Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 7(33), 2022.
На сей раз не будем много говорить ни об авторе (Уэллс был, есть и навсегда пребудет тем, кто не нуждается в рекомендациях!), ни о рассказе, который многократно издавался на русском языке. Обычно «Горизонт» публикует «неизвестные» или, в крайнем случае, «малоизвестные» русскоязычным читателям тексты — кстати, их у Уэллса по сей день полным-полно. Однако теперь мы решили отступить от этого правила, потому что имеющиеся переводы «В бездне», как выяснилось, нуждаются в очень сильной доработке: в них упущены и искажены многие естественнонаучные, да и просто исторические подробности.
Между прочим, прочитать-то этот перевод получится лишь сейчас, а вот прослушать его аудиоверсию можно уже некоторое время как: в проекте «Модель для сборки». Рекомендуем — и сам рассказ, и другие тексты в этом проекте: отнюдь не рекламы ради, но токмо истины для.
Так что вперед, в бездну! И едва лишь батисфера достигла дна — как оттуда постучали…
— Что скажете, Стивенс? — спросил лейтенант. Он стоял перед стальной сферой и жевал сосновую щепочку.
— Теоретически… — начал Стивенс тоном человека, который старается сохранять непредвзятость.
— А практически он треснет, — не дослушав, возразил лейтенант. — Как елочная игрушка.
— Похоже, этот малый как следует все просчитал, — сказал Стивенс все так же беспристрастно.
— Но подумайте о давлении, — лейтенант покачал головой. — На уровне моря оно составляет четырнадцать фунтов на дюйм, на глубине тридцати футов — в два раза больше. На шестидесяти футах — втрое, на девяноста — вчетверо. На глубине девятьсот футов от поверхности — в сорок раз. На глубине пяти тысяч трехсот футов, то есть мили, давление составит двести сорок раз на четырнадцать… одну минуту… тридцать центнеров, что составляет полторы тонны1. Полторы тонны на квадратный дюйм, вы только подумайте, Стивенс! А до океанского дна здесь, где он затеял погружение, пять миль. Семь с половиной тонн на дюйм.
— Впечатляет, — признал Стивенс, — но это очень толстая сталь.
Лейтенант молча пожал плечами и продолжил грызть щепочку.
Предметом их интереса была громадная стальная сфера диаметром не менее девяти футов. Если бы у титанов была артиллерия, то так мог бы выглядеть снаряд их пушки. Столь же титаническими выглядели детали удерживающей шар конструкции, встроенной прямо в корпус корабля, а не менее титанического размера шлюпбалки, при помощи которых ему сегодня предстояло оказаться за кормой, приковывали к себе внимание любого встречного моряка от Лондонского порта до тропика Козерога. В двух местах сталь сменялась стеклом: в толщу сферы были врезаны один под другим широкие иллюминаторы с неимоверно толстыми стеклами; верхний из них, вставленный в прочную стальную раму, был сейчас наполовину вывинчен.
Лишь сегодня утром лейтенанту и Стивенсу впервые довелось увидеть внутреннюю поверхность сферы. Вся она была покрыта плотным слоем надувных подушек, меж выпуклыми боками которых оставалось место лишь для нескольких маленьких кнопок, управлявших простыми механизмами. Подушки покрывали всё, под ними был скрыт даже аппарат Майерса, предназначенный для того, чтобы поглощать углекислый газ и обновлять кислород, который потребуется единственному члену экипажа сферы, когда люк-иллюминатор будет завинчен. Амортизирующая обшивка была столь совершенна, что, окажись сфера настоящим пушечным ядром, при выстреле им сидящий внутри человек не получил бы повреждений.
Вскоре ему предстоит испытать надежность этой защиты на практике. Когда иллюминатор будет наглухо завинчен, а сфера окажется за бортом и начнет свое скольжение сквозь воду — вниз, вниз, вниз, на целых пять миль от поверхности… Всё как сказал лейтенант.
Воображением самого лейтенанта эти мысли овладели полностью. Он настолько не мог говорить о чем-либо другом, что сделался скучен в застольных беседах — и теперь ему приходилось довольствоваться обсуждением надоевшей всем темы с одним только Стивенсом, новичком, отправившимся на этом корабле в первый рейс.
— По моему мнению, — продолжал лейтенант, — давление сперва заставит стекло прогнуться, а потом выдавит его из креплений. Или оно просто треснет. Добрэ2 ведь доказал, что при соответствующем давлении даже камень может течь, как вода. И уверяю вас…
— Ну ладно, допустим, в стекле образуется трещина, — согласился Стивенс. — И что тогда?
— Струя воды, когда она ворвется внутрь под таким давлением, по плотности не уступит железному пруту. Представляете, что ощутит человек, когда она в него врежется? Это будет как удар пули. Вода раздавит его, сплющит в лепешку. Сперва разорвет горло, потом — легкие. В уши тоже ворвется — и…
— До чего же бурная у вас фантазия! — протестующим голосом заметил Стивенс, словно воочию увидевший сказанное.
— Это не фантазия. Это реальность, — возразил лейтенант.
— А что будет со сферой?
— Она булькнет пару-тройку раз, после чего с полным удобством устроится на дне — до Судного дня. Посреди завалов ила и глины. С беднягой Элстедом внутри, тонко размазанным по своим лопнувшим подушкам, как масло по ломтю хлеба.
Судя по всему, эта последняя фраза особенно понравилась лейтенанту, и он еще раз повторил: «Как масло по ломтю хлеба»…
— Что, вышли посмотреть на мою красавицу? — произнес кто-то из-за их спин. Это был Элстед, в щегольском белом костюме, с сигаретой в зубах; было видно, что он улыбается, хотя глаза оставались скрыты тенью, отбрасываемой широкими полями шляпы. — И почему вам сейчас вдруг захотелось хлеба с маслом, Уэйбридж? По своему обыкновению, сетуете на то, что морским офицерам приходится слишком много работать за мизерное жалование? Ничего: пройдет меньше суток, как вся ваша переработка, связанная с моим экспериментом, будет завершена. Осталось только позаботиться о талях. Ясное небо, легкая зыбь — нет условий идеальней для спуска на воду дюжины тонн стали и свинца, согласны?
— Там вам любая погода не очень-то помешает, — ответил лейтенант.
— Там — нет, — согласился Элстед. — Всего лишь через двенадцать секунд я окажусь на глубине семидесяти, даже восьмидесяти футов. А там всегда полный штиль, даже если на поверхности буря рычит, как зверь, и волны пены на гребнях волн уносятся к небу. Там, в глубине…
Он подошел к борту, и Стивенс с Уэйбриджем следом за ним. Опершись локтями на ограждение, они какое-то время молчали, смотря на изжелта-зеленую воду внизу…
— …Мир и покой, — договорил наконец Элстед.
— А вы полностью уверены, что часовой механизм сработает без осечки? — после паузы поинтересовался лейтенант Уэйбридж.
— Тридцать пять раз срабатывал, — ответил Элстед. — Должен сработать и сейчас.
— А если нет?
— Отчего же именно сейчас — нет?
— Все равно я бы и за двадцать тысяч фунтов не согласился спуститься в этой проклятой штуковине, — заявил Уэйбридж.
— Как вижу, вы оптимист, — Элстед пожал плечами и сплюнул за борт.
— Я пока так и не разобрался, как вы собираетесь совершить… ну, все это, — сказал Стивенс.
— Когда я окажусь внутри сферы, иллюминатор наглухо завинтят, — объяснил Элстед. — Потом я трижды включу и выключу электрический свет, продемонстрировав этим, что готов к погружению. Тогда сферу вместе с вот этими массивными свинцовыми грузилами, что под ней, перенесут за борт стрелой подъемного крана. Грузила парные, и верхнее соединено с валом, на который намотана сотня фатомов3 прочного каната. Один его конец прикреплен к сфере, другой — к грузилам, и это все, что их поддерживает, за вычетом талей, которые будут перерезаны, когда вся конструкция окажется спущена на воду. Обычный корабельный канат в данном случае предпочтительней стального троса, потому что у него выше плавучесть и его легче перерезать, а это тоже предстоит в свое время, сейчас объясню. В обоих грузилах есть отверстие, сквозь которое проходит стальной стержень, выступающий снизу на шесть футов. При ударе о дно он сдвинется, освобождая рычаг, что автоматически приведет в действие часовой механизм, соединенный с тем самым валом, вокруг которого сейчас обмотан канат. Все просто, не так ли? И вот всю эту конструкцию осторожно спускают за борт — а когда она коснется поверхности воды, тали будут перерезаны. Сфера держится на поверхности, потому что она наполнена воздухом и, при всей толщине своих стенок, легче воды; но свинцовый груз устремляется вниз, разматывая канат на всю его длину. Когда он будет размотан целиком, сфера тоже начнет свой путь вниз, увлекаемая под воду весом грузил.
— А зачем вообще нужен канат? — спросил Стивенс. — Почему бы не прикрепить грузила непосредственно к сфере?
— Чтобы не разбиться о дно. Ведь сфера будет погружаться с ускорением — и в конце пути ее скорость окажется просто чудовищной. Без каната удар будет таков, что любая сталь разлетится на мелкие осколки. Но свинцовый груз коснется дна первым, после чего в игру тотчас вступит плавучесть сферы. Она начнет погружаться все медленней, пока не остановится… а потом начнет всплывать — на длину каната. Тогда-то и наступит время сработать часовому механизму. Едва лишь грузила упадут на океанское дно, стержень, получивший удар снизу, выбьет крепление рычага, удерживающего пружину, и канат снова начнет наматываться на вал. Таким образом я вплотную приближусь ко дну — и при включенном электрическом свете смогу как следует рассмотреть его через иллюминаторы. Эта часть экспедиции займет лишь полчаса. Потом другая пружина приведет в действие резак, который рассечет канат в месте его крепления к грузилам, и я устремлюсь наверх не менее поспешно, чем пузырек воздуха в газированной воде. Причем за счет плавучести не только самой сферы, но и каната.
— А если вы при подъеме ударитесь… ну, например, о корабль? — поинтересовался лейтенант Уэйбридж.
— Тем хуже для корабля, — усмехнулся Элстед. — Сфера будет подниматься с такой скоростью, что пробьет его насквозь, точно пушечное ядро.
— А если некий маленький, но очень активный рачок успеет за эти полчаса пробраться внутрь часового механизма?
— Что ж, это станет для меня веским доводом продлить путешествие дольше намеченного срока, — ответил Элстед.
Он повернулся к воде спиной и смотрел теперь только на сферу.
Элстед начал свое путешествие в одиннадцать часов утра. День был безмятежно тих, и горизонт таял в дымке. Электрический свет трижды бодро мигнул в верхнем иллюминаторе. После этого сферу медленно спустили на водную гладь; матрос, повиснув на кормовых цепях, приготовился перерезать тали, удерживавшие сейчас на поверхности и саму сферу, и свинцовые грузила. Стальной шар уже вовсе не казался таким огромным, как он выглядел на палубе корабля: теперь, в море, стало понятно, насколько он мал. Он чуть покачивался на легкой волне; сейчас были видны одновременно оба его иллюминатора, до странности напоминающие глаза, что изумленно рассматривали людей, столпившихся у фальшборта. Кто-то вдруг задался вопросом, не страдает ли Элстед морской болезнью.
— Все гото-ово? — распевно прозвучал голос капитана.
— Так точно, сэр!
— Отпускай!
Корабельные снасти уступили лезвию. Сфера, вращаясь, на мгновение скрылась под поверхностью, нелепая, гротескно беспомощная перед морской стихией. Кто-то махал платком, кто-то натужно пытался шутить напоследок, юный гардемарин медленно считал: «Восемь… девять… десять…» Еще один поворот вокруг своей оси — и сфера замерла почти неподвижно, лишь слегка покачиваясь.
Погружаясь, она сразу начала выглядеть меньше, однако, целиком скрывшись под водой, вдруг на миг словно выросла, увеличенная за счет преломления лучей, но видимая уже расплывчато. Прежде чем можно было сосчитать до трех, она исчезла с глаз. Далеко внизу сквозь толщу воды коротко мелькнула вспышка белого света, сузилась до точки и пропала. Больше не было ничего, кроме темной глубины — и тени акулы, вдруг вынырнувшей навстречу.
Неожиданно заработал винт «Полярной куропатки» (так назывался крейсер), взвихрив воду и отбросив акулу. Хрустальная гладь, под которой только что скрылся Элстед, замутилась.
— Это чего? — спросил один матрос другого.
— Удалимся чуток, — ответил тот. — А то как врежется он в нас, при подъеме-то!
Под малыми парами корабль медленно переместился на две мили. Почти все, кто не был занят на вахте, продолжали смотреть туда, где колыхавшиеся волны скрывали место погружения сферы. В течение следующего получаса едва ли было произнесено хоть одно слово, которое прямо или косвенно не касалось Элстеда. Декабрьское солнце к тому времени поднялось уже высоко, так что все ощутили жару4.
— А ему там, внизу, сейчас совсем не жарко, — произнес Уэйбридж. — Говорят, океанская вода глубже определенного уровня вообще чуть ли не достигает точки замерзания.
— Где он должен показаться? — спросил Стивенс. — Я, кажется, потерял ориентир.
— Ничего удивительного, — ответил капитан, гордящийся тем, что он-то никогда ориентир не теряет. — Вот там, — его палец указал точно на юго-восток. — И, по-моему, это должно произойти прямо сейчас. Миновало уже целых тридцать пять минут.
— Сколько времени потребуется, чтобы достигнуть дна океана? — спросил Стивенс.
— До глубины в пять миль и с ускорением, как мы недавно подсчитали, два фута в секунду — около трех четвертей минуты. В оба конца.
— Тогда он уже опаздывает, — сказал Уэйбридж.
— Или близок к тому, — возразил капитан. — Вы забыли, что еще несколько минут потребуется на то, чтобы смотать этот его канат.
— Да, я и в самом деле забыл об этом, — в голосе Уэйбриджа прозвучало явное облегчение.
Всех уже охватили нехорошие предчувствия. Миновала бесконечная минута, но сферы все еще не было видно. Еще одна минута, но ничто не показалось над волнами, невысокими, словно бы маслянистыми. Матросы спорили друг с другом о сроках сматывания каната. Вся оснастка корабля была усеяна напряженно всматривающимися в воду людьми.
— Поднимайся, Элстед! — в нетерпении закричал старый морской волк с косматой грудью. Еще несколько человек подхватили его возглас, словно торопя поднятие театрального занавеса.
— Разумеется, ускорение может быть и меньше двух футов в секунду, — произнес капитан, с крайним неудовольствием посмотрев на матросов. — В этом случае срок будет дольше. Мы не можем быть полностью уверены в правильности вычислений. Я вообще не склонен рабски полагаться на подсчеты.
Стивенс молча кивнул. Пару минут никто на квартердеке не издавал ни звука. Тишина прервалась, лишь когда Стивенс щелкнул крышкой часов.
Когда через двадцать одну минуту солнце поднялось в зенит, они все еще ждали появления сферы, и никто не решался даже признать, что надежда иссякла. Первым осознание этого факта сформулировал все тот же лейтенант Уэйбридж. Он сделал это совершенно неожиданно, когда только что отбили восемь склянок и звук их еще висел в воздухе:
— Я никогда не доверял прочности стекла.
— О боже! — воскликнул Стивенс. — Вы хотите сказать…
— Ну… — многозначительно произнес Уэйбридж, а что он подумал при этом, так и осталось невысказанным.
— Я тоже думаю, что не все можно точно просчитать, — в голосе капитана звучало сомнение, — но именно поэтому надежда еще остается.
Уже наступила полночь, а крейсер все еще кружил вокруг места погружения сферы. Белый луч электрического прожектора ощупывал водную гладь, иногда останавливался, когда казалось, что он наткнулся на что-то, но тут же снова недовольно скользил все дальше, над тускло фосфоресцирующей пучиной моря и под более ярким мерцанием звезд.
— Если стекло иллюминатора не треснуло и Элстед не расплющен толщей воды, — проговорил Уэйбридж, — значит, все обстоит еще хуже, потому что, получается, вышел из строя часовой механизм. Тогда он еще жив где-то там в глубине, в пяти милях под нами, посреди вечной тьмы и холода, наглухо запертый в стальном пузырьке… там, куда не проникал ни луч света, ни взгляд человеческого существа с того самого дня, как воды были отделены от тверди. У него нет с собой запаса воды и пищи, он корчится сейчас в муках и с ужасом думает о том, какой смертью ему предстоит умереть: от голода и жажды или от удушья. И в самом деле — какой? Полагаю, аппарат Майерса работает уже последние минуты… На какое время он вообще рассчитан?
— Господи! — вдруг воскликнул Уэйбридж. — Какие же мы ничтожные существа! И откуда только в нас взялась эта чертовская смелость? Мили и мили воды под нами, ничего, кроме воды, бесконечные мили воды вокруг нас, и над нашими головами — тоже бесконечное небо… Мы окружены океанами со всех сторон!
Он воздел над собой руки, и, словно в ответ на это, тонкая белая полоса электрического света бесшумно пронеслась от моря к небу, замедлила свой полет и на миг остановилась, превратившись в неподвижную точку, подобную неизвестной прежде звезде. Потом источник света проделал обратный путь, сверху вниз и затерялся в фосфоресцирующих искорках морского свечения и отраженных в море звезд.
Уэйбридж буквально остолбенел, забыв опустить руку и закрыть рот. Жестикуляция вернулась к нему раньше, чем членораздельная речь, поэтому он, размахивая руками, повернулся к старшему по вахте, крикнул ему нелепое: «П-привет от Эл-лстеда!» — и лишь после этого бросился к Линдли, стоящему у прожектора.
— Я видел его! — кричал он на бегу. — Свет по правому борту! У него включено электричество, сфера только что высоко вылетела из воды. Пошарьте лучом прожектора вон там. Мы обязательно увидим сферу, когда она будет покачиваться на волнах!
Но поиски затянулись до самого рассвета. На крейсере обнаружили сферу, лишь чуть не протаранив ее. Стрела крана была опущена, а матросы, подойдя на шлюпке, ловко опутали стальной шар цепями. Когда он был принят на борт и люк-иллюминатор отвинчен, несколько человек одновременно сунулись внутрь, но не сразу смогли рассмотреть хоть что-нибудь в темноте (электрический светильник предназначался для освещения воды вокруг сферы, так что внутрь нее самой не проникало ни лучика).
На их встревоженные возгласы никто не ответил. Они сразу почувствовали, что внутри сферы очень жарко, а резиновые уплотнители, окаймлявшие иллюминатор, размягчились. Элстед, неподвижный, скорчился на дне. Корабельный врач протиснулся внутрь и передал его бесчувственное тело в протянувшиеся навстречу руки моряков. Никто из команды не знал, жив Элстед или мертв, — хотя, когда исследователя переносили в его каюту, было видно, что его лицо в желтом свете палубных фонарей блестит от пота.
Он оказался жив, но пребывал в состоянии глубочайшего нервного изнеможения; к тому же все его тело покрывали кровоподтеки. Несколько дней Элстеду пришлось пролежать неподвижно, а уж рассказать, что с ним произошло, он смог не раньше, чем через неделю.
Чуть ли не первые его слова были о том, что он намерен предпринять повторное погружение: «Нужно всего лишь внести некоторые конструктивные изменения, позволяющие при необходимости отсоединить канат, нажав кнопку изнутри самой сферы». Саму же экспедицию Элстед считал потрясающе удачной:
— Вы были уверены, что я не найду там ничего, кроме придонного ила, — заявил он. — Вы готовы были заранее поднять мена на смех. А я открыл новый мир!
Рассказ его был сбивчив, кроме того, описания все время чередовались друг с другом, следуя не в хронологическом порядке, так что невозможно воспроизвести эту историю близко к первоначальному изложению. Смысл ее, однако, мы ниже приводим со всей возможной точностью.
* * *
Все не задалось с самого начала. Прежде чем размотался канат, сфера все время норовила вращаться, и Элстед почувствовал себя как лягушка в футбольном мяче. Он не видел ничего, кроме стрелы подъемного крана и неба над ним, а иногда — людей, наблюдавших за ним, стоя у фальшборта. Невозможно было предсказать, куда его швырнет в следующее мгновение. Элстед вдруг обнаруживал, что его ноги забрасывает выше головы, а при попытке изменить это положение он сразу опрокидывался еще сильнее, чем если бы сохранял неподвижность. В какой-то мере спасали лишь надувные подушки. Близ поверхности любая форма была бы предпочтительней сферической, но никакая иная форма, кроме сферы, не выдержала бы запредельного давления в глубине океанской бездны.
Вдруг вращение прекратилось, сфера выровнялась, и Элстед, сумев встать на ноги, увидел, что вода поменяла цвет на сине-зеленый. Рассеянный свет струился сверху, навстречу ему поднималась стайка каких-то маленьких плавающих созданий. Элстед не успел рассмотреть их, как вокруг начало становиться все темнее. Вскоре вода наверху сделалась столь же темной, как полночное небо, хотя и более зеленого оттенка, зато вода внизу была уже беспросветно черна. А маленькие прозрачные существа за иллюминатором начали слабо светиться и, проносясь мимо, казались размытыми зеленоватыми полосами.
Потом пришло чувство падения. Элстед описывал его как ощущение самого начала спуска в лифте, вот только спуск никак не завершался. Постарайтесь вообразить, что это значит!
В тот же самый миг Элстед раскаялся в своих планах, увидев соотношение шансов «за» и «против» в совершенно ином свете. Он вспомнил о гигантских каракатицах, что обитают, как известно, на глубинах среднего уровня, об этих ужасных монстрах, которых порой находят полупереваренными в желудках кашалотов, а иной раз и на поверхности: мертвых, частично разложившихся, объеденных рыбами. Что если одна из них обовьет своими щупальцами сферу и не пожелает отпустить? А часовой механизм — он и вправду ли так безотказен?
Но все эти мысли сейчас имели не больше смысла, чем его желание прервать экспедицию в глубину или продолжить ее…
Через пятьдесят секунд снаружи все стало черно, как ночь, за исключением тех участков воды, где луч его фонаря время от времени выхватывал из мрака какую-нибудь рыбу или тонущие предметы. Они проносились мимо слишком быстро, чтобы он мог разглядеть, что это такое. Лишь однажды Элстед, по-видимому, сумел распознать акулу.
А затем сфера стала нагреваться от трения о воду. Похоже, этот фактор он при расчетах недооценил.
Сначала Элстед понял, что он вспотел, затем услышал шипение, которое становилось все громче, и увидел сквозь иллюминатор множество маленьких пузырей — очень маленьких, которые, веерообразно рассеиваясь, проносились вверх сквозь воду. Пар! Элстед ощупал стекло: оно было горячим. Включил маленькую электрическую лампу, которая освещала внутреннюю полость сферы, посмотрел на хронометр, защищенный, как и всё здесь, слоем мягкого материала, и увидел, что погружение длится уже две минуты. Ему пришло в голову, что иллюминатор треснет из-за разности температур: Элстед знал, что температура донных слоев воды очень близка к точке замерзания.
Затем пол словно бы ударил его по ступням, облако пузырьков снаружи начало таять, а шипение понемногу стихло. Теперь сфера мерно покачивалась. Стекло иллюминатора не треснуло и не вдавилось, и Элстед понял: опасности, что вода ворвется внутрь, во всяком случае, прямо сейчас больше нет.
Еще минута или около того — и он будет на океанском дне. Элстед подумал о Стивенсе, лейтенанте Уэйбридже, обо всех прочих, оставшихся на корабле в пяти милях над его головой: больше, чем то расстояние, которое отделяет обитателей земной поверхности от самых высоких облаков, — они дрейфуют где-то там, в недосягаемой вышине, смотрят вниз, бессильные узнать, что сейчас происходит с ним.
Элстед посмотрел в иллюминатор. Сейчас, когда стихло шипение и исчезли пузырьки, вокруг все сделалось темным, как черный бархат; лишь там, где луч электрического фонаря проходил сквозь воду, становился виден ее цвет, желто-зеленый. Потом мимо иллюминатора протянулась движущаяся цепочка из трех расплывчатых светящихся объектов: Элстед мог различить лишь их силуэты, а не форму. Невозможно было даже понять, маленькие они и вблизи или большие и далеко.
По краям их окаймляло голубоватое свечение, почти столь же яркое, как огни рыбачьей шхуны. Казалось, что за ними тянется световая полоса, подобная дыму. Вдоль всего тела этих существ горели светящиеся пятна, напоминающие иллюминаторы корабля.
В тот миг, когда они пересекли луч электрического света, их собственная фосфоресценция словно бы погасла и Элстед рассмотрел, что это небольшие рыбы очень странного вида — огромные головы и глаза, а узкое тело нитевидно сужается к хвосту. Их взгляды были обращены на сферу, и потому Элстед предположил, что эти рыбы сопровождали ее на последнем этапе погружения. Скорее всего, их притягивал свет.
Вскоре к ним присоединились еще несколько таких же. По мере того, как сфера приближалась ко дну, Элстед обнаружил, что вода стала белесой и маленькие пятнышки замерцали в луче его фонаря, как пылинки в солнечном луче. Вероятно, он сейчас спускался в облако ила и придонной грязи, вздыбленное падением свинцовых грузил.
Когда механизм полностью подтянул сферу к грузилам, она оказалась в густом молочном тумане, который электрический луч светильника мог пронизать лишь на считанные ярды. Потребовались долгие минуты, чтобы взмутненная взвесь хоть немного осела. Лишь после этого в свете своего внешнего фонаря, слегка усиленном фосфоресцирующим блеском далекой рыбьей стаи, Элстед разглядел под сводом черных вод неровную поверхность океанского дна, устланного пластами серовато-белого ила. Кое-где она перемежалась густыми зарослями морских лилий, жадно шевеливших щупальцами над донным субстратом. Дальше виднелись ажурные полупрозрачные контуры гигантских губок.
На этом глубинном грунте повсюду лежали щетинистые плоские пучки ярко-фиолетового или черного цвета — по мнению Элстеда, какие-то разновидности морских ежей — и медленно ползали мелкие твари, большеглазые или, наоборот, слепые, отдаленно напоминавшие омаров и мокриц. Они вяло пересекали дорожку электрического света и, оставляя за собой извилистые борозды, скрывались во мраке.
Внезапно рой небольших рыбок, спугнутый кем-то, резко повернул и налетел на сферу, как стая скворцов. Они пронеслись над Элстедом, словно порыв метели, оставив за собой фосфоресцирующие трассы, — а за ними появилось куда более крупное существо, приближающееся к сфере по дну.
Сначала Элстед видел его очень смутно: медленно движущаяся фигура, парадоксально напоминающая человеческую. Потом оно ступило в луч электрического света и тут же остановилось, ослепленное.
Элстед окаменел от изумления. Животное, стоявшее перед ним, несомненно, принадлежало к классу позвоночных. Его темно-фиолетовая голова смутно напоминала голову хамелеона, но обладала столь высоким лбом и объемистым черепом, каких доселе не удавалось обнаружить ни у кого из рептилий; кроме того, эта голова была посажена на теле вертикально, тем самым до крайности увеличивая сходство с человеческой.
Два больших, сильно выступающих глаза тоже заставляли вспомнить о хамелеоне, равно как и широкий, с ороговевшими губами рот рептилии, над которым располагались маленькие ноздри. На месте ушей открывались большие жаберные впадины, из которых выступали древовидные структуры, будто сплетенные из кораллово-красных нитей: это было очень похоже на жабры молоди скатов и акул.
Но человекоподобие лица было не самой удивительной особенностью. Обитатель глубин был двуногим; его округлое тело опиралось на триангулу, состоящую из двух лягушачьих лап и длинного толстого хвоста, а одна из передних конечностей, гротескно напоминавших в равной степени человеческие и лягушачьи, сжимала длинный костяной стержень, наконечник которого поблескивал медью. Окраска существа была двухцветной: голова, руки и ноги пурпурные, а кожа на туловище, свисавшая свободными складками, как одежда, — серая, с фосфоресцирующим блеском.
Какое-то время загадочный обитатель бездны стоял неподвижно, ослепленный электрическим светом. Потом он моргнул, вновь поднял веки, прикрыл глаза свободной рукой, а затем распахнул пасть и издал громкий, явно членораздельный крик, в котором почти несомненно угадывалась разбивка на слова. Крик этот проник не только сквозь слой стали, но и сквозь амортизирующую внутреннюю выстилку сферы. Элстед даже не пытался объяснить, как вообще может кричать тот, кто не имеет легких. Затем подводный житель отшагнул из освещенного участка в таинственный сумрак, подступавший к полосе света с обеих сторон, и Элстед скорее предположил, чем увидел: существо направляется к сфере. Решив, что его привлекает свет, Элстед нажал на кнопку выключателя. В следующий миг что-то мягкое коснулось стальной оболочки, и сфера слегка покачнулась.
Вновь раздался крик, и на него, кажется, кто-то отозвался — или то было подводное эхо? Затем повторился и толчок; сфера завращалась, со скрежетом задевая вал, на который был намотан канат. Элстед стоял в полной темноте, вглядываясь в вечную ночь океанских глубин. Вскоре он увидел вдалеке еще несколько условно человекоподобных силуэтов, едва различимых, слабо фосфоресцирующих. Они тоже спешили к сфере.
Сам не понимая, что делает, Элстед зашарил рукой по стене своего ходящего ходуном узилища. Он искал выключатель фонаря, освещающего воду снаружи, но случайно включил слабую лампу внутреннего освещения, скрытую, как и все остальное, в мягкой нише. Сфера крутнулась у него под ногами, Элстед упал и тут же услышал крики, похожие на возгласы удивления. Сумев подняться, он увидел две пары глаз на стебельках, заглядывавших в нижний иллюминатор. В глубине этих глаз горели отблески света его лампы.
Через считанные секунды Элстед услышал, как множество невидимых рук энергично стучат по стали, а потом до него донесся куда более страшный в его положении звук: один из сильных ударов пришелся по металлическому покрытию часового механизма. Сердце Элстеда отчаянно заколотилось: ведь, если этим загадочным существам удастся заклинить механизм, из бездны выбраться уже никогда не удастся. Едва успев додумать эту мысль, Элстед ощутил, что сфера резко дернулась, так что пол вновь с силой ударил его по пяткам. Тут Элстеду наконец удалось выключить внутреннее освещение и зажечь наружное, куда более яркое. Морское дно и человекоподобные создания исчезли, несколько рыб, гнавшихся друг за другом, мелькнули за окном.
Первая мысль была, что загадочные подводные жители сами разорвали канат и теперь он спасен. Сфера с ускорением шла вверх, но вдруг остановилась столь резко, что Элстеда швырнуло на мягкий потолок его комфортабельной тюрьмы. Это примерно на полминуты лишило его способности связно мыслить.
Затем Элстед сперва ощутил, что сфера медленно раскачивается, к тому же вращаясь вокруг своей оси, а вскоре стало ясно, что, кроме этого, ее целенаправленно волокут куда-то. Сгруппировав тело, Элстед за счет собственного веса сумел повернуть сферу иллюминаторами вниз, но и тогда ему удалось увидеть лишь узкий луч своего внешнего фонаря, бессильный развеять окружающий мрак. Элстеду пришло в голову, что он сумеет увидеть больше, если выключит свет, что позволит глазам привыкнуть к темноте.
Это была правильная мысль. Несколько минут он по-прежнему ничего не видел, однако затем беспросветный мрак превратился в подобие поздних сумерек — и Элстед сумел различить движение силуэтов внизу, окутанных туманным мерцанием, напоминающим зодиакальный свет, каким его можно увидеть летним вечером в Англии. Он пришел к выводу, что обитатели бездны действительно как-то сумели оборвать канат, но не выпустили его и теперь бредут по дну, буксируя сферу над собой.
Затем Элстед начал различать неровности подводной равнины — и вдруг понял, что впереди разливается широкий фронт бледного сияния. Оно, возможно, занимало весь горизонт: во всяком случае, простиралось шире пределов, обозримых через иллюминатор. Туда и направлялись двуногие, влекущие сферу, как люди могли бы тащить в город воздушный шар, найденный за окраиной. Тусклое зарево приближалось очень медленно — и столь же медленно в тусклом зареве проступали более четкие контуры.
Миновало не менее пяти часов, когда Элстед наконец оказался над освещенной местностью. Его взгляду предстало подобие домов и улиц, а центром города являлось огромное сооружение причудливых очертаний, без крыши, неожиданно напоминающее руины монастырского здания5. Город лежал перед Элстедом, словно изображенный на карте: более мелкие здания тоже не имели крыш, а поскольку их стены (это он рассмотрел вскоре) были сложены из фосфоресцирующих костей, то могло показаться, будто все постройки состоят из лунного сияния.
Тут и там между обращенными вверх полостями этих странных домов высились морские лилии, здесь большие, словно деревья: их широко раскинутые щупальца напоминали шевелящиеся кроны. Местами над грунтом поднимались изящные контуры стеклянных губок, тоже огромных, напоминающих прозрачные минареты. Все они добавляли толику собственного света к мерцанию, окутывающему улицы подводного города. Кое-где оставались открытые пространства, и там Элстед сумел рассмотреть смутное шевеление, вероятно исходившее от собравшихся толп, — но до дна оставалось слишком много фатомов, чтобы увидеть, из кого эти толпы состоят.
Затем те, кто доставил сферу в город, медленно потянули ее вниз, и по мере того, как она приближалась ко дну, Элстеду начали открываться подробности. Он понял, что беспорядочно скомпонованные группы построек перемежаются четкими рядами каких-то круглых объектов. В некоторых местах виделось что-то вроде пустырей; на них были различимы крупные, покрытые придонной порослью формы, контурами напоминающие очертания затонувших кораблей.
Постепенно сферу притягивали все ближе ко дну, и детали устройства города внизу с каждой минутой становились более различимы. Было ясно, что буксируют Элстеда к тому большому сооружению, на которое он обратил внимание с самого начала. Иногда иллюминатор сферы поворачивался так, что становилось видно, кто именно ее тащит: большая группа человекоподобных существ. Сильнее всего Элстеда поразил момент, когда сфера проследовала мимо одного из кораблей, составляющих столь приметную особенность подводного города: множество человекоподобных собралось на его мачтах и реях, все они, бурно обмениваясь жестами, наблюдали за происходящим… А потом стены огромного сооружения беззвучно надвинулись — и город скрылся за ними.
Стены эти были сложены из разбухших, потерявших плавучесть древесных стволов, бухт корабельного каната и мотков проволоки, из железных балок и медных листов… из человеческих черепов и костей… Черепа составляли причудливый орнамент, украшающий все здание, они вились по его стенам зигзагами и спиралями. Стайки маленьких серебристых рыбок резвились в их глазницах, вились вокруг, плавали по всему пространству загадочного строения.
Вдруг Элстед услышал какие-то возгласы, тут же перекрытые куда более громкими звуками, напоминающими слитный рев труб. Затем до него донеслось странное, феерическое пение. Сфера, повинуясь натяжению каната, все еще спускалась вниз; вот она миновала огромные стрельчатые окна, тоже усеянные двуногими обитателями глубин, слабо светящимися во мраке, как привидения, — и наконец оказалась водружена на том месте, где, будь здание храмом, должен был находиться алтарь.
Теперь Элстед находился почти на одном уровне с загадочными подводными жителями и получил возможность как следует рассмотреть их. К его изумлению, все они вдруг пали пред ним ниц — лишь один остался стоять: облаченный в чешуйчатую мантию из шкуры акулы или ската, со светящейся диадемой на голове. Этот мерно открывал и закрывал жесткогубый змеиный рот, по-видимому диктуя запев молитвы, подхватываемой окружающими.
Внезапный в его положении порыв любопытства заставил Элстеда снова включить внутреннее освещение сферы: теперь он сделался видим для обитателей бездны, правда, при этом сами они, оставшиеся в темноте, сделались для него неразличимы. Тут же монотонное пение сменилось громкими ликующими криками. Элстед, спеша увидеть, что происходит, снова выключил лампу, но перепад света на несколько секунд ослепил его самого, и, когда он наконец смог рассмотреть, что происходит снаружи, там все уже снова склонились в поклоне. Это моление длилось, без отдыха и перерыва, не менее трех часов подряд.
Элстед со многими подробностями рассказывал о том, что увидел в этом невероятном городе, и о тех, кто его населяет: созданиях вечной ночи, никогда не видевших солнца, луны и звезд, зеленой растительности и дышащих воздухом существ (во всяком случае, живых). Не знакомых ни с огнем, ни со светом, кроме того фосфоресцирующего свечения, которое способны излучать твари океанских глубин.
Его рассказ, безусловно, может показаться невероятным, но еще невероятней, что даже такие столпы науки, как Адамс и Дженкинс6, считают, что все описанное вполне может иметь место. В личной беседе они сообщили автору этой публикации, что признают правдоподобие гипотезы, согласно которой на дне глубочайших морей могут жить неизвестные нам жабродышащие и при этом разумные существа, чья физиология адаптирована к условиям низких температур и огромного давления, а плотность тела такова, что они никогда не показываются на поверхности, ни живыми, ни мертвыми. При этом они — такие же потомки эпохи великого эволюционного рывка, который на рубеже пермского и триасового периода породил зверозубых рептилий, ставших в конечном счете нашими предками…
Должно быть, они воспринимают нас примерно так же, как мы бы воспринимали обитателей метеоров, доведись мертвым телам таких обитателей после каких-либо катастроф падать на землю с таинственных и недостижимых для нас высот. Впрочем, на голову им из мрака их океанских небес валимся не только мы сами, но и наши корабли, наши металлы, наши приборы. Иногда все это сокрушает их самих или их жилища, словно приводя в исполнение приговор неких горних сил, но порой на дне оказывается то, что можно с величайшей пользой применить в тамошней жизни. Бывает и так, что эти предметы будят воображение подводных жителей, подталкивая их творческую мысль. Наверно, то, как они себя повели, впервые встретив спустившегося с «неба» живого человека, станет понятным, если представить себе встречу дикарей с небожителем, появившимся среди них в сиянии неведомого света.
Пребывание в бездне заняло двенадцать часов, и подробности его Элстед рассказал офицерам «Полярной куропатки» в несколько приемов. Известно, что он намеревался записать их, но так и не сделал этого. Поэтому мы, увы, были вынуждены собирать всю эту информацию по частям, со слов капитана Симмонса, лейтенанта Уэйбриджа, Стивенса, Линдли и других.
Перед нами, словно из тумана, встают отдельные эпизоды: исполинский подводный храм в ореоле мерцающего света, окруженные таким же мерцанием толпы молящихся с ликами хамелеонов — и человек, раз за разом включающий электрический фонарь в тщетной надежде достучаться до их умов, внушить им мысль, что нужно перерезать канат, удерживающий сферу. Но минуты летели, и Элстед, бросив взгляд на хронометр, с ужасом осознал, что кислорода ему осталось лишь на четыре часа. А пение молитв все продолжалось, неуклонно превращаясь в погребальную песнь…
Элстед не знал, как ему удалось освободиться: судя по обрывку каната, можно предположить, что тот перетерся о край алтаря. Сфера неожиданно дернулась, проворачиваясь вокруг оси, и вместе с Элстедом стремительно исчезла из мира, известного обитателям бездны. Вознеслась, точно наполненный водородом шар сквозь толщу обычного воздуха. Должно быть, эфирный небожитель, посетивший Землю в вакуумном пузыре, с такой же скоростью устремился бы обратно к своему родному эфиру, пронизав нашу земную атмосферу. Бесспорно, подводные жители были изумлены до глубины души.
К поверхности сфера летела сквозь толщу воды еще быстрее, чем ко дну, отягощенная грузом свинца на конце каната. Внутри сделалось нестерпимо жарко. Подъем происходил иллюминаторами кверху — Элстед видел, как по их стеклу струится кипящая пена, и каждую секунду ожидал, что какой-нибудь из иллюминаторов лопнет. Потом перед его глазами словно бы завертелось кроваво-красное колесо, а обитая подушками внутренняя полость сферы завращалась в противоположную сторону — и он потерял сознание. Следующее, что он помнит, — потолок каюты над головой и голос корабельного врача.
* * *
Это все, что нам запомнилось из рассказанного Элстедом офицерам «Полярной куропатки». Он обещал составить подробный отчет — но позже: сейчас его занимало только усовершенствование конструкции подводного аппарата. Нужные изменения были сделаны в Рио, и 2 февраля 1896 года Элстед совершил повторный спуск в бездну.
Он не вернулся. Мы, скорее всего, никогда не узнаем, что произошло там, на дне. «Полярная куропатка» в тщетной надежде тринадцать суток вела поиск вокруг места погружения. Потом крейсер вернулся в Рио, и друзьям Элстеда были отправлены телеграммы с информацией о произошедшем.
На настоящий момент нам больше нечего сказать по этому поводу. Но трудно усомниться: вскоре будут предприняты новые попытки проверить этот странный рассказ о неизвестном городе, затерянном в глубинах океанской бездны.
Перевод Григория Панченко
1 Центнеры, как и тонны, здесь не метрические, а английские: сто (и, соответственно, тысяча) фунтов. (Здесь и далее — примеч. перев.)
2 Габриэль Огюст Добрэ (1814—1896) — выдающийся французский геолог. Среди наиболее прославивших его работ — исследования того, как ведут себя горные породы и лед под большим давлением.
3 Фатом — морская сажень, значение которой во времена Уэллса составляло 1⁄1000 морской мили, то есть 6,08 футов. Мера, используемая практически исключительно для измерения глубины.
4 На широте тропика Козерога (23°26′16″ к югу от экватора) зимние месяцы — самые жаркие.
5 После религиозных реформ Генриха VIII, приведших к запрету деятельности католической церкви, заброшенные и полуразрушенные монастыри на несколько веков стали «фирменным знаком» Англии. Обычно построенные по сходному плану, они обладали узнаваемой архитектурой, что делало их удобным объектом для сравнений.
6 В отличие от Добрэ, это вымышленные фигуры. Современникам Уэллса действительно были известны два специалиста по морской биологии, носивших фамилию Адамс, однако ни один из них не был эволюционистом, и ни один не дожил до времени написания этого рассказа (1896). А Дженкинсы среди тогдашних столпов науки и вовсе отсутствуют.
Astra Nova 