(Вместо Северной войны царь Петр продолжает черноморскую экспансию, начатую Азовскими походами)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 12(38), 2022.

Развилка эта лежит в 1696 году.

После взятия турецкого Азова будущий император со свитой на казачьих лодках прибыл к мысу с широкими обрывистыми берегами: царь искал удобное место для будущей стоянки молодого российского флота на южных морях. Через два года тут закладывается город. В нашей истории он стал Таганрогом и тоже активно строился — темпы его строительства превышали петербургские. И даже начавшаяся Северная война не ослабила, хотя и замедлила это движение на юг. Но неудача похода русской армии под предводительством Петра I против турок (Прутский поход) решила судьбу Таганрога — по соглашению с Османской империей в 1712 году город был разрушен и оставлен в запустении.

А представим, что этого не было — ни Северной войны, ни Карла под Полтавой, ни Петра, в погоне за ним вторгнувшегося в османские пределы…

Что если мысль начать продвижение России к морям на юге, а не на севере посетила бы импульсивного юного царя еще тогда, за два года до Северной войны?

И вот на берегах Азовского моря вместо Таганрога заложен город… Санкт-Петербург.

По всему северному побережью Азовского моря строились бы крепости и верфи, переселялось бы из центральной России и с Украины множество народа — одни распахивали бы целинную степь, другие занимались бы ремеслом и торговлей. Да в конце концов, указ Боярской думы «Морским судам быть…» относится именно к флоту на Азовском море.

Именно там был построен первый русский флот — сам Пётр Великий возглавлял его походы из Азовского в Чёрное море.

И именно Санкт-Петербург-на-Азове становится новой столицей России, именно его называют Северной Пальмирой.

Что же дальше?

Итак, проходит всего лишь десяток-другой лет — и вот в прежней пустыне возникает прекрасный белый южный город, окруженный виллами знати в средиземноморском стиле и пышными садами, подобный Триесту или Неаполю.

Развивается торговый капитализм, без особой спешки проникает западноевропейская материальная культура. В гавани Санкт-Петербурга бросают якоря ежегодно сотни и тысячи кораблей из стран Средиземноморья — от Испании до Турции. На место чопорных самодовольных немцев приходят живые и общительные итальянцы и французы.

Не отвлекаясь на войну, правительство имеет возможность проведения не лихорадочных, а, напротив, обдуманных и последовательных реформ. Без «апокалиптических эксцессов», по выражению Н. С. Трубецкого.

Может быть, именно десяток-полтора спокойных и мирных лет и нужны были России, чтоб нормально провести реформы — пусть и такие сумбурные, как петровские?

А какие перспективы открывались по части торговли России со странами Востока через Каспийское море…

Пока соседи истощают друг друга в бесконечной войне, Россия потихоньку накапливает силы, немало зарабатывая на продаже хлеба и других товаров воюющим сторонам.

И если уж России нужен был выход к Балтике, то она могла бы получить его спустя полтора-два десятка лет без особого напряжения — просто забрав берега Финского залива у обескровленной долгой войной за испанское наследство (куда она непременно бы влезла) Швеции.

Правда, возможно, Петра Алексеевича к тому моменту уже не слишком занимали бы подобные дела. Учитывая его страстную любовь к учености, он бы вполне вероятно, занялся бы школами, науками, проводил бы время не на верфях и кораблях, а в лабораториях, открывал бы университеты… (Даниил Гранин в своей книге о Петре высказал мнение, что, не стань он царем, он стал бы ученым.) Фантазии? А царь-плотник разве менее удивителен?

Но главный итог «южного варианта» был бы не в тех открытиях, разумеется, какие мог бы совершить император, став на стезю науки, и даже не в развитии образования в России, где прежде с этим были, мягко говоря, проблемы.

При плавном развитии реформ не существовало бы того трагического раскола между верхами и низами, когда фактически существовали две России — Россия дворянская, чиновничья, интеллигентская и Россия остальных 90% процентов населения, чьи нужды и чаяния упорно игнорировались «первой» Россией. Россия французских салонов и остзейских баронов и противостоящая ей, как презрительно выразился однажды Милюков, «Азеопа», на которую смотрели как на колонию первой. Проще говоря, не было бы того непреодолимого раскола между государством и обществом, ставшего едва ли не главной причиной социальных катаклизмов века ХХ.

Вместо этого уже в ХIХ веке формируется своеобразная многонациональная российская (или, если угодно, северо-евразийская) цивилизация, стоящая на равных с цивилизациями Запада и Востока, занимая достойное место в мире.

И вот сейчас автор упомянет еще об одной виртуальной возможности, вытекающей из предыдущего сценария. Об успешном движении России в Иран, к теплым морям.

В 1721 году, после Ништадского мира, Петр отправил войска в Персию — для защиты шаха от афганских племен, нахлынувших в страну. Истинная цель похода была, конечно, иной — путь в Индию. Русскими стали Баку, Кизляр, Решт, Ленкорань. А через два года шах Персии по договору уступает России Астрабадскую и Хорасанскую провинции на вечные времена — в обмен на военную помощь против афганцев (видимо, то был первый случай, когда эта страна оказала влияние на судьбу России) и противодействие турецкой агрессии.

Из всех замыслов Петра I именно этот — самый малоизвестный — был и самым многообещающим.

Взят под контроль России сухопутный путь в Индию, расширены границы, поддержаны кавказские христиане, в распадающуюся Персию не пустили турок — все это сразу, одним махом! И это удалось!!! Увы, лишь на десяток лет.

Как известно, Персидский поход Петра I в конечном счете закончился неудачей, и вина в этом самого императора не так уж велика: четверть века тяжелой войны позади.

А если бы за дело взялась не известная нам Россия, пережившая изнурительную Северную войну, разоренная непродуманными истеричными реформами и строительством города в чудских болотах страна, а иная — нагулявшая сил, так сказать, «отъевшаяся», немало заработавшая на европейской войне?

Как далеко бы простерся этот великий бросок на юг?

Вполне возможно, сегодня единомышленникам Жириновского, чтобы помыть сапоги в Индийском океане (себе или еще кому), достаточно было бы просто купить билет на поезд до какого-нибудь Нового Петербурга (бывшего триста лет назад Бомбеем). И… а вдруг именно то, несостоявшееся развитие событий и было естественным путем истории? Вдруг Петр «мощною рукою» как раз и свернул Россию, а с ней и всю нашу цивилизацию (!!!) с него куда-то на «глухие, окольные тропы»?

От редакции

Не рискнем давать оценки вероятности этого «несбывшегося варианта». Скажем лишь, что взятие Азова (с большим трудом и со второй попытки) — одно, а вот полная победа над Оттоманской Портой — совсем другое.

Азов — не собственно турецкая территория, но форпост, специально выдвинутый на противоположное (для Турции) побережье, чтобы помешать там возможным действиям в турецком направлении, причем действиям не столько даже Российского государства, сколько казачьей вольницы. Падение его для тогдашней Оттоманской Порты было достаточно неприятно, что и говорить. Однако ситуация, при которой «В гавани Санкт-Петербурга бросают якоря ежегодно сотни и тысячи кораблей из стран Средиземноморья — от Испании до Турции», возможна лишь при реализации одного из двух вариантов.

При первом — Оттоманская Порта побеждена (причем с полным отторжением в пользу России хотя бы только северных берегов Босфора, Мраморного моря и Дарданелл) и «замирена» в достаточной мере, чтобы послушно следовать в геополитическом кильватере победоносной России. При втором — она буквально «убита», прекращает существование свое… Тогда турецких кораблей в условном «Санкт-Таганроге» не будет, но… будет ли все остальное?

Даже первый вариант (не говоря уж о том, что он легко переходит во второй и в момент начала военных действий ни одной из сторон не будет ясно, на каком из вариантов остановится история) угрожает Порте смертельной опасностью: потеряв контроль над проливами, страна буквально перестает быть сама собой. И сопротивление ему она окажет буквально не на жизнь, а на смерть: совсем не такое, как в стремлении удержать Азов или даже, после, в битве за вассальный ей Крым. Силы же ее на тот момент велики, и даже очень. Ни в последующие десятилетия, ни даже в последующем веке Россия, достигнув в борьбе с Турцией впечатляющих успехов, не сумела реализовать стратегическую цель: завоевать проливы. А ведь у нее для этого были куда более благоприятные условия, чем у державы молодого Петра, только-только приступающей к реформам, скорее даже лишь задумывающейся о них.

Так что стремление поставить Порту на край гибели (а любая попытка развить успех 1696 года означала именно это) привело бы не к «десятку-полутора спокойных и мирных», а к колоссальным жертвам, чудовищному напряжению, истощению в длительной и жестокой войне. При таких условиях реформы, если бы до них вообще дошло дело, были бы не обдуманными и последовательными, а наоборот: куда более лихорадочными, сумбурными, «апокалиптическими», чем в известной нам реальности.

Это при том, что даже в лучшем случае достигнуть решающей победы, вероятнее всего, не удастся. Кстати, эта гипотетическая победа выводила Россию не на «южнопетербургский», а на «царьградский» вариант развития, при котором все оставшиеся силы будут отданы освоению Константинополя: на развитие или хотя бы поддержание проектов, связанных с Таганрогом (даже если он и успеет стать Петербургом), не хватит ни сил, ни желания. Ведь даже Потемкин, десятилетия спустя уделявший большое внимание градостроительству на территории Крыма, регулярно удостаивался косых взглядов от влиятельных современников: мол, нужно ли так сосредотачиваться на заведомо третьестепенном направлении?! Наше дело — Царьград, а все, что по «эту» сторону, — не более чем вспомогательные пункты, времянки на пути к нему…

Остается добавить, что и овладение, почти невероятное, «Царьградом»/Константинополем/Стамбулом вместе с проливами не подарило бы долгих лет мирного процветания, после которых, опираясь на реформы, можно перейти к развитию наук и искусств. Скорее уж наоборот: практически неизбежная война за турецкое наследство способна была обескровить всех ее участников, в числе которых заведомо оказывалась и Россия (только что и так пролившая море крови для того, чтобы получить ключ к этому наследству), ничуть не меньше, чем война за испанское наследство…