Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 8(34), 2022.

«Ненависть к евреям была движущей силой и сущностью Гитлера. Мне даже кажется, что всё остальное было лишь маскировкой для этого по-настоящему мотивационного фактора…»1

«Русский большевизм есть только новая, свойственная ХХ веку попытка евреев достичь мирового господства»2.

Предварительные замечания

Истории Холокоста было посвящено огромное количество публикаций, и она превратилась в отдельную дисциплину, связанную с проблематикой Второй мировой войны чисто хронологически. При этом в научной литературе по истории этой войны о Холокосте упоминается как бы между прочим. Наличие или отсутствие этих упоминаний никак не сказывается на содержании и качестве исследований. Дело не в недостатке сочувствия ученых к жертвам Холокоста, а в укоренившемся в историографии представлении о том, что антисемитизм является неким эмоциональным «довеском» к нацизму, который вполне мог бы без него обойтись и преуспеть, хотя трудно отрицать эффективность воздействия антисемитской пропаганды на определенные группы европейцев в 1940-е годы. Тем не менее это никак не сказалось на изучении боевых действий, которые рассматриваются в качестве основного предмета исследований историков Второй мировой войны.

По мнению автора данной статьи, генезис событий ХХ века напрямую связан с мотивацией лидеров, и, будь мотивация Гитлера иной, никакого нового глобального вооруженного конфликта не возникло бы, несмотря на наличие многочисленных причин для него, указанных еще по окончании Первой мировой войны лучшими умами, первым из которых был Джон Мейнард Кейнс, откликнувшийся на подписание Версальского договора 1919 года изданием в Париже своей первой книги³.

Хотя Гитлер тщательно скрывал свои намерения, его общая юдофобская мотивация была изложена в книге «Mein Kampf» и в бесчисленных пламенных речах, распространявшихся средствами массовой информации. Только никто на свете не был готов принять эти тирады всерьез. Антисемитизм считался второстепенным моментом и главной причудой Гитлера.

Поэтому автор предлагаемой статьи сосредоточил основное внимание на антисемитизме Гитлера как на его главном мотивационном факторе, хотя вопрос о реакции лидеров антигитлеровской коалиции на антиеврейскую политику фюрера требует отдельного, тщательного и кропотливого изучения.

Данная тема рассматривалась мною, во-первых, в контексте событий, связанных с международным кризисом 1938—1939 годов и приведших к началу Второй мировой войны. Во-вторых, во главу угла были поставлены советско-германские отношения 1939—1941 годов, развитие которых в этот период было предопределено двумя основополагающими дипломатическими соглашениями: договорами о ненападении (от 23 августа), а также о дружбе и границе (от 28 сентября 1939 года). Поэтому в статье рассматривался и вопрос о практических шагах по разделу «сферы государственных интересов», оговоренных в упомянутых советско-германских дипломатических соглашениях.

В качестве источников автор использовал опубликованные материалы — документальные сборники, а также дневники и мемуары очевидцев и участников событий.

«Пророчество» первое

25 января 1939 года МИД Германии направил во все дипломатические представительства за границей циркулярное письмо под заголовком «Еврейский вопрос как фактор внешней политики Германии в 1938 году»⁴. Оно начиналось словами: «По-видимому, не случайно решающий 1938 год позволил не только осуществить идею Великой Германии, но и приблизил решение еврейской проблемы, так как еврейская политика была причиной и результатом событий 1938 года. Рост влияния евреев и пагубный еврейский дух в политике, экономике и культуре парализовал силу и волю германского народа к тому, чтобы снова подняться, возможно, даже в бóльшей степени, нежели политика силы со стороны бывших вражеских союзных держав в мировой войне. Поэтому излечение народа от этой болезни было, без сомнений, одной из наиболее важных задач, требовавших применения силы…» Завершался документ мрачным «пророчеством»: «Но даже когда не останется ни одного еврея на земле Германии (курсив мой — А. Л.), еврейский вопрос не будет решен».

30 января 1939 года, в шестую годовщину провозглашения Гитлера рейхсканцлером и прихода нацистов к власти в Германии, фюрер выступил с речью на заседании Рейхстага.

В целом это была миротворческая речь, длившаяся два с половиной часа. Гитлер еще «не переварил» полученного накануне известия об отказе Польши присоединиться к Антикоминтерновскому пакту и приводил в пример Венгрию и Маньчжоу-Го, недавно объявивших об этом решении, «как о хорошем признаке укрепления всемирного сопротивления народов еврейской интернациональной большевистской угрозе». Фюрер утверждал, что «ни один немец, не говоря о национал-социалисте, и помыслить не может о причинении какого-либо вреда Британской империи». Он подчеркнул значение пакта о ненападении с Польшей 1934 года, сыгравшего столь благотворную роль в бурных событиях 1938 года, а также заявил, что «Германия довольна окончательно установившимися границами на Западе, Юге и Севере». В Польшу был послан перевод речи, включавший и слово «Восток» в соответствующей фразе. Гитлер также «расшаркивался» перед США. Советский Союз напрямую не упоминался, однако выступление было наполнено инвективами по адресу «международного еврейства» и большевизма; коммунизм же был назван «сатанинским».

Речь содержала еще и скрытую угрозу Ватикану, где умирающий папа Пий XI намеревался выступить против антисемитской политики Германии.

Впоследствии оказалось, что самыми существенными для будущего были никем в тот момент не отмеченные пассажи, касающиеся евреев, которые Гитлер объявил своим «пророчеством»: «Если международное финансовое еврейство, в Европе и вне нее, сумеет вновь ввергнуть народы в пучину мировой войны, то ее результатом будет не большевизация земного шара и, тем самым, победа еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе, поскольку времена, когда остальные нации были беззащитны в вопросах пропаганды, ушли в прошлое. Национал-социалистическая Германия и фашистская Италия имеют учреждения, дающие им, в случае необходимости, возможность просветить мир о характере вопроса, который многие народы подсознательно принимают, но еще не добрались до его сути. В Европе не наступит равновесия, пока не будет решен еврейский вопрос»⁵.

Историки, комментировавшие это «пророчество», справедливо указывали, что слова Гитлера не означали наличия какого-либо плана уничтожения евреев в начале 1939 года. К тому времени их находилось под властью фюрера (в Германии и Австрии) всего около 300 тыс. человек. Но Гитлер решительно не знал, что с ними делать.

Тем не менее впервые за шесть лет Гитлер заговорил не об «удалении» евреев из Третьего рейха, а об «изведении» всех их в Европе. Фюрер искренне верил, что именно они возглавляют мировой заговор и подстрекают Англию и Францию к войне с Германией. Более того, на повестке дня возник вопрос о достижении соглашения об «эвакуации» 400 тысяч трудоспособных немецких евреев и их домочадцев в течение трех — пяти лет. Переговоры с Германией по данному вопросу вел Межправительственный комитет по беженцам, созданный по решению конференции, проходившей с 5 по 16 июля 1938 года во французском курортном городе Эвиане при участии представителей 32 стран (Советский Союз не был приглашен), для поиска убежища для немецких и австрийских евреев. Более того, в речи 30 января 1939 года, издеваясь над провалом Эвианской конференции, не сумевшей найти убежище для австрийских евреев, фюрер грубо и агрессивно требовал решения вопроса о них в рамках переселения в другие страны. В беседе с министром иностранных дел Польши Юзефом Беком 5 января 1939 года Гитлер объяснял, что требование о возвращении Германии утерянных колоний связано с желанием найти место для депортации всех немецких, а заодно и части польских евреев⁶.

Он даже тайно уговаривал Польшу вступить в войну против Советского Союза. В случае поражения СССР сотни тысяч немецких или даже миллионы польских евреев можно было переселить на бескрайние просторы Арктики. Гитлер требовал от Польши немедленных переговоров по данному вопросу. Польско-германский пакт о ненападении от 26 января 1934 года напоминал альянс, направленный против Советского Союза.

Глава сионистов-ревизионистов Зеев Жаботинский призывал к «эвакуации» польских евреев начиная с 23 июня 1936 года, поскольку наибольшая угроза, по его мнению, нависла именно над ними. Через три года выяснилось, что Жаботинский был прав.

Германия неоднократно призывала Польшу к заключению военного альянса против Советского Союза, обещая компенсировать уступки Польши в вопросе о Данциге передачей ей украинских территорий. Польских и немецких евреев предлагалось депортировать то ли в Советскую Арктику, то ли на Мадагаскар.

Варшава смертельно боялась Советского Союза и не желала поддерживать гитлеровских фантазий, но в 1938 году Гитлер перешел от слов к делу. Польша участвовала в разделе Чехословакии, аннексировав район Тешина. Прибыв в Варшаву 24 октября 1938 года, Риббентроп, возбужденный бескровной аннексией Австрии и Судет, потребовал от Польши присоединения к Антикоминтерновскому пакту, что явилось бы начальным актом создания военной коалиции, а заодно и отказа от Данцига и экстерриториальных шоссейных дорог в Данцигском коридоре. Польша ответила на эти требования возобновлением Советско-польского пакта о ненападении 1932 года⁷.

Вернувшись в Варшаву 26 января 1939 года, Риббентроп натолкнулся на твердое желание Польши придерживаться возобновленного пакта с Советским Союзом. Отказ этой страны присоединиться к Антикоминтерновскому пакту привел к крутому повороту европейской истории: из партнера Германии Польша превратилась в главного врага Гитлера. Способность к подобным поворотам была личным «know-how» фюрера.

Однако, как уже отмечалось, речь Гитлера 30 января 1939 года была по характеру пацифистской. В ней Гитлер в первый и последний раз продекларировал основную парадигму своего мировоззрения и сознания: «мировая война» могла возникнуть из-за подстрекательской деятельности евреев, которых надо было куда-то выслать, ибо, по его словам, «в Европе не наступит равновесия, пока не будет решен „еврейский вопрос“». Фюрер связывал решение этой центральной для него проблемы с «мировой войной». При этом он грозил евреям не карательной акцией вермахта, а всемирным погромом, который якобы должны были устроить «просвещенные» нацистской пропагандой европейские народы.

В тот момент Гитлер объявлял об отсутствии у него каких-либо претензий к европейским странам. Его единственным врагом были евреи, для которых надо было найти пристанище вне Европы. Однако было трудно поверить, что Германия всерьез начнет войну из-за евреев, которых никто не признавал даже этнической группой, а лишь соглашались считать религиозной сектой.

Гитлер неустанно возвращался к факту исполнения своего «пророчества» в январских речах 1941, 1942, 1943 и 1944 годов. «Пророческая» парадигма мышления фюрера декларировала прочно установившееся в его сознании тождество понятий «еврейство», «большевизм», «международная финансовая плутократия». Как уже отмечалось, уничтожение евреев было связано в сознании Гитлера с «мировой войной». В 1941 году это перешло в борьбу с «еврейским большевизмом» сначала в виде не спровоцированной агрессии против Советского Союза, а позднее — путем объявления войны Соединенным Штатам Америки. Гитлер понимал, что в условиях мира он не сможет в рамках общего европейского правопорядка ничего сделать с европейскими евреями, кроме переселения их в другие страны, если на то согласятся какие-либо государства.

На следующий день после гитлеровской речи, 31 января 1939 года, в Берлине был открыт Всегерманский центр еврейской эмиграции, который возглавил Райнхард Гейдрих. Еще через неделю руководитель Внешнеполитического отдела НСДАП Альфред Розенберг, выступая перед дипломатическим корпусом в Берлине, потребовал от Англии, Франции и Голландии создания еврейского резервата на 15 миллионов человек где-нибудь на Мадагаскаре, в Гайане или на Аляске. В инструкции Геринга по созданию этого Центра от 24 января 1939 года, направленной Гейдриху, говорилось, что «эмиграция евреев из Германии должна быть форсирована всеми доступными способами»⁸. Это означало как достижение соглашений с другими государствами об иммиграции в них немецких евреев, так и стимулирование индивидуальной «инфильтрации» евреев в другие страны законными и незаконными путями.

Газета «Правда» отреагировала на речь фюрера, отметив, что он «не обмолвился ни словом» о Советском Союзе⁹. То же самое записал в своем служебном дневнике и советский полпред в Берлине А. Ф. Мерекалов, указав, что Гитлер «не допускал никаких прямых выпадов против СССР»¹⁰.

Переговоры с Берлином об эмиграции немецких евреев продолжались вплоть до начала Второй мировой войны, но ни к чему не привели. Причины этого — отсутствие единого еврейского представительства, некоего когерентного еврейского блока, а главное, отсутствие убежища для евреев. В переговорах участвовали правительства США и Англии, еврейские банкиры этих стран, Всемирный еврейский конгресс (на деле никого не представлявший) и деятели других еврейских организаций. Между всеми этими правительствами, организациями и деятелями не было никакого единства мнений, никакой процедуры согласования позиций, никакого руководства, а главное — никто не собирался принимать евреев, даже если финансовые вопросы были бы как-то разрешены. В конце концов немецкий МИД пришел к выводу о невозможности достижения одобренного всеми сторонами соглашения и оказался прав.

Для «удаления» евреев существовало три возможных варианта: эмиграция, депортация и ликвидация. Начало войны означало бы отказ от первого варианта. Необходимым условием реализации любого из оставшихся вариантов была бы победа Германии в войне, но эмиграция сотен тысяч людей в рамках сложной международной финансовой схемы требовала спокойных, мирных отношений с главными западными державами — Англией, Францией и США. До такого соглашения было весьма далеко, если оно вообще было возможно…

Похоже, что Гитлер быстро отчаялся. Возникшая в Европе атмосфера «детанта» продержалась в течение полутора месяцев после его январской речи 1939 года. То, что основной акцент этого выступления был сделан на евреях, и то, что Гитлер истерически требовал решения еврейского вопроса как основного предварительного условия достижения европейского равновесия, никто не был готов принять всерьез. Дихотомия в степени серьезности отношения к «еврейскому вопросу» росла экспоненциально. Гитлер считал его центральным, а его противники — несуществующим.

Чешский «дебют»

Самой сомнительной в речи Гитлера 30 января 1939 года была фраза, касавшаяся раздавленной Мюнхенским соглашением от 30 сентября 1938 года Чехословакии: «Может быть, даже Чехословакия сможет однажды добиться внутреннего порядка…» Но это должен был быть порядок, отвечавший вкусу самого фюрера, а он продолжал поддерживать словаков и закарпатских украинцев, требовавших независимости.

8 марта 1939 года Гитлер выступил перед высшими чиновниками и партийными деятелями Германии на закрытой встрече, посвященной путям реализации четырехлетнего плана развития страны. По его мнению, насущной проблемой для немецкого народа было обеспечение источниками сырья, необходимого для достижения благосостояния. Однако для того, чтобы воспользоваться достигнутым, должны быть истреблены его враги — евреи, демократии и «международные державы». После такого введения фюрер развернул перед слушателями грандиозную программу экспансии. Чехословакию он намеревался оккупировать в ближайшее время. За ней, «до осенней распутицы», должна была последовать Польша. В 1940 и 1941 годах, утверждал Гитлер, Франция «будет стерта с карты Европы». Затем он планировал легко установить контроль над Англией, получив в свое распоряжение богатства и колонии Британской империи. Вслед за этим, как заявлял Гитлер, базируясь на территориях британских и французских колоний на американском континенте, «мы уничтожим эту еврейскую демократию, и еврейская кровь смешается с долларами»¹¹. Упомянутая речь указывала на западное направление немецкой экспансии, хотя проистекала она лишь из фантазий Гитлера, а не из основательно разработанных военных планов.

Несмотря на мрачную фантастичность предлагаемой схемы действий, речь фюрера 8 марта не была пустым бахвальством: 15 марта 1939 года Гитлер оккупировал Чехословакию, объявив Чехию «Протекторатом Богемии и Моравии». Словакия стала «независимой». По мнению фюрера, в результате единая «Чехословакия» как субъект Мюнхенских соглашений перестала существовать, и его гарантии, данные Англии и Франции, отпали. Гитлер искренне считал, что он, таким образом, не нарушил обязательства соблюдать территориальную целостность европейских государств и что Чемберлен и Даладье придерживаются такого же мнения.

Сталин, Чемберлен и гитлеровская «смена вех»

17 марта 1939 года, выступая в Бирмингеме, Невилл Чемберлен объявил, что если Польша будет активно защищаться от Германии и попросит Англию о помощи, то она эту помощь окажет в рамках своих возможностей. Это заявление было повторено в Палате общин 31 марта 1939 года.

В ответ 28 апреля Гитлер расторг Германо-польский пакт о ненападении 1934 года и Англо-германское морское соглашение 1935 года. Вопрос о возможности германо-польской войны из-за Данцига перестал быть чисто теоретическим. Еще 11 апреля фюрер отдал приказ о подготовке войны с Польшей — план «Вайс». В политической части его говорилось: «Великие цели в строительстве вооруженных сил Германии будут по-прежнему определяться антагонизмом с западными демократиями». Это было крутым поворотом от изложенной в «Mein Kampf» идеи союза с Англией. Вопреки установившемуся мнению о догматизме Гитлера, который якобы свято придерживался сказанного в этой книге еще в 1924 году, он был прагматичным политиком, легко менявшим свои мнения на противоположные по мере необходимости.

Демарш Чемберлена имел немедленные кардинальные последствия.

Первое из них состояло в превращении Советского Союза в центральный фактор европейской политики. «Трудно отрицать, — писал польский историк Славомир Дембски, — что предоставление в конце марта 1939 года гарантий Польше и Румынии было преждевременным, а потому ошибочным актом. Лондон поставил Сталина в чрезвычайно выгодное положение, что позволило ему решать судьбу Европы»¹².

Второе следствие заключалось в превращении Великобритании из потенциального партнера Германии по разделу мира (суша — Германии, океаны — Великобритании), как это истолковывалось в «Mein Kampf», и союзника в борьбе с большевизмом в заклятого врага Гитлера.

Хотя на этот раз Сталин и поверил Литвинову, считавшему, что Чемберлен перешел Рубикон и что война Англии с Германией неизбежна, ситуация была предельно тревожной. Это было время интенсивных контактов всех со всеми. Советский Союз вел официальные, широко анонсируемые политические переговоры с Англией и Францией о заключении военного союза и в меру интенсивные доверительные дипломатические контакты с Германией на среднем уровне. Однако переданное советским полпредом И. М. Майским устно 12 июня 1939 года приглашение министру иностранных дел Англии лорду Галифаксу приехать в Москву было проигнорировано Чемберленом¹³. Новый нарком иностранных дел В. М. Молотов, сменивший на этом посту М. М. Литвинова, в ответ на зондажи Германии пытался прощупать принципиальную позицию Германии в отношении Советского Союза, о чем Шуленбург немедленно доложил в Берлин¹⁴. В ответ на это 29 июня Гитлер распорядился умерить германскую дипломатическую активность в Москве¹⁵.

С 11 мая 1939 года Советский Союз был втянут в крупномасштабный военный конфликт с Японией на территории Монголии, чему придавалось большое значение. Сталин, как и Гитлер, смертельно боялся войны на два фронта. Для отвлечения интереса Японии от советского Дальнего Востока 21 августа 1937 года с гоминдановским правительством в Чунцине был подписан советско-китайский пакт о ненападении, результатом чего стали массированные поставки в Китай советского вооружения, включая танковую бригаду и 1285 самолетов, а также отправка более 2000 военных советников, в том числе боевых летчиков¹⁶. Интенсивность китайского сопротивления японскому наступлению многократно возросла, и Япония оказалась не в состоянии вести еще одну сухопутную войну (против Советского Союза) до завершения конфликта с Китаем.

Оставалось неясным, как далеко зайдет в своих действиях по отношению к Польше Германия; что предпримут в ответ Англия и Франция. Советская пропаганда называла Германию агрессором, а Англию и Францию — демократическими государствами, неустанно отступающими под натиском Гитлера. Казалось бы, надо было заключить тройственный союз СССР, Англии и Франции, но к военному альянсу со Сталиным не был готов Чемберлен. Он понимал, что успех такого альянса на поле боя приведет Красную армию в центр Европы. Чемберлен не хотел полноценного военного пакта о взаимопомощи, но ему необходимо было продемонстрировать Гитлеру, что Сталин находится на стороне Англии и Франции. Может быть, это могло бы урезонить Гитлера. Сталин не хотел войны с Германией не меньше Чемберлена. Но последний вел себя очень прямолинейно и наивно («миссионер в стане людоедов» — такое определение дал ему французский дипломат Робер Кулондр¹⁷), обеспечив Сталину полное алиби своей неготовностью заключить военный союз против Гитлера. Начались продолжительные политические переговоры, в центре которых по требованию Советского Союза оказалось определение понятий «прямой и косвенной агрессии», за которыми скрывался вопрос об официальном включении стран Прибалтики в советскую сферу влияния, чего правительства этих государств не желали. Латвия и Эстония подписали 7 июня 1939 года пакты о ненападении с Германией. Чемберлен же хотел добиваться от Сталина гарантий этим государствам вопреки их нежеланию входить в какой-либо альянс с Советским Союзом, то есть гарантий односторонних и потому не слишком-то определенных. Это должно было сохранить их независимость — с одной стороны и стать острасткой для Гитлера — с другой.

23 июля Советский Союз согласился на проведение военных консультаций с Англией и Францией, не дожидаясь заключения политического соглашения, ибо, как заявил Молотов послам Англии и Франции, вручая это предложение, «основные положения договора о взаимной помощи можно считать согласованными, а разногласия по ещё не решённым вопросам носят второстепенный характер»¹⁸. Тем не менее 26 июля на заседании английского правительства был, в частности, сделан следующий вывод: «…Все согласны с тем, что нашим представителям следует дать указание вести переговоры очень медленно, пока не будет заключён политический пакт»¹⁹.

Однако грядущие трехсторонние переговоры о военной конвенции побудили Гитлера к немедленному активному дипломатическому наступлению — на сей раз не в Москве, а в Берлине. Утверждение фюрера на встрече с военными 22 августа 1939 года, что смещение «еврея Литвинова» с поста главы советского внешнеполитического ведомства «было решающим моментом» в советско-германских отношениях, сомнительно по крайней мере хронологически. Почти в течение трех месяцев после этого смещения Германия ничего конкретного не предлагала Советскому Союзу, кроме неких «жестов доброй воли». Согласие Сталина на англо-франко-советские военные переговоры в Москве резко повысило ставки.

26 июля 1939 года временный поверенный в делах советского посольства в Берлине Г. А. Астахов (после совещания в Кремле 21 апреля 1939 года полпред А. Ф. Мерекалов с высшими должностными лицами Рейха не встречался и начиная с 5 мая отсутствовал в Берлине) и заместитель торгпреда Е. И. Бабарин были приглашены заведующим восточноевропейской референтурой политико-экономического отдела МИД Германии доктором Карлом Шнурре на обед в отдельном кабинете ресторана «Эвест». Разговор был длительным: от торговых тем постепенно перешли на политические вопросы, дойдя до принципиальных сюжетов, при обсуждении которых Шнурре заявил: «…Я утверждаю, что мы (Германия — А. Л.) пошли бы целиком навстречу СССР в этих вопросах… Что касается конкретно прибалтийских стран, то мы готовы в отношении их повести себя так, как в отношении Украины. От всяких посягательств на Украину мы начисто отказались… Еще легче можно было договориться относительно Польши…»

«Чувствуя, что беседа начинает заходить слишком далеко, — писал далее в своем служебном дневнике Астахов, — я перевёл на более общие темы, заговорив о германских аспирациях на Украину и вообще Россию, изложенных в „Майн Кампф“, где Англия мыслится как союзник Германии».

«Фюрер не отличается упрямством, — ответил Шнурре, — но прекрасно учитывает все изменения в мировой обстановке. Книга была написана 16 лет назад в совершенно других условиях. Сейчас фюрер думает иначе. Главный враг сейчас Англия…»²⁰ Очевидно, что столь откровенно еретические разговоры Шнурре мог вести только по наущению Риббентропа, который, по словам того же Шнурре, «в точности знает мысли фюрера».

Но Москва медлила с реакцией на столь откровенные сигналы.

2 августа находившийся в кабинете статс-секретаря германского МИД Эрнста Вайцзеккера Г. А. Астахов был неожиданно приглашен к Риббентропу, который заявил ему, среди прочего: «По всем проблемам, имеющим отношение к территории от Чёрного до Балтийского моря, мы могли бы без труда договориться… Мы достаточно сильны и к угрозам относимся с насмешкой… Не будет такой войны, которую бы проиграл Адольф Гитлер. Что касается Польши, то будьте уверены в одном — Данциг будет наш. По моему впечатлению, большой затяжки в этом деле не будет»²¹. Следует отметить: данное серьезное заявление о неизбежности военного конфликта сделало высшее уполномоченное лицо германского МИД. Риббентроп, по существу, предлагал Советскому Союзу занять нейтральную позицию в обмен на возвращение в сферу влияния СССР территорий Российской империи, потерянных в годы Первой мировой и Гражданской войн.

В августе 1939 года в Москву были посланы военные миссии Англии и Франции не самого высокого ранга, главы которых не имели полномочий подписывать какие-либо соглашения. Они немедленно столкнулись с требованием обсудить конкретные пути прохождения Красной армии через территорию Польши и Румынии, о чем правительства этих стран и слышать не хотели. 17 августа переговоры, начавшиеся 12 августа, были прерваны по предложению главы советской делегации К. Е. Ворошилова, требовавшего от англичан и французов предъявления письменных полномочий от своих правительств. Итак, полугодовые переговоры с Англией и Францией о статусе пограничных с СССР стран Восточной Европы ни к чему не привели. Обжегшись на Чехословакии, Англия и Франция не хотели больше уступать Гитлеру и стремились устрашить его видом военного союза со Сталиным. Однако последний не спешил связывать себя чреватыми войной обязательствами, не видя от этого никакой практической выгоды.

Широко анонсированные военные переговоры об образовании антигерманской коалиции побудили Гитлера, Риббентропа и Геринга начать игру ва-банк. Фюрер, преследуемый видением войны на два фронта, дал Риббентропу и Герингу карт-бланш: первый должен был попытаться любой ценой достичь соглашения с Россией, второй — с Англией. Надо отметить, что Геринг, в отличие от Риббентропа, опасался, что Англия вступит в войну из-за Польши, и все лето 1939 года пытался заключить соглашение с Англией («миссия Вольтата»).

Для достижения договоренности с Германией Советский Союз должен был принять в Москве Риббентропа, впоследствии заявлявшего, что «началась конкурентная скачка с англичанами за русскую благосклонность»²².

Однако Сталин не спешил, желая проверить наличие возможности прийти к соглашению с Англией и Францией. 7 августа Молотов решительно отказался от предложения Риббентропа включить в готовившийся торгово-кредитный протокол упоминание об улучшении политических отношений, а предложение о секретном протоколе было названо «неподходящим»²³.

Несмотря на всю занятость Молотова как председателя СНК СССР и наркома иностранных дел, его внимание было отвлечено на затеянную по указанию Сталина провокацию против еврейской жены главы советского правительства, наркома рыбной промышленности П. С. Жемчужиной. Арестовав несколько евреев из Главного управления парфюмерной промышленности, которым Жемчужина заведовала несколько лет, НКВД заставил дать компрометирующие Жемчужину показания, в том числе — о супружеской неверности жены предсовнаркома (обвинявшийся в адюльтере с Жемчужиной врач Белахов отрицал саму возможность этого, утверждая, что он — импотент с рождения).

10 августа 1939 года, накануне приезда английской и французской военных делегаций в Москву, Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О тов. Жемчужине», обвинявшее ее в «неразборчивости в своих связях» и предрешавшее ее смещение с поста наркома²⁴.

На состоявшемся по окончании XVIII партийной конференции пленуме ЦК ВКП(б) (19 февраля 1941 года) П. С. Жемчужина была выведена из числа кандидатов в члены ЦК²⁵.

Эти события знаменовали начало заката карьеры Молотова как главы советского правительства и второго человека в стране.

(Продолжение следует.)

---

¹ Шпеер А. Шпандау: Тайный дневник. М., 2010. С. 411.

² Гитлер А. Моя борьба. Ашхабад, 1992. C. 562.

³ Keynes J. M. Les Consequences economiques de la paix. La Nouvelle Revue francaise. Paris, 1919.

⁴ Trial of the major war criminals before the International Military Tribunal Nuremberg 14 Nov. 1945 — 1 Oct. 1946 (IMT). Vol. 32. Dokuments and other material in evidence.L., 1948. PS — 3358.

⁵ Hitler А. Reden und Proklamationen 1932—1945.Band III. Wiesbaden, 1973. S. 1058.

⁶ Jederzjwcz W. Diplomat in Berlin 1933—1938. N. Y., 1968. P. 411.

⁷ Сообщение ТАСС о советско-польских отношениях от 27 ноября 1938 года // СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны (сентябрь 1938 — август 1939). Документы и материалы: сборник. М., 1971. Док. № 54. С. 96—97.

⁸ Bauer Y. Jews for sale? Nazi — Jewish negotiations, 1933—1945. New Haven and London, 1994. P. 38.

⁹ Правда. 1939. 1 февраля.

¹⁰ Документы внешней политики (ДВП) Т. ХХII. 1939. В 2 кн. Кн. 1. 1 января — 31 августа. М., 1992. Док. № 62. С. 88.

¹¹ Foreign Relations of the United States. Diplomatic papers. 1939. Vol. 1. Washington, 1956. P. 672—673.

¹² Dembski S. Polish Perceptions of the Strategic Situation on the Eve of the Second World War // History of Warfare. 2013. № 1 Vol. 87. P. 202.

¹³ Майский И. М. Дневник дипломата. Лондон, 1934—1943. В 2 кн. Кн. 1. 1934 — 3сентября 1939. М., 2006. С. 411; 498, прим. 88.

¹⁴ СССР — Германия. 1939—1941. Секретные документы. М., 2011. Док. № 5. С. 34.

¹⁵ Там же. Док. № 6. С. 36.

¹⁶ Мережко А. Помощь СССР Китаю в 30—50-х годах ХХ века // Аргументы недели (Хабаровск). 2014. 20 марта.

¹⁷ Coulondre R. De Staline a Hitler. Souvenirs de Deux Ambassades, 1936—1939. Paris, 1950. P. 268.

¹⁸ Год кризиса. 1938—1939. Документы и материалы. В 2 т. Т 2. 2 июня 1939 г. — 4 сентября 1939 г. М., 1990. С. 123.

¹⁹ СССР в борьбе за мир… С. 391.

²⁰ Год кризиса. 1938—1939. Документы и материалы. Т. 2. С. 136—137.

²¹ Безыменский Л. А. Гитлер и Сталин перед схваткой. М., 2002. С. 266—267.

²² Die Weizsacker-Papiere 1933—1950. Frankfurt am Main — Berlinn — Vienna, 1974. S. 159.

²³ Год кризиса. 1938—1939. Документы и материалы. Т. 2. С. 177.

²⁴ Сталинское Политбюро в 30-е годы. Сборник документов. М., 1995. С. 171—172.

²⁵ Никонов В. А. Молотов. Наше дело правое. В 2 кн. Кн. 2. М., 2016. С. 76.