(Из цикла «Сказки Белой Росомахи»: подцикл «Сказки про ворона Кэре и его жену, чайку Киракчан»)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 10(36), 2022.

Все знают, откуда берется ночь. Желтая рыба Солнце целый день плывет по небесной реке, а за ней по небесным горам вприпрыжку бежит медведица Бирин. На закате царапает Бирин горячий бок рыбы, льется кровь в облака. А затем тащит Солнце к себе в берлогу, чтобы весь свет на свете доставался одной медведице. Согревается от горячих лучей жилище, засыпает усталая Бирин — легко ли целый день по небу бежать?

А желтая рыба снова возвращается в небо. И так всегда, от начала времен до того дня, когда проглотит медведица желтую рыбу и тьма поглотит все три мира. Понял, глупый ты зверь?

— Понял, батюшка Кэре, — смиренно вздохнул песец Кирса. — Медведица бежит за рыбой, мы все умрем, а у тебя, батюшка, клюет! Поспеши, не то сказками вместо сигов будешь жену потчевать!

Дернул ворон удилище и ну браниться: рыба-то наживку сглотнула да и ушла вместе с крючком. А с пустыми руками к Киракчан лучше не подходить. Выпил давеча Кэре крепкой бузы, полный чум гостей пригласил пировать, сам с ними в загадки играл да олений танец плясал. Опустошили гости все запасы, ни мучицы не осталось, ни молока мороженого, ни рыбы вяленой. Впору кожу на ремни резать, суп варить. Голодная жена — злая жена, все знают.

Расправил Кэре могучие крылья, поднялся над озерцом — что бы упромыслить? Волк Бэйнэ под сосной сидит, старую кость грызет — пусть дальше гложет. Охотник Бэюдэ росомаху добыл, в чум на нартах везет — пусть сам ее и ест. Лиса Хэлмилэн снег хвостом метет, пыхтит-старается — а что это она тащит? Ай-ай!

Раздобыла рыжая оленью печенку, в нору волочет, чтобы тихонько съесть и никто не отнял. Вот ее-то и разъясню! Кто бы спорил, хитра Хэлмилэн и на Кэре зуб точит: не раз и не два дурил ее ворон. Но попробовать-то стоит?

Покружил над лесом Кэре, опустился тихонько и на тропку перед Хэлмилэн вышел, переваливается, словно на пиру побывал.

— Белого снега тебе, мудрая Хэлмилэн, полного живота и теплого логова!

— Ем, да свой, воровская твоя душа! Ни кусочком не поделюсь!

— Ешь вволю, прекрасная Хэлмилэн, набирайся сил перед весенними холодами. Не нужна мне твоя тухлятина, сыт по горло.

— Чем же это ты отобедать успел, брюхо набил бездонное?

— Ай, пустяки! Даже говорить не хочу, чтобы аппетит тебе не испортить.

— Дохлого тюленя, небось, к берегу прибило?

— Ай, сама ешь своих тюленей.

— Оленьи потроха у собак отбил? Силен ворон!

— Ай, сама ешь свои потроха! Купец Иван по дороге ехал, куль с саней уронил. А там рыба красная, икра копченая, языки лосиные, окорок медвежий да араки хмельной бурдюк. Я, не будь дурак, полакомился, чем духи послали. А потом песец Кирса пришел с песчихой и щенками своими, прогнал меня и давай трапезничать. Едят, пьют, песни поют, говорят: все съедим, лисе не дадим.

— Вот негодяй! Я с ним мышами делилась, на свадьбу чайник подарила, сама у орочонов украла, а он жадничает. Ужо я ему покажу!

Бросила лиса печенку да побежала к дороге. А Кэре того и надо. Ухватил добычу и полетел в чум к чайке Киракчан. Сытая жена — добрая жена, все знают. Летел-летел, притомился, сел передохнуть на берегу речушки. Глядь — выдр Дюкун в снегу кувыркается, налима в лапах держит.

— Глубокой воды тебе, славный Дюкун, жирных сигов и пыжьянов!

— Попутного ветра тебе, мудрый Кэре, ясного неба и сытной трапезы! Приготовит тебе Киракчан добрый ужин. Хорошая хозяйка — твоя жена, жаль, некрасивая.

— Это моя-то чаечка белогрудая, красноклювая — некрасивая? Думай, что говоришь, Дюкун!

— Ай, Кэре! Кто видел красоту небесной медведицы Бирин, тому любая женщина уродливей пупырчатой жабы покажется. Глаза у нее зеленые, как изумруды, лапы нежные, как птичий пух, голос глубокий, как большая река, и сладкий, как русский сахар.

— И откуда ты знаешь, Дюкун?                                           

Облизнулся выдр:

— Ай и вкусна рыба в небесной реке, ай и жирна! Если забраться на гору Чэлке и прыгнуть оттуда высоко-высоко, попадешь в Верхний мир и все увидишь. Я там был, рыбу брал, завтра еще пойду.

— А я сегодня! Держи подарок за добрую весть!

Осклабился выдр, разинул рот: думал, ему печенки перепадет. А Кэре щелкнул его по лбу клювом, выхватил налима и полетел прочь. Ишь, плоскохвостый, ворона обмануть хотел!

Темным вечером вернулся Кэре к своему чуму. Чайка Киракчан его на пороге встречает:

— Где летал, муженек, где пропадал, каким вертихвосткам глазки строил, каким глупым мужьям глаза отводил?

— Ай, Киракчан! Медведю Учикану сказки рассказывал, голову морочил, а его красавица-жена поцеловала старого ворона прямо в…

— Лгун клювастый! Спит до весны Учикан, и жена его спит.

Улыбнулся Кэре:

— Все бы тебе мужа бранить, милая Киракчан, все бы ни за что ревновать. Еды нам добыл — вот тебе, жена, мясо, вот рыба. Ужин готовь!

Обрадовалась чайка, стала обнимать мужа, ласковыми именами называть. Побежала котел ставить, еду готовить, чай кипятить. Накормила Кэре, напоила, спать уложила и сама рядом легла. На сытый желудок-то крепко спится. А к ворону дрема нейдет. Лишь закроет глаза — видит красавицу медведицу Бирин на берегу небесной реки. Поворочался ворон, покрутился с боку на бок да и выбрался потихоньку из чума. Не впервой ему уходить среди ночи, посердится жена и простит.

Полетел Кэре прямо к горе Чэлке. Долетел до вершины, развел костер, бросил в пламя табаку да оленьего сала, закурил трубку, вдохнул ароматный дым — и поднялся высоко-высоко, мимо туч, мимо облаков, мимо корней великого дерева. Вот и Верхний мир. Течет-изгибается веселая река, мчится по водам желтая рыба Солнце, гонится за ней небесная медведица Бирин.

Обомлел Кэре — много жил он на свете, много видел и много слышал. А такой красавицы, как Бирин, никогда не встречал. Мех у нее — волосок к волоску, снизу медный, сверху серебряный, когти золотые, глаза изумрудные, и огоньки в них сверкают. «Весной встретить — сердце потерять, осенью — душу уронить в землю», как говорят орочоны.

На цыпочках крался Кэре за красивой медведицей следом, да тихонько, чтобы не напугать. Долго ли, коротко ли, поймала Бирин желтую рыбу, царапнула сияющий бок да потащила к себе в берлогу. Кэре за ней скок-скок, глаза горят, сердце бьется, словно перепил хмельной бузы не ко времени. Увидал, как забралась медведица в логовище, выждал малое да прыг туда:

— Я старый ворон и не знаю слов любви, прекрасная Бирин! Но лишь попроси — добуду тебе луну с неба и жемчужину со дна моря, подснежников зимой и снега летом достану, доброго хана, честного купца и мандарина, подношения не берущего, покажу. Все, что хочешь, отдам, все, что хочешь, для тебя сделаю, Бирин, ради одного взгляда, одной улыбки ласковой…

— Все, что хочу, сделаешь? — улыбнулась медведица, показала белые зубки. — Все, что попрошу, исполнишь и не испугаешься?

— Хоть великого Сэвеки в плешь клюну, если таково желание твоего сердца, восхитительная Бирин!

— Настоящий богатур, покоритель слабых женских сердечек!.. Эй, Хутэктэн, Сатымар, Атактак, выходите! Я вам няньку нашла.

Глядь — из темных углов берлоги показались медвежата. Сами мелкие, мордашки шкодные, лишь глазами-изумрудами на мать похожи.

— Соскучилась я по своему мужу, большому медведю Мани. Когда я рыбу Солнце утаскиваю в берлогу, он выходит на другой берег небесной реки, чтобы догнать рыбу Луну. Ловит ее за серебристый хвост, кусает за жирный бок и уносит к себе в логовище. Тут бы и повидаться, потереться носами, да приходит мой срок гнаться за рыбой Солнце. Редко-редко бывает, что Луна уплывает в темные омуты, набирается сил, отращивает новую чешую. Хочется поспешить к мужу, а детишек оставить не с кем. Забалуют, передерутся, рыбу Солнце на куски разорвут. Посидишь с ними или не все готов сделать для прекрасной медведицы?

Крякнул Кэре, сел на хвост, клювом прищелкнул горестно. Много он делал в жизни: воевал, пировал, суп из весла варил, людям дорогу в Средний мир проклевал, а злых духов туда не пустил. А вот детишек нянчить ни разу не доводилось. Ни единого птенчика у них с Киракчан не было.

Засмеялась обидно медведица:

— Говорили, великий Кэре держит слово.

— Ай, женщина, не кусай мою голову, — решился Кэре. — Ступай к мужу и за медвежат не беспокойся. Посижу с ними.

Рыкнула медведица, встряхнулась, словно мокрая нерпа, шур-рх — и убежала искать мужа. А медвежата заплясали вокруг Кэре:

— Птичка! Птичка! Няня-птичка, давай с нами играть!

— Кар-р! А во что вы хотите поиграть, медвежата?

— Давай мы будем волки, а ты олень, и мы тебя съедим! Давай мы будем касатки, а ты тюлень, и мы тебя поймаем! Давай мы будем большие медведи, а ты — глупый маленький орочон!

— Давайте вы будете могучие валуны с берегов белого моря!

— А как играть в могучие валуны?

— Вы ляжете под одеяла и закроете глаза, а я расскажу вам сказку.

— Про медведя?

— Конечно, про медведя!

Улеглись Хутэктэн, Сатымар и Атактак под пуховые одеяльца, закрыли глаза. Начал Кэре рассказывать:

«Давным-давно, когда лебеди по земле ходили, горы мышат родили, а шаманы небо и землю разгородили, жил-был медведь, большой-пребольшой. Отправился он на берег белого моря поискать себе пищи. И увидел: стоит на берегу ледяная гора, а с нее ворон катается. Усядется на хвост — и шур-рх вниз! Помашет крыльями — и снова наверху. И опять — шур-рх! Нравится ворону кататься. Завидно стало медведю:

— Эй, ворон, пусти с горы покататься!

— Ты, медведь, большой-пребольшой, раздавишь гору!

— Я на одной лапе проеду! Пусти!

— Ты, медведь, теплый-претеплый, растопишь гору!

— Я в снегу вываляюсь!

Пустил ворон медведя. Кое-как вскарабкался косолапый на самый верх — и кубарем с горы покатился. Чебурахнулся в море, проломил лед, начал тонуть и кричит:

— Ай-ай, спаси меня, добрый ворон!

— Говорил я тебе, не ходи на гору, не ломай лед!

— Я тебе семь саней жирной рыбы наловлю, семь жирных оленей добуду — спаси!

— Говорил я тебе, глупый медведь, а ты меня не послушал — вот и купайся в море!

— Есть у меня сестра-красавица, спасешь меня — отдам ее тебе в жены.

— Хорошо!

Закаркал ворон, и слетелось к нему сорок сороков птиц. Ухватили они большого медведя и потащили на сушу. Несут-пыхтят, шерсть вырывают клочьями, а медведь знай терпит. Вот и берег! Вскарабкался медведь наверх, отряхнулся, как собака, да и показал ворону язык:

— Обманул я тебя, глупый ворон, нет у меня никакой сестры!

И покосолапил себе в тундру, когтями по земле шкрябая. Разозлился на него ворон, отомстить решил бессовестному. Знаете, как?»

Глянул Кэре — а детишки-то спят. Тогда ворон и сам на полу свернулся подле теплой рыбы Солнце и задремал тихонько. Разбудила его медведица, счастливая, как невеста:

— Ай, спасибо тебе, добрый Кэре. Истосковалась я по мужу, счастлива была повидаться с ним. Да и детишкам, вижу, не скучно было.

— Рад услужить тебе, прекрасная Бирин! А теперь позволь, в Средний мир назад улечу? Буду зверям и птицам рассказывать о небесной твоей красоте!

— Погоди, Кэре! Даже пупырчатая жаба знает — на добро добром отвечают. Есть у меня для тебя подарок.

Протянула медведица ворону ледяной шарик размером с шишку. Глянул Кэре — внутри крохотная рыбешка резвится.

— Спасибо, прекрасная Бирин, но такой рыбешкой даже мышь не накормишь. Зачем она мне?

— Прилетишь домой в чум, зажаришь рыбку на угольках, разделишь с женой и съешь. И увидишь, что будет! А как встретишь выдра Дюкуна, передай: он прекрасная нянька.

Каркнул Кэре, ухватил подарок и полетел прочь. А следом и Бирин выкатила на небо желтую рыбу Солнце.

Долго ли, коротко ли, вернулся Кэре к себе в чум. Чайка Киракчан его уже ждет на пороге — хорей в одной лапке, чайник в другой.

— Ах ты, бессовестный ворон, гуляка неистовый! Говори, каким вертихвосткам глазки строил, каким глупым мужьям глаза отводил?

— На небо летал, милая Киракчан, красотой медведицы Бирин полюбоваться, той, что гонится за желтою рыбой Солнце.

— Ну и выдумщик ты, Кэре. Солнце — вовсе не рыба! Это толстая птица Куку, что в один присест съела тысячу светлячков и так засияла, что Сэвеки отправил ее в Верхний мир — там небось никому глаз не выжжет.

— Ты права, Киракчан. Летал, добычу искал, еду принес. На, зажарь, да смотри на оленьем масле!

Достал Кэре ледяной шарик, уронил его ненароком — глядь, на снегу рыбина большая-пребольшая. Созвал Кэре всех соседей: и медведя, и волка, и обиженную лису, и песца, и даже семейство выдр. Три дня ели небесную рыбу, чавкали да нахваливали. На четвертый разошлись кто куда гости. Улегся Кэре поспать, да три дня-то разом и придавил: мудрено ли, на небо летать, детей нянчить, рыбу есть, хвастливого выдра в доме терпеть!

На четвертый день проснулся старый ворон от писка:

— Папа! Папа! Вставай, мы играть хотим!

Снесла Киракчан яйца, за один день их высидела, десять птенцов вылупилось — половина клювастые и черноперые, половина белогрудые и красавицы. Каркнул Кэре, вылетел из чума голову проветрить, с мыслями свыкнуться. Глядь, а к нему навстречу соседи идут. И белый медведь, и серый волк, и полярный песец, и морды у всех нехорошие. А следом стая детишек — медвежата, волчата, песчата — и хором «Папа» кричат. «Папа волк! Папа медведь! Папа песец, мы кушать хотим!»

Целый месяц Кэре на высокой сосне отсиживался, пока соседи его простили. Зато жена ревновать перестала и не злилась на него больше — ворковала над птенчиками, пела им, да так звонко, что соловьи вторили. Счастье пришло в их чум!