Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 9(35), 2022.

В городе Стокгольме, на самой обыкновенной улице, рядом с самой обыкновенной мечетью, по соседству с самой обыкновенной городской ратушей, в которой заседали самые обычные шведские муфтии, жила совершенно обычная семья, состоящая из папы, четырех его жен и наложницы фрекен Бок, умудренной в садомазохистских игрищах и других изощренных способах доставить незабываемое наслаждение своему господину.

И, конечно же, в этой обычной шведской семье были дети: пятнадцатилетний Боссе, как и все мальчики в его возрасте, мечтавший отправиться со своей подружкой Ларре в романтическое путешествие в Израиль и взорвать себя там на какой-нибудь автобусной остановке, его четырнадцатилетняя сестренка Бетан, о которой мы не можем сказать ровным счетом ничего, поскольку из-под длинного черного мешковатого платья, увенчанного паранджой, какое и положено носить правильным шведским девочкам ее возраста, выглядывали только босые ступни ее ног с густыми зарослями волос между пальцев, а голоса она вообще никогда не подавала, мы даже не уверены, что она в принципе умеет говорить — а уж тем более говорить что-то умное.

А еще в этой самой обычной шведской семье жил не совсем обычный Малыш, которому буквально на днях исполнилось семь лет: начнем с того, что у него были голубые глаза и светлые волосы, что для теперешних жителей Швеции совершенно нехарактерно! Также, заметим, это был единственный мальчик, чье недостойное правоверного поведение уже в столь юном возрасте стало поводом для экстренного созыва Стокгольмской городской шуры.

* * *

— Это все из-за того, что вы не захотели подарить мне собаку! — захлебываясь слезами, кричал Малыш.

— Малыш, ты же знаешь, что собаки — существа, неугодные Аллаху, ибо некоторые гяуры обучают их вынюхивать взрывчатку. А это серьезно осложняет нашу работу по пропаганде истинных ценностей среди неверных!

— Да, я все понимаю, но… Мне, поверьте, было так одиноко и обидно! Я не выдержал и убежал в свою комнату, чтобы поплакать под одеялом — тут-то он и прилетел! Он сказал, что очень болен и что ему тоже срочно нужно в постель! Разве я мог ему отказать? А потом он обеспокоился, что я могу от него заразиться его ужасной простудой. Ведь Карлсон — самый заразный и смертельно больной человек в мире! Он предложил измерить мне температуру… Ведь он самый большой в мире специалист по измерению температуры у Малышей!

— Малыш, это был не градусник! Ректальные градусники выглядят иначе, — холодно отрезал папа. Спорить с ним было бесполезно. Женщины на всякий случай завыли и принялись заламывать руки, жалуясь на позор, нежданно свалившийся на их седые головы. После чего, добросовестно отвопив положенное, дружно, как по команде, заткнулись.

Хлопнула дверь — это отец семейства в сопровождении всех четырех жен и любимой наложницы фрекен Бок отправился в ратушу, чтобы выслушать фетву.

* * *

…— Аллах милосерден! — радостно провозвестил папа с порога, когда процессия в полном составе вернулась домой. — Ведь я, чего греха таить, предлагал уважаемым богословам лично обезглавить тебя, чтобы кровью смыть ужасное пятно позора с нашей семьи!

…— А я предлагала побить тебя камнями на центральной площади перед ратушей, — сказала какая-то из мам. Отец посмотрел на нее неодобрительно. Мало того, что эта женщина перебивала мужчину, так еще и говорила откровенные глупости.

— Что толку? Ведь ты не умеешь кидаться камнями. Ты даже не сможешь попасть камнем в стену сарая! — заметил он не без оснований.

— А я, Малыш, подала замечательную идею: оскопить тебя и отдать в услужение евнухом в гарем мэра Стокгольма! — похвалилась фрекен Бок.

— От тебя, моя сладкая, никто другого и не ожидал! — ласково сказал папа.

— И только наша сумасшедшая бабушка Астрид предлагала просто отшлепать тебя ремнем по тому самому месту, что стало источником твоего несмываемого позора! — злорадно сказал Боссе, наблюдавший за происходящим с безопасного расстояния.

— Старуха совсем сбрендила. Она впала в маразм еще на заре Великих Преобразований и до сих пор не может или не хочет оценить тех прекрасных результатов, к которым привела шведская государственная программа по приему иммигрантов с Ближнего Востока «Освежение Крови», — грустно заметил папа.

— Ведь если бы не эта программа, вокруг были бы такие же генетические уродцы, как наш Малыш, — добавил Боссе. — Когда я смотрю на его волосы, у меня полное ощущение, что он облился пергидролем, как последняя шлюха. Поблизости не было бы ни одной приличной мечети, нашими соседями по дому были бы сплошные неверные — да что там говорить! Мы сами, страшно подумать, могли бы быть неверными!

Все представили эту ужасную картину, после чего на несколько минут воцарилось зловещее молчание. Его прервал глава семейства.

— Так вот, Малыш! Решением Совета тебе предоставляется шанс искупить свой ужасный проступок, после чего ты — если, конечно же, сделаешь все как надо — мгновенно попадешь в рай, где тебя уже будут ждать восемнадцать прекрасных, одетых в тончайшие шелка, нежных и обольстительных собачек, страдающих гайморитом. Именно таких собачек, заметь, о которых ты нам уже прожужжал все уши. Хвала Аллаху, недолго осталось терпеть тебя и твое нескончаемое нытье.

— Еще раз с днем рождения тебя, Малыш! — Только теперь стало понятно, почему все это время папа держал руки за спиной. В руках его был огромный, такой аппетитный, пахнущий клубничным джемом и ванилью торт со взбитыми сливками, украшенный сверху семью изящными свечками.

— Внутри у свечек вместо обычных фитилей бикфордовы шнуры, но для надежности лучше поджечь сразу все семь, — строго сказал папа. — В общем, мальчик в твоем возрасте уже должен уметь обращаться с таким тортом. И ты прекрасно понимаешь, чего мы все от тебя ждем. Пожалуйста, не опозорь нашу семью еще раз!

Отец молча вышел из комнаты Малыша, и все остальные — гуськом, в порядке старшинства — покинули помещение.

* * *

— Привет, Малыш! — раздался за окном бодрый, такой знакомый голос. Малыш вздрогнул. Форточка со скрипом отворилась, и в нее, жужжа моторчиком, вплыл лучший друг Малыша Карлсон. — Как дела? Надеюсь, твои родители не слишком бранили тебя за то, что мы тогда немного… гм… пошалили?

— Да как тебе сказать… — грустно ответил Малыш. — Если честно, то лучше бы мы опять взорвали игрушечную паровую машину.

— К сожалению, у тебя больше не было паровых машин, а я свои забыл на крыше. Поэтому пришлось выдумывать новые способы развлечения — на ходу, — виноватым голосом оправдывался толстый человечек с пропеллером.

«Странно, но я совершенно не хочу умирать!» — удивился Малыш.

«Как жалко, что я не могу вот так вот просто взять и сказать: знаешь, Карлсон, у меня тут торт, целиком слепленный из пластида и только сверху покрытый взбитыми сливками, клубникой и марципанами, с семью бикфордовыми шнурами, замаскированными под свечки! Сейчас мы зажжем их, полетим к тебе на крышу, и по дороге нас разорвет на мелкие кусочки, как раз на уровне балкона госпожи Петерсен. Взрывной волной у нее посрывает с веревок все белье. А что не посрывает, то забрызгает кровью и мозгами.

Она, конечно же, вначале будет очень сердиться, но когда ей объяснят, в чем дело, — сразу подобреет и скажет, что я был замечательным ребенком и из меня вышел отличный шахид!»

Но так говорить было нельзя. Однако же, согласно неписаному кодексу смертника, если потенциальные жертвы сами заподозрят что-то неладное, то можно с чистой совестью объявить, что теракт сорвался по не зависящим от шахида техническим причинам.

— Какой чудесный торт! Да еще и со взбитыми сливками и клубникой! О-хо-хо! И какие замечательные, нарядные свечи! — проворковал Карлсон, вытирая носовым платочком побежавшие из уголка рта слюнки. — Но я бы предпочел такой вариант: семь тортов и одна малю-ю-юсенькая свечка!

«Ага! — подумал Малыш. — Тогда бы так шандарахнуло, что разнесло бы пол-Стокгольма!»

— Помнишь, ты говорил, что у тебя на крыше целая тысяча паровых машин? — с надеждой спросил Малыш. Голос его дрожал. — И что ты мне все их подаришь?

«Ведь, если мы взорвем паровую машину Карлсона, это сойдет за микрошахидство и, возможно, искупит хотя бы одну тысячную нашего проступка! А потом мы будем взрывать в день по одной паровой машине и через тысячу и один день полностью искупим свою вину!»

— Кгм, — печально ответил Карлсон. — Видишь ли, Малыш, какое дело… Буквально вчера, когда я предавался у себя на крыше буддистским медитациям, все эти машины — наверняка нарочно! — сами собой начали надоедливо стучать и пыхтеть. Я кричал на них и топал ногами, ведь я — самый великий в мире укротитель взбесившихся паровых двигателей, но, представляешь, на них это совершенно не подействовало! Я был так зол, что собрал их в кучу и вышвырнул на помойку! Думаю, что тем самым я подавил Восстание Машин в самом зародыше и, таким образом, спас все человечество от неминуемого порабощения ужасными киборгами. Но разве кто-нибудь похвалит бедного, одинокого мужчину с пропеллером за этот, вне всякого сомнения, героический поступок?

«Значит, с паровыми машинами ничего не выйдет», — грустно подумал Малыш.

— А помнишь, ты обещал подарить мне щенка? — неожиданно вспомнил он, и сердце его вновь наполнилось слабой надеждой. — Ты сказал, что у тебя на крыше десять тысяч щенков чистых кровей!

«Если он подарит мне щенка, тот, наверное, сразу начнет лаять на торт. Карлсон, конечно же, поймет, что с тортом что-то неладно, и теракт сорвется по не зависящим от меня причинам!»

— Эх… — скорбно произнес человечек, задумчиво урча пропеллером. — Ты понимаешь, дорогой мой Малыш, буквально вчера еще все мои щенки — эти милые, славные существа — были здоровы и веселы, а буквально сегодня утром они разом заболели чумкой и сдохли. Вот ведь незадача! — маленький человечек всхлипнул и принялся сморкаться в огромный клетчатый платок.

«Ну, что же! Я сделал все, что мог! Такое ощущение, что эти неверные играют с нами в поддавки. В самом деле, нельзя же быть такими идиотами!» — сдерживая рыдания, тихо пробормотал себе под нос Малыш, зажигая одну за другой все семь свечек на торте.

— Полетели на крышу! — сказал он вслух, усаживаясь на спину маленькому толстому человечку.

— Только чур, торт будет у меня в руках, а то ты его, чего доброго, уронишь или начнешь есть без меня, — капризно потребовал Карлсон.

«Ну вот, он сам лишил себя последнего шанса!» — с горечью подумал Малыш, безропотно отдавая торт. Свечки на торте издавали зловещее шипение и постреливали искрами. Карлсон нажал кнопку, пропеллер закудахтал, затем взревел, и обреченная пара взмыла в небо.

* * *

…Вид Стокгольма с высоты птичьего полета заворожил Малыша. Узенькие, тесные улочки старого города, вымощенные брусчаткой мостовые и площади, такая знакомая и незнакомая одновременно — если смотреть на нее сверху — городская ратуша… Из которой как раз в это время вышла внушительная толпа — сверху было сложно разглядеть, кто, собственно, это был, — но в центре толпы явственно выделялась огромная блестящая потная лысина.

— Малыш, а ты знаешь, кто в мире самый меткий швырятель тортов? — возбужденно закричал Карлсон и под воздействием минутного помрачения рассудка метнул торт вниз, точнехонько в круглое лоснящееся пятно. — Не волнуйся, Малыш! У меня на крыше целая тысяча тортов, точь-в-точь как твой, и тоже со свечками!

Далеко под ними что-то громыхнуло.

* * *

Услышав взрыв, женщины хором взвыли, оплакивая любимого Малыша.

— Замолчите, дуры! — рявкнул на них папа. — Одним шахидом больше, одним мальчиком меньше — дело-то житейское!

* * *

— Нет, Малыш, ты видел? Точнехонько в лысину! — возбужденно вопил Карлсон. — Этот дядька аж лопнул от злости! Никогда не видел такой нервной реакции! Полетели скорей на крышу, у меня там целая тысяча тортов, мы устроим настоящую тортобомбардировку!

— А ты не врешь?.. Ой, извини… Ну, в смысле, у тебя действительно столько тортов? Откуда, хотел бы я знать?

— Только обещай, что никому не расскажешь. Я обнаружил огромный склад тортов в городской ратуше и по ночам потихоньку таскаю их через дымоход. Правда, на вкус они оказались не то чтобы очень — пластилин пластилином, — поэтому я их просто складываю штабелями. Вдруг они, как суточные щи, должны отстояться, а?

* * *

— Слыхали новость? — сказала прямо с порога госпожа Петерсен с пятого этажа. — Кто-то взорвал нашего мэра, когда он выходил из ратуши и направлялся в свой гарем! И самого мэра, и янычар из охраны — в мелкие клочья!

— По-моему, кто-то нарушает устоявшиеся правила игры, — обеспокоенно сказал папа. — Это ведь мы должны взрывать неверных, а не они нас, верно? А иначе получается полный бардак!

— Вот-вот, господин Свантесон! Я тут подумала: а вдруг у них появился какой-нибудь свой, местечковый Аллах, и он объявил неверными нас?

— Это было бы крайне обидно! Вот идешь ты себе по улице, никого не трогаешь, а тебя — бац! И рвет на кусочки. Жутко неприятно!

— Действительно! Нас-то за что? Мы же им не сделали ничего плохого!

* * *

— Эти торты и вправду совершенно невозможно есть. Но зато ими так здорово швыряться с воздуха! Бери по одному в каждую руку — я уже взял пару, и полетели!

Малыш с важным видом зажег на тортах свечки, после чего взобрался на спину маленькому человечку с пропеллером.

— Я думаю, Малыш, никто из взрослых не обидится на нас всерьез, если мы немного пошалим, — подумав, добавил Карлсон, заводя мотор.