Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 6(32), 2022.

Мир рассказа Дяченко «Баскетбол» — игра без правил. Особое посмертие для тех, кто решил уйти из жизни добровольно. Счет бесконечен, цели тренера непостижимы, выхода нет…

Или все-таки есть? Наверно, есть. Особенно если читатель (и ТОГО рассказа, и ЭТОГО!) — полноправный участник игры. Даже если это игра без видимых правил…

А почему, собственно, именно баскетбол?

Мэл никогда об этом не задумывался. Людовик, как видно, тоже. Их интересовала сама Игра как таковая. Пусть эти хоть в покер режутся. Или настольный теннис. А что? Выставить на поле с десяток столов весёленькой такой зеленой расцветки, дать этим ракетки, а самим приготовить пистолеты-гранатомёты, и вперёд, господа участники. А мы посмотрим, кто филонить начнёт или у кого слишком хорошо получается…

Хотя ты же понимаешь, смотрящий, что покер по сравнению с баскетболом или футболом не то, совсем не то. В баскетболе не думать, там больше бегать надо, чтобы на износ было, чтобы азарт, чтобы пасовать не как могу, а как умею и как учили. И чтобы в корзину сверху мяч вколотить, подпрыгнув и зависнув. А мы с Людовиком проследим, уж будьте уверены, господа участники, — так проследим, что мало не покажется. И пусть нам плевать на вас по большому-то счёту, но проследим, не подведём, на то мы и смотрящие…

Потому-то игровые виды спорта и являлись приоритетными. Но Мэл ничуть не исключал, что где-то на другом уровне есть смотрящие, следящие за тем же покером, настольным теннисом или шахматами, это дело такое, всем занятие найдётся. Однако лично он предпочитает тут, где два щита с корзиной и холодный снег под ослепительным солнцем. Людовик, как видно, тоже. И не только из-за баскетбола они здесь торчат. Главное — богатство выбора. В любых смыслах. До тех пор, пока тебе разрешают…

Пока игроки были в душевой, они сидели возле площадки в тенёчке, отдыхали. Можно сказать, на любимом месте. Мэл на огромной шине от большого грузовика, то ли от КРАЗа, то ли УРАЛа, Людовик чуть дальше и правее, почти у самого забора, приспособив под худой зад пластмассовый овощной ящик. Всё лучше, чем камень.

— Ты всё-таки отпустил его? — Людовик дёрнул головой, и очки круглыми линзами уставились на Мэла. Игра только что закончилась, и в команде Мэла недосчитались одного.

— Кого? — лениво переспросил Мэл, хотя прекрасно понял, о ком речь, но вот чего сейчас хотелось меньше всего, так это обсуждать, что случилось с Антоном. Совсем не хотелось. А хотелось мороженого. «Эскимо» на палочке. Почему ему постоянно хочется именно «Эскимо»? С настоящей шоколадной глазурью, а не с этим соевым суррогатом, холодное, в меру сладкое? Можно и с орехами, зубы он сохранил, погрызёт. Даже прикрыл глаза, вспоминая вкус — холодно-сладкий, вкус забытого детства. Самое занимательное, что он смог бы, наверное, туда вернуться, как это проделали с Антоном недавно, только зачем? Здесь он нужнее. Здесь для него, Мэла, имеется очень интересное дело. С некоторых пор оно смысл жизни. Для Людовика, как выходит, тоже. Два сапога пара…

— Кого, кого, — передразнил Людовик и сплюнул. Смачно не получилось, но отношение выразил. — Этого твоего, которого я несколько раз поджаривал. Не, с одной стороны даже хорошо, не будет под ногами путаться, моим мешать, играл-то он последнее время на уровне лучших образцов, тэк-с сказать, а с другой…

Людовик поднялся, навис, и Мэл нехотя приоткрыл глаза. Ему было всё равно, что скажет Людовик. Пусть хоть треснет от натуги.

— А с другой… — Людовик наклонился ещё ближе, и Мэл разглядел бусинки пота над верхней губой. И глаза за толстыми линзами — серые, блеклые, но очень внимательные. — И у меня, и у тебя взаимный интерес, мы тут поставлены не для того, чтобы сопли жевать, а чтобы… Ну, ты понял. И что я вижу? Лучшего своего игрока дружище Мэл отправляет обратно. Спрашивается: почему?

— Не лучшего, Люд. Лучших мы всегда ищем и находим. Тебе ли не знать?

— Да знаю, — скривился собеседник. Или товарищ по несчастью? А может, компаньон? Нет уж, скорее соперник. Причём грамотный и умелый. — Только вопрос от этого не перестаёт быть интересным, дружище. И?..

Людовик умел делать паузы. Особенно во время игры. Такое же «И?..», прежде чем достать автомат или огнемёт. Мол, и чем же вас эдаким подхлестнуть? Мэл даже покосился с некоторой опаской, но тут же успокоился: смотрящие не могли причинить друг другу никакого вреда. Впрочем, как и игрокам. А временные неудобства для последних в виде «мимолётной» смерти здесь, на площадке, — просто временные неудобства, так что нечего и заострять. Подумаешь! Там, в прошлой уже жизни, им повезло куда меньше. Сами так распорядились, сами выбрали такой вот вариант судьбы, суицид — он и в Африке суицид, ещё повезло, что играть умели, а так бы прямиком мимо этой Буферной зоны туда, уровнем ниже, где остальные на общих основаниях.

— Или ты совсем не принимаешь в расчёт… этих? — неопределённый жест рукой в сторону слепого жаркого пятна, которое тут было за солнце. Мэл, конечно, понял, кого имел в виду Людовик — Наблюдателей и тех, кто ещё выше. Умение анализировать и делать потом правильные выводы было у очкастого в крови. Потому и в Игре у них почти ничья, умел Людовик принимать правильные решения, огнемёт тут выступал лишь средством, но никак не способом.

— А что такое? — Мэл разозлился. Подзабыл уже, как это делается, а тут вдруг вспомнил. — Ты думаешь, им есть дело до Антона? До твоих форвардов? До моих? Или даже до нас? Как по мне, так они всего лишь наблюдатели, в отличие от нас, смотрящих. Это мы играем! Это мы делаем Игру!

Людовик перестал нависать, распрямился, посмотрел вверх, потом на Мэла (тот отметил в его взгляде некоторую растерянность пополам с удивлением; так смотрят, например, на диковинную букашку, то ли раздавить, то ли полюбоваться немного), отошёл к забору, постоял немного, руки в карманах, вернулся к ящику, уселся. Поправил очки. Глаза за стеклами приняли обычное своё равнодушное выражение. А Мэл припомнил, как они познакомились. Вернее, как их представили друг другу. Представил как раз один из наблюдателей. Высокий смуглый дядька, улыбчивый, доброжелательный, в длинном пальто и солнцезащитных очках. Мягко подтолкнул Мэла к щуплому, тщедушному пареньку.

— Это Людовик, будете работать вместе. Надеюсь, у вас получится. Игра должна идти своим чередом, эксцессы нам не нужны. Верно, господа смотрящие? Ну, вот и славно.

Людовик тогда закивал быстро-быстро, словно китайский болванчик, а Мэл почувствовал, как рядом вдруг холодом сквозануло, будто стоит он у раскрытой морозильной камеры. Оглянулся, а дядьки рядом и нет уже, только воздух искрит.

— К себе ушёл, — откликнулся новый напарник и встряхнул головой с длинными тусклыми волосами, насаживая круглые очки на переносицу. Осмотрел Мэла внимательно. Худой, худой, а жилы-то врагу порвёт запросто, факт. — Ну что, пошли? Команду заново наберёшь или старых пока оставишь? Советую пока оставить, а там видно будет.

Мэл тогда даже не спросил, куда делся бывший напарник Людовика. Излишнее любопытство тут, в Буферной зоне, не приветствовалось. Игра, команда, результат — всё остальное на второй план, настолько далёкий, что и не стоило огород городить. Он и не стал.

А сейчас что-то кольнуло в груди, будто иголкой кто баловался, кто-то незаметный, но всегда под рукой. И поинтересовался.

— А ты как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Людовик.

— Да мне и не особо, — пожал плечами Мэл. — Сгинул?

— Не угадал. Наблюдателем стал мой бывший напарник, Наблюдателем. Где-то там… — махнул рукой куда-то в сторону, — теперь наблюдает. За хоккеем. Упрямый был. Прямо как ты.

— Это намёк?

— Думай как хочешь. Просто я к тому, что твой Антон, который сейчас опять на Земле, запросто может вернуться. И не факт, что снова игроком. Очень даже возможно, что составит компанию нам. Не нам конкретно, а Наблюдателям со Смотрящими. Понимаешь? Он переломил кое-что в своей судьбе, обжёг и закалил её, и совершенно справедливо, что на общих основаниях уже не пойдёт, останется тут, в Буфере.

— Тебе-то что до него? У тебя ведь своя команда, Антон был у меня.

— Да мне начхать на твоего Антона! Как ты не понимаешь, что тут может возникнуть прецедент! — В Людовике заговорил тот самый расчётливый аналитик, схватывающий всё на лету. Но аналитик отчего-то злился. — Антон наверняка вернётся, дорожку сюда он вообще-то протоптал, такие обязательно потом идут по второму разу. Но дело в том, что на общих основаниях у него уже не прокатит, пойдёт на повышение, такие уж тут особенности.

— И что?

— А то! Кто-то из нас может и не досмотреть, чем дело закончится. Или, что вероятней, нам просто перекроют всякую возможность вот так влиять на Игру. Больше не получится. И второго такого Антона ни ты, ни я уже не сотворим. А он тебе спасибо даже не сказал…

— Вернётся — скажет! — хотел пошутить Мэл, но вышло отчего-то грустно.

Впрочем, все эти рассуждения оставались так, размышлениями над темой. И потому имели чисто теоретический характер. Ведь Игру при любых раскладах никто и никогда не отменит. Та существовала сама по себе. И у неё были на то причины — так существовать. Очень веские причины.

— Что они там, уснули в своём душе? — Людовик встал с ящика, нервный, дёрганный и какой-то растрёпанный, словно спал целый день, а теперь толком не знает, кого за это винить. Направился к одноэтажному зданию на отшибе, неприметному, с плоской крышей. Где-то дальше пристроилась и котельная, но её уже видно не было.

Иногда Мэлу казалось, что они тут все вросли в пространство намертво, как мушки в янтарь. Вне времени, вне жизни, вне чего-либо значимого, потому что значение имела лишь Игра. И набранные в ней очки. Полутора тысяч вполне бы хватило, но они с Людовиком перестраховывались, следили за игроками в четыре глаза, иногда бросая косые взгляды и друг на друга. Играли и до двух тысяч, и до двух с половиной. Как правило, после этих двух с половиной и случались непредвиденные обстоятельства в виде огнемёта и чёрных кукол на площадке. Издержки производства, потому что тысяча четыреста сорок очков давали гарантию, что Земля прошла очередной круг бытия, а игроков можно отпускать в душевую смыть с тела пот, грязь, усталость, а кому-то и копоть. Тысяча четыреста сорок очков давали гарантию, что большие каштаны у подъезда с жестяным козырьком будут расти и дальше под голубым небом со струями белых облаков, а не сгинут в каком-нибудь вселенском катаклизме. Вот так. Очки-минуты. Минуты-очки. Но лучше уж с запасом, мало ли?..

Мэл тоже поднялся, окинул взглядом игровую площадку. Снег тонким ровным слоем покрывал её, словно белым лаком. Сверху немилосердно жгло, будто не свет, будто горячая вода из душа на голову. В который раз подумал, что надо бы бейсболку где-нибудь раздобыть, но мысль так и ушла, как ненужная, несвоевременная: наблюдателям бейсболка бы не понравилась, откуда-то он знал это точно. Ещё он знал, что постоянство тут очень ценилось, никаких случайностей, никаких непредвиденностей и никакого совершенства. Разве что с игроками у них с Людовиком был выбор: кого оставить в Игре, кого туда, на общих основаниях, а кого и как Антона… Кстати, надо теперь вместо него такого же толкового найти, но это как раз не проблема.

Мэлу не хотелось представлять, что с этим парнем сейчас происходит. Свои очки-минуты он тут отработал с лихвой, был ему чем-то даже симпатичен, и, если честно, вот так, перед собой, — не думал Мэл, что Антон сумеет такое проделать в адском пламене огнемёта. Точка бифуркации оказалась сметена этим пламенем, и он выиграл другую точку — точку возвращения в мир. Выиграл, когда пылающая рука забросила холодный оранжевый мяч точно в корзину. Впрочем, мячик вряд ли оставался холодным, Мэл видел и сгоревшую сетку, которая уже регенерировала, и неправильной формы мяч, который после стал таким же круглым и звонким. Только Антон исчез в пламени. Как выяснилось, совсем. Будто растворился в нём. Чтобы проявиться потом… Где? И каким проявиться? Или всё-таки Людовик прав, и они ещё встретятся? Вот это-то Мэл и не желал представлять. Боялся сглазить. Потому что хотелось верить, что и у него, Мэла, когда-нибудь получится. Перешагнуть через эту проклятую точку бифуркации. Когда-нибудь. А пока…

А пока он смотрел, как Людовик выводит из душевой игроков.

Дело Смотрящих следить, чтобы Игра не прерывалась, а дело Наблюдателей смотреть, чтобы процесс продолжался, ибо всё просто: пока мяч стучит о землю, Земля вертится…