(Знаменитые ганноверцы)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 10(36), 2022.

Герд Несравненный… Именно так — «Несравненным Учителем и отцом моего разума» — неизменно называл его величайший военный мыслитель всех времен и народов Карл Клаузевиц. «Моя драгоценная головушка! Я без нее — полное ничтожество», — пускал пьяную (хотя и вполне искреннюю) слезу знаменитый «Старик-Вперед» — фельдмаршал Блюхер. «Негодяй!» — злобствовал Наполеон, зачисливший Герда в свои личные враги. Какими только эпитетами не награждали этого ганноверца, пожелавшего и сумевшего стать «самым настоящим, самым подлинным немцем своего времени»! Кстати, этим определением наш герой обязан мудрой француженке мадам де Сталь. Патриот, так и не доживший до воплощения своей мечты о единой свободной конституционной Германии. Реформатор, чьи проекты чаще всего и надолго попадали «под сукно» или урезались, уродовались до неузнаваемости. Генерал, не выигравший ни одного серьезного сражения. Генерал, к чьим ногам никогда не повергали трофейные знамена. Генерал, совершивший свой последний путь не на орудийном лафете, а на простецкой крестьянской телеге. На такой же телеге когда-то смышленый крестьянский мальчик отправился «в люди». «Он был Личностью, — скажет позднее Бисмарк, — потому и, как правило, оставался в меньшинстве. А иначе и быть не могло, ибо большинство — это привилегия быдла»…

«Как же так, — горланил почтенный гроссбауэр. — Моя дочь! И за этого солдафона, прощелыгу и голодранца! Не будет вам благословения!!!» Это известие буквально всколыхнуло маленький провинциальный Борденау. Дочь первого тамошнего богатея пожелала подарить руку и сердце скромному арендатору, да еще и отставному солдату (а последних в те времена не без оснований зачисляли в «подонки общества»). Отказался папенька благословить любовь, которую давно уже благословили жаркий стог, звезды и скрипки сверчков. Но Шарнхорст-старший, по всей видимости, заметно (и в лучшую сторону) выделялся на тусклом фоне сельских увальней. И нежеланный зятек не был бы истинным ганноверцем, если бы довольствовался неземной страстью и семейной идиллией. Затеял процесс, вел его с солдатской неутомимостью и крестьянской хитрецой — и таки оттяпал в счет приданого немалый кус землицы. Судебная тягомотина завершилась уже к тому времени, когда первенец истца заслужил эполеты, как офицер и землевладелец получил права на дворянство и, к немалому изумлению сослуживцев… отказался от таковых: «Я не „фон“. Я просто Шарнхорст. И мне не пристало стыдиться своих крестьянских корней!»

Герхард Иоганн Давид (а короче — Герд) Шарнхорст осчастливил своим появлением на свет семью отставного унтера 12 ноября 1755 года. Познал все подлинные и мнимые прелести крестьянского труда. Будущий генерал и министр ходил за плугом, пас скотину. И рос «книжным мальчиком». Самоучкой (без словарей и репетиторов!) освоил латынь, английский и французский и основательно погрузился в дебри математики. Увлекался архитектурой, мечтал строить и созидать. Но мечты остались мечтами. А потому, прослышав о «плебейских вакансиях» в артиллерийской школе, понял, что такой шанс упускать нельзя. Вот так и отправился «в люди» 18-летний Герд: на крестьянской телеге, с котомкой немудрящих деревенских харчей, добрыми пожеланиями родителей и горсточкой талеров «на первое время». Выпущен в 1777-м прапорщиком в ганноверскую армию, но лишь в 28 лет стал поручиком, а в 37 — капитаном. Да и как угонишься за теми, кому приставка «фон», пышная родословная, обширные связи гарантировали беспрепятственное продвижение по службе. Преподавал в военных школах, издавал военный журнал… Его статьи и учебные пособия побьют все рекорды научно-прикладного долголетия. Хотя ему не всегда удавалось найти подготовленную аудиторию, так что приходилось заведомо опускаться до уровня своих слушателей и читателей. И это чрезвычайно угнетало, тем более что Шарнхорст был неважным оратором, вдумчивым и точным, но лишенным стилистического блеска писателем. Молчун без всякого изящества и форса, неряшливый и неловкий в манерах. Если бы не мундир, его скорее можно было принять за сельского учителя. Для начальства, знавшего об увлечении Герда трудами французских просветителей, он оставался «мужланом и подозрительным умником». Без какого-либо воодушевления пошел он на войну против революционной Франции и откровенно писал жене: «Нелегко смотреть на происходящее беспартийным взором и тем не менее точно и слепо следовать по дороге чести. Мы деремся за аристократишек, которые нас же, немцев, тянут назад. Скорее бы мир. Я не рожден быть солдатом. Я легко переношу опасность, но вид безвинных людей, лежащих в крови у моих ног, жестокости и опустошения приводят меня в ярость и невыносимое отчаяние».

Но даже эти пацифистские настроения не помешали Герду в первых же боях снискать авторитет, майорский чин и наконец возглавить штаб ганноверского корпуса. А по окончании военных действий Шарнхорст разразился серией проектов. «Переучиваться на новый лад! Иначе Ганновер станет жертвой французов!» Неугомонного майора быстро поставили на место, прозрачно намекнув, что переучивать армию на «якобинский лад» ему никто не позволит. Прослышав о служебных неприятностях несостоявшегося реформатора, им тут же заинтересовались в Пруссии. И в мае 1801 года Герд навсегда покинул родной и такой неблагодарный Ганновер.

В Берлине ему поручили заведовать столичной военной школой, дали чин полковника, обещали поддержку во всех благих начинаниях. Шарнхорст сколачивает кружок офицеров-реформаторов и подает записки с программой нововведений королю Фридриху Вильгельму III. Но коронованный балбес, ставший воистину «злым гением» Герда, зевает и отправляет «всю эту поэзию» на просмотр и отзыв своим генералам… И следуют «резолюции-отписки»: «С одной стороны, нельзя не сознаться, но с другой стороны, нельзя не признаться». Подобными «шедеврами» канцелярщины и скудоумия будут травить нашего героя все оставшиеся годы его непростой жизни.

Дальнейшее известно… «Глас вопиющих» не был услышан, что и привело к беспримерному позору Иены и Ауэрштедта. Хваленая армия, блиставшая на парадах, армия, состоявшая из наемников-«подонков» и руководимая великовозрастными маразматиками, была рассеяна Наполеоном. «Эпидемия капитуляций», когда мощные цитадели сдавались гусарским разъездам, перетрусившие бюргеры раболепствовали перед победоносными французами, а король попросту удрал… Но в эти же дни величайшего унижения Германия узнала имена непреклонных. Гнейзенау, возглавившего оборону крепости Кольберг, генерала Блюхера и его же, Блюхера, начальника штаба — Шарнхорста, — тех, кто отступал с боями и дрался до последнего…

В злосчастной кампании с Наполеоном Герд был дважды ранен, попал было в плен (откуда его выручил, обменяв на французского полковника, Блюхер) и, едва подлечившись, поспешил в Мемель, где принял штаб единственного еще уцелевшего корпуса. Затем грянуло генеральное сражение у Эйлау (1807 год) — первое, которое Наполеон не сумел выиграть. А ведь русская армия, заявившаяся спасать то, что на тот момент оставалось от Пруссии, была обречена. Левый фланг опрокинут, боеприпасы на исходе… Верный союзническому долгу Шарнхорст провел беспримерный фланговый марш-бросок: в лютый мороз, метель, бросая обозы и не оглядываясь на отстающих. И удалось оторваться от «висевшего на хвосте» маршала Нея и подоспеть вовремя. Атаковали пруссаки под музыку, а главное — вместо пресловутых «линий» бросили в бой ударные колонны и стрелковые цепи. Впервые французов били на французский же манер. И корпус Даву, еще недавно громивший пруссаков под Ауэрштедтом, дрогнул и побежал. «Почетная ничья» доставила Шарнхорсту орден, чин генерала, а после заключения мира — пост председателя комиссии по реорганизации армии.

Тильзитский мир обкорнал Пруссию, уменьшив территорию вдвое, а армию сократив до 42 тысяч. Контрибуция в 120 миллионов франков (Наполеон хвастался, что выкачал не меньше миллиарда), а до уплаты все главные крепости заняты французскими гарнизонами. Король, перетрусивший до неприличия, дал «добро» на реформы бывшему «кружку Шарнхорста»… «Нас, — вспоминает любимый ученик Герда Карл Клаузевиц, — земляки считали в лучшем случае фантазерами, а нередко и просто сумасшедшими». А страна была нашпигована паникерами и коллаборационистами, фактически оккупирована, пребывала под бдительным надзором французских агентов и Наполеона, еще недавно уверявшего: «Немцы — это не нация, а сброд. У них много чего есть в штанах, но очень мало под шляпами». «Настоящим немцам» — кабинет-министру барону Штейну и главе военного ведомства Шарнхорсту, их друзьям и единомышленникам — предстояло доказать обратное. И доказали, невзирая на сопротивление доморощенных ортодоксов — «хорошо напудренных ничтожеств»! Отмена крепостного права, создание Национального банка, учреждение Берлинского университета… Кроме этого, Герд с подлинно немецким упорством, энергией, аккуратностью и обязательностью подготовил законопроекты о всеобщей воинской повинности, создании обученного резерва (ландвера) и ополчения (ландштурма), отмене телесных наказаний, о праве «недворян» на офицерские чины. Он сумел перевооружить и переучить армию, написал самый прогрессивный по тем временам военный устав, основал Генштаб, а главное — увольняя в запас ежегодно тысячи солдат и радикально сократив срок службы, успел взамен «пропустить» через регулярные полки почти 35 тысяч новобранцев. Всего не перечислить! В конце концов Наполеон всполошился. Уступая его давлению, прусский король спровадил в отставку реформаторов. В 1811 году дошла очередь и до Герда, изгнанного из Берлина и назначенного инспектором крепостей в Силезии.

А затем был год 1812-й и гибель Великой армии в снегах России. Что, кстати, и предсказывал Шарнхорст еще в 1807 году. Невиданный патриотический подъем, которому вынужден был подчиниться и Фридрих Вильгельм, охватил порабощенную Германию. Пруссия вновь стала союзницей России, а Шарнхорст вновь возглавил штаб прусской армии. Вот когда сказались плоды его трудов! В считанные недели Берлин выставил 100-тысячную армию, да еще и 100 тысяч добровольцев и ополченцев в придачу. И в первом же крупном сражении под Люценом Наполеон сквозь зубы промычал: «Эти скоты кое-чему научились». Сражение, ставшее последним для Шарнхорста. Но именно ему и контратакам прусской кавалерии (Герд вместе с сыновьями рубился в первых рядах) обязана союзная армия тем, что поражение не превратилось в разгром. Наш герой был тяжело ранен, врачи предписывали ему многомесячное лечение и постельный режим. Но, вооружившись новым средством передвижения — костылями, Шарнхорст поспешил в Прагу склонять Меттерниха к заключению союза. Рана дала о себе знать: гангренозное воспаление и смерть в пражском госпитале…

«Какая утрата! — горевал фельдмаршал Блюхер. — Лучше бы мне проиграть десяток сражений!» А впереди у воспрянувших пруссаков были Лейпциг, Париж, Ватерлоо… Пройдет совсем немного времени, и Фридрих Вильгельм отдаст негласный приказ: «Забыть Шарнхорста!» Соратников Герда изгнали, вдове отказали в пенсии, реформы сворачивали, просьбы о перезахоронении великого патриота демонстративно игнорировали. Но Клаузевиц все же прибыл в Прагу, нашел размытый дождями могильный холмик и погрузил останки своего «несравненного Учителя» на простую телегу. На церемонии перезахоронения присутствовали несколько инвалидов, работавших на берлинском кладбище, Клаузевиц с супругой и… всё. К счастью, поблизости проводил учение некий батальон, и Карлу удалось уговорить солдат произвести какой ни есть залп над могилой. Клаузевиц выгреб из карманов оставшуюся наличность, раздал служивым, попросив помянуть покойника, а жена его возложила единственный венок…

Позднее именем Герда назовут улицы, скверы, учебные заведения, боевые корабли, учредят орден Шарнхорста, соорудят памятники. А сейчас уже давно миновал 250-летний юбилей великого ганноверца. Пожелавшего и сумевшего стать «настоящим немцем»…