абсолютно прозрачны и холодны. Но это неважно.

Всего фрицев вылезло восемь. Угрожающе замерли полукольцом, вглядываясь бесцветными глазами куда-то вперёд. Одетые только в галифе, босые, стояли гипотермические солдаты, не чувствуя холода, боли и страха

как и сам Евгений

Нет! Таким он может стать, если не выполнит задания и не доберется до Александра Ильича через три, максимум четыре часа, не введет медикаменты. Не препятствующий препарат, а настоящее, нейтрализующее лекарство.

«Ты должен сделать это! — звучало в голове, вытесняя все остальные мысли. — Иначе Эбнер сделает тысячи таких солдат!»

«А что будет, если этих, уже готовых, пошлют на задание? Неутомимых, бесчувственных, готовых исполнить любое задание? Это же… нелюди!» — мелькнуло в голове Евгения. И тут же в глазах потемнело от крови, и ударившие барабаны заполнили голову.

«Ты должен убрать Эбнера! Таков приказ!»

Ликвидация оберштурмфюрера — вот его задача. В голове прояснилось, Евгений увидел, как из подъехавшей бронемашины вылез офицер, одетый в тёплую шинель и шапку не по форме. А ему навстречу, выйдя из бункера и миновав полукольцо гипотермов, шагнул Тиль Эбнер.

Рука плавно двинулась, расширяя дыру в снегу. Снайперка, словно живая, скользнула, занимая своё место, приклад привычно упёрся в плечо. Заметят ли враги тёмное пятно на белоснежном покрове, теперь уже не имеет значения. Сердце замерло, дыхание остановилось. Руки не дрожали, а между двумя выравнивающими пеньками, перечеркнутое прицельным, замерло холёное, ухоженное лицо Эбнера. Дослать патрон, убрать предохранитель и плавно нажать на спусковой крючок.

Выстрел разорвал тишину, голова оберштурмфюрера окрасилась алым, а сам он мешком повалился наземь.

«Отход!» — звучало в голове.

Но Евгений смотрел на замерших среди поднявшейся суеты фашистских гипотермов, и

глаза у Настюшки синие-синие. Женя смотрит в озорные искорки, пляшущие там, и кажется ему, будто в небо глядит: до того тепло и глубоко-далёко. Говорят люди — словно в омут, да разве ж похоже? Небушко, как есть!

— Что смотришь, нравлюсь? — смеется Настюшка.

А он только кивать и может, до того загляделся. Даже язык словно онемел в робости от такого чуда, от невероятной красоты.

А она хохочет, хватает Женьку за руку и тянет за собой. И бегут они прямо по полю, спугивая быстрых птах и мелких кузнечиков, так и порскающих из-под ног.

А потом, сидя над речкой на сухом глинистом обрыве, Настя снова заглядывает ему в глаза, и Женя опять взлетает в высоту, теряясь в бескрайней лазори

забилась тяжелая кровь, ударяя по холодным бесцветным его глазам. Гулко стучало в голове, вытесняя приказ отступать. Эбнера нет, и теперь уже не важно… Он выполнил задание — так точно, товарищ полковник! — но оставлять на земле холодную стылую мразь Евгений не собирался. Не на той земле, на которой ждут любимые, синие-пресиние глаза! Он один смог выполнить почти невыполнимое, пробравшись сквозь тройное кольцо заминированных полей, проволоку под напряжением, патрули и врагов… а что смогут эти восемь?

Девять патронов у него есть. И соотношение вполне хорошее. Главное — стрелять в голову, в тело они ничего не чуют.

Выстрел! Рычаг вверх, на себя, обратно, вниз. И не имеет значения, что его заметят, и почти не важно, что накрывает алая мгла, стирая все людское, вытесняя красоту, заполняя смертью.

Выстрел! Рука заученно дергает рычаг, выбрасывая гильзу, досылая патрон. Первые ответные очереди — заметили, гады, откуда он бьет! Приказы, ругань, крики. А вот она, судьба?

Выстрел! Гильзу вон! Патрон! Пятеро гипотермических солдат бегут в его сторону. И бьёт кровь в глазах, заливая все вокруг багряным туманом, и видно всё хуже! Не возьмёшь, врёшь!

Выстрел! Вон! Следующий! Руку толкает: пуля попала. Боли нет, но сбит прицел. Вернуться, найти, нажать на спусковой крючок. Не место таким под солнцем.

Выстрел! Пурпур рвет его изнутри. Пурпур кругом, он жмёт, мешает целиться, давит, давит, давит… а-а-а-а-а!

Выстрел! Пули попадают все чаще, заставляя содрогаться все тело. Боли нет, надо только… Не дать уйти.

Выстрел! Ничего не видно… «Прости, Настя».

Выстрел.