Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 9(35), 2022.

Воскресенье. Утро, семь тридцать, я спешу на свидание.

Перед выходом на всякий случай хлопаю себя по карманам — в них всегда полно мелочи, но вдруг не хватит. За эту привычку студенты за глаза зовут меня Скруджем, я не обижаюсь, ничего не поделаешь: в Питере слишком много мостов.

На бегу покупаю фиалки в киоске, обязательно синие. Продавщица заранее отложила букетик.

Тороплюсь, я знаю, она меня ждёт. Ася, Асенька, Астрид. Моя девушка. Моя девушка — тролль.

* * *

2001, июнь

Солнце встаёт над Невой. Солнце сидит у опор моста на набережной, болтает в воде босыми ногами. Брызги летят во все стороны, блестят, играют, и в каждой из них тоже — солнце. Острые плечи, сарафан на бретельках, голубой, несуразный — парус. Солнце смеётся. Светится. Прозрачное. Звонкое. Рыжее.

Бегу в кафе напротив, хватаю два американо, быстрее — чёрный, без сахара, пока не исчезла, возвращаюсь, падаю рядом, нескладный медведь, сжимаю картон в неуклюжих лапах:

— Девушка, кофе будете?

Синий лёд, лазурь, иней. Дикая горечавка. Веснушки. Защищаюсь, выставив перед собой мятые стаканчики в бурых потёках. Не помогает. Убит. Тараторю невпопад, не могу остановиться:

— Меня Максим зовут. Васнецов. Как художника, знаете? Только он Виктор, а я Максим. Но я тоже рисую. То есть пишу. Ну, учусь. В Рериховском. — Как бы мне бросить этот кофе и спрятаться… Желательно подальше. Блин. Дурак.

Смотрит насмешливо, приподнимает бровь. Я тону в васильковом море, остроклювые чайки кричат на разные голоса, Нева бурлит от зависти, чернеет, злится.

— Здравствуй, Максим Васнецов. Кофе буду. Если без молока.

* * *

2001, июль

— Ася, секунду, я провожу!

— Не нужно, я близко живу. Пять минут. Под мостом.

— Точно. Под мостом. Как эти, скандинавские…

— Ага. Тролли.

— А я-то думал, это такие уродливые глыбы из камня с большими носами.

— Разные бывают. Как и люди.

— Смешно. И много вас в Питере?

— Не знаю. Около тысячи, может, больше. У каждого моста обязательно должен быть свой тролль, понимаешь?

Я ничего не понимаю, я смотрю на её тонкие плечи, растрёпанные волосы, которые, как она ни старается, вечно выбиваются даже из самой сложной причёски, на браслет с маленькими слониками, торопливо бегущими вокруг запястья. Мне не важно, тролль она, сумасшедшая или просто девчонка со странным чувством юмора. Важно только то, что она рядом.

— Под мостом, наверное, не очень уютно. Переезжай ко мне?

* * *

2001, август

Оскар и Эрик. Вот эти-то точно тролли, громилы здоровенные, им бы на ринг, но мосты надолго не бросишь.

Говорят, братья. Верю. Ну, почти. Оскар мне нравится больше. Сидит у меня на кухне, с трудом умещаясь на табурете, смотрит сочувственно:

— Пойми, Максим, несерьёзно это. У Астрид сердце из камня. У всех нас. Сам же ещё пожалеешь, уходи лучше сразу.

Эрик стоит в дверях: двум троллям на шести метрах не разойтись, выглядит так, будто сейчас возьмёт мою голову и сожмёт, словно арбуз. Интересно, как лопаются арбузы? С хрустом или без?

Упрямо качаю головой:

— Не могу.

Астрид выходит из ванной, обернувшись широким полотенцем. Собранные в пучок мокрые волосы беспорядочно торчат в разные стороны. Мой сердитый боевой воробей.

— Что здесь происходит? — спрашивает ледяным тоном, подозрительно оглядывая нас сверху вниз.

Мы тушуемся, синхронно втягивая головы в плечи. Я рассматриваю узор на линолеуме, надо же, какая совершенная геометрия. Братья переглядываются, вздыхают. Эрик становится похож на человека, опускает ручищи:

— Ничего, в гости зашли. Макс, закурить есть? В квартире можно?

Можно. Им всё можно. Это ж братья. Моей Асеньки.

* * *

2001, сентябрь

— Оскар, скажи, а каково это?

— Что именно?

— Ну… Быть троллем?

— Нормально. Хотя раньше поинтересней, конечно, было.

— Почему?

— Люди другие были. За проход платили, не жадничали, знали, куда и зачем торопятся. Не то что сейчас, снуют толпой туда-сюда, хоть бы один остановился, монетку бросил.

— Вам что, деньги нужны?

— Да ну, это ж символ, память: «Привет, Оскар, я знаю, что ты здесь, позволишь пройти? Хорошего дня!» Сложно разве? У нас ведь не так много развлечений на самом-то деле. Не у всех, по крайней мере.

— Не у всех?

— Тролль живёт, пока стоит его мост. Даже если у него больше нет тела. А значит, некоторые живут очень долго… Да ладно, забей. И ты мне должен пятьсот тридцать четыре монетки, кстати.

* * *

2001, октябрь

Я рисую Астрид. Много, больно, до хруста в кистях. Вот она улыбается, грустит, спит, танцует, кормит птиц у подъезда — смотрит на меня со всех стен комнаты, с кипы бумаг в углу, с полей ежедневника. Мне кажется, чем больше её вокруг, тем она реальнее. Наверное, я схожу с ума.

— Что ж, молодой человек, в вас, кажется, наконец просыпается талант портретиста, — Даниленко, наш куратор по рисунку, листает мой альбом со вчерашними набросками, — объём, тон, перспектива, не к чему придраться.

— Спасибо, — отвечаю сдержанно, протягивая руки к альбому. Чувствую себя самозванцем, работы — лишь тень настоящей Астрид, дешёвая безжизненная подделка.

— А девушка? Натурщица? Откуда?

— Нет, Иван Фёдорович, подруга.

Даниленко хмыкает, проводит пальцем по обрезу альбома, будто пересчитывая листы, нехотя отдаёт мне:

— Подруга. Ох, Максим, от таких женщин нужно держаться подальше. Они, как сорная трава, прорастают в нашу жизнь, пускают корни, и всё — нет мужчины. Одни неприятности от них, уж поверьте моему опыту.

Молча закрываю рюкзак, бормочу какую-то путаную белиберду, тороплюсь к выходу. Чувствую, как Даниленко сочувственно смотрит вслед.

Я не боюсь, что Астрид прорастёт в мою жизнь. Я боюсь, что она этого не сделает.

* * *

2001, ноябрь

Мне кажется, я теряю Астрид, цепляюсь отчаянно, судорожно, придираюсь. Увидел с каким-то парнем на улице, закатил скандал, идиот. Теперь бегу следом, как жалкая бездомная собачонка, пытаюсь ухватить за рукав. Злится:

— Так нельзя, Максим! Чересчур уже, всё, не могу больше!

— Ну прости, пожалуйста, прости, не знаю, что на меня нашло, честно…

— А я знаю, всё просто — тебе девятнадцать. Мне… ты хоть раз спрашивал, сколько мне лет?

— При чём тут это?

— При всём! Ты вообще понимаешь, что это значит? Что ты меняешься с каждым днём, а я — ничуть! Что у нас никогда не будет детей? То есть у тебя не будет! Что ты однажды не сможешь встать с кровати, а я буду всё так же, босая, танцевать на своём мосту! Я ведь всё заберу — твою жизнь, молодость, талант! Всё до капельки выпью, высушу! Ничего тебе не останется, ни-че-го. Понимаешь ты?

— А мне ничего и не нужно, кроме тебя.

Закрывает лицо руками.

— Какой же ты ребёнок… Взрослый, глупый ребёнок.

— Ася, пожалуйста, пойдём домой.

— У меня нет времени тебя жалеть, Максим. Вернее… у тебя нет времени на мою жалость.

Я оглушён, раздавлен, уничтожен. Не знаю, куда иду, мне всё равно. Даниленко сказал, Астрид — сорняк, неправда, она — перекати-поле…

Визг, скрежет, свет, испуганное лицо женщины за рулём. Толчок, чьи-то сильные руки бросают меня в сторону, как тряпичную куклу. Рыжие волосы, васильковое море, слоники на запястье. Грохот. Хруст. Темнота.

Открываю глаза оттого, что кто-то бьёт меня по щекам. Я лежу в кустах на обочине, перевожу взгляд — на дороге груда камней, зарёванная женщина в сером пальто прижимает телефон к уху, опираясь на искорёженный капот машины. Пытаюсь вскочить, закричать. Эрик закрывает мне рот рукой, не даёт пошевелиться.

— Тише, Максим, тише, уже всё, уже ничего не исправить. Даже я не успел…

Говорят, у троллей сердце из камня…

* * *

Воскресенье. Восемь утра, я тасую воспоминания, как колоду карт, перебираю одну за другой цветные картинки.

То кафе давно закрылось — заранее покупаю два кофе в «Старбаксе». Без молока. Вот он — мой мост, плачу за проход монеткой, бросаю фиалки в реку, сажусь у опоры, у самой воды. Пью свой кофе. Снимаю крышку со второго стаканчика, ставлю рядом. Ваниль и горький шоколад в воздухе. Солнце встаёт.

Внезапно налетевший тёплый ветерок треплет мне волосы, щекочет шею, забирается под воротник.

Я знаю, что ты здесь, Ася.

Я тебя помню.

Привет!