Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 5(31), 2022.

Трое бравых космических рейнджеров — авантюристов, чуточку пиратов, чуточку торговцев и самую малость героев — вошли в шлюзовую камеру лайнера колонистов-пуритан «Первозванный», который вдруг замер на пути к Новому Новому Свету и подал сигнал «SOS». Мрачная капитанша Тмутараканова, чей древнерусский — хоть икону пиши! — лик был обезображен скептичной ухмылкой, поглядела на неоновый постер с Девой Марией — ладошки белые сложены, глазки скорбные, васильковые — и хмыкнула:

— Фанатики. Пусть им Бог помогает, и чего мы сюда полезли, лучше б на Денеболу дальше шли, у нас трюм добром под завязку забит, только топливо тратим на всяких убогих. Заберутся чёрт знает куда, набедокурят — а потом сигналы свои шлют, спасите-помогите. Вот умеете вы уговаривать, души добрые.

— Кто мы-то, кто мы? — возмутился старший помощник Клаус Вайс с тревожным прозвищем Шпицрутен. — Это всё этот твой, Мурко.

Тихоня Ким Мур Ко, щуплый полукот-полукореец, которого Шпицрутен всё на малоросский манер звал, насупился и чихнул.

— Ребята, ну надо же помогать людям, ну чего вы такие злые? Вот помните, как мы с Шпицрутеном — еще во флоте, когда он еще просто Клаусом был — застряли в гипере с движком покоцанным, так нам крестоносцы помогли, рембота прислали…

— Ага, как же. Ихними молитвами, еще скажи. Мы ж потом этим святошам весь год за того жалкого рембота служили, то там, то тут еретики у них, переться на край галактики, чтоб выжечь пару деревушек-гнилушек именем Господним, — бурчал бывший Клаус Вайс, но сам-то помнил, что тогда они на инквизиторских контрактах отъелись неплохо, так отъелись, что он с Мурко в долю к княжне и вступили — где б им еще столько кредитов заработать, а? Тмутараканова, она ведь непростая. Она из старых монархий, корабль у неё — высший сорт, квантовый движок, да на фамильной черной материи пашет. Корабль этот — всё, что у Анастасии от прежнего величия осталось, все остальное сгинуло вместе с планетой Земля в незапамятные, дремучие годы Великого Пепла. Самый быстрый корабль в двенадцати человеческих системах, и называется шикарно, с выдумкой, на которую только княжеская кровь хитра: «Смута». И сама Анастасия Тмутараканова — баба хваткая, хоть и злая. Кого попало в долю не позвала бы. А вот их с Мурко — позвала, уж больно слава у них страшная была. Настоящие, честные губители.

— Ладно, раз уж мы тут, давайте узнаем, что тут случилось. Пусто что-то, глухо. Не выходят, не встречают нас, спасителей своих, — капитанша клацнула кнопкой коммутатора: — Приветствую! Есть кто живой? Рейнджерский крейсер четвёртого, высшего класса «Смута» изменил свой курс и откликнулся на ваш призыв о помощи во имя чести и славы отечества нашего земного! — За дверью что-то шоркнуло, скрипнуло.

— Вот не можешь ты без этого своего, великокняжеского, а, ваше сиятельство? — Шпицрутен посмотрел на свою капитаншу с гордостью и почитанием. Любил он этот старосветский говорок. Честь, слава, порода и всё такое. Лоск, которого ему самому недоставало.

Тем временем замок щелкнул, створки двери с шипением разъехались в стороны. На пороге стоял невысокий гусеничный дроид. На его полированном пузике мигал красный светодиод, видно, что-то с ним нехорошее приключилось. Дроид вскинул правый манипулятор в жесте приветствия:

— Ох, как вы вовремя прибыли! У нас тут такая беда, такая беда! Ой-ой! Спаси и сохрани! Что делается-то, а! — Рейнджеры удивлённо переглянулись: этому дроиду явно кто-то пиратскую прошивку поставил, блок эмоций просто искрит.

— Слушай, приятель, — Мурко потрепал дроида по хромированной макушке. — У тебя программа явно сбоит, ты бы запустил протокол самодиагностики.

— Вы намекаете, что я… Что наша раса не имеет права на чувства?! — возмутился дроид и вдруг захныкал. Так плачут детишки, если им мороженого не покупают. — Все вы злые! Нехорошие! Чёрствые! А я, между прочим… А я!..

— Так. Отставить истерику! Сейчас я тебя, — Анастасия легонько стукнула дроида по груди, там, где у него было тактильное меню управления. Внутри звякнуло, и на пузе выступила алая надпись «Ошибка инициализации». Дроид пискнул:

— Ай! Вы чего это удумали, чинить меня?! Меня! Чинить! Вот вас бы, нехороших, чёрствых, кто починил!

— Ладно. Чёрт с тобой, говори, где ваш капитан, что у вас за беда такая, — потребовала княжна.

— Капитан… Наш капитан Антоний! Вот хороший человек, талантище… Ой, беда, беда! Помилуй нас, Господь и Богородица, сжалься над нами, пустота! О… — запричитал дроид.

— Ох, может, ну его, а? Давайте мы все тотчас пойдём на наш корабль. Пусть этот кретин юродивый тут до третьего пришествия ноет. Нужен он больно, — Шпицрутен терпеть не мог нытиков, терпеть не мог дроидов, железяк бездушных, загадки тоже ненавидел, в общем, всё он в мире презирал и вообще с самого начала был против этой затеи.

— Ой, нет-нет! Не уходите! Не покидайте! Простите меня, дурака безгрешного! Я вам сейчас все расскажу, всё поведаю! — встрепенулся дроид, мигом прекратив стенания. — Я же… пардон, наш экипаж, все наши братья и сестры так ждали вас! Так ждали! Два года ждали! Вот третий год пошел, как ждем читателей… то есть спасителей наших! Идемте за мной, вперёд, вперёд! — и дроид резво покатился по коридору, напевая какой-то глупый псаломный мотивчик.

Рейнджеры пошли следом. Шпицрутен бормотал под нос, мол, не нравится ему всё это, не нанимался он на такое, вот сейчас уже бы сидел бы в каюте своей, слушал бы Вагнера, ждал бы, когда гиперпространственный тоннель пасть раскроет, а там Данебола, сбыли бы ту партию контрабандных антлантских пушек — и в бар, да по кружечке пенного, но нет, полезли, куда не надо, плохо это кончится, плохо, плохо…

Анастасия Тмутараканова молча шла вперёд, хмурилась. Правая рука лежала на рукоятке бластера. Чуялось что-то совсем скверное. Эти странные оговорки поломанного дроида не на шутку её встревожили. Кажется, что зря она поддалась на уговоры Мурко, но уж больно она своего полукота-полукорейца любила. Как начнет он глаза делать жалобные, честные, как хвостом пушистым завиляет, муркнет — ну как тут устоишь? Её всегда поражала крепкая дружба симпатичного умницы Мурко и вечно кислого, мрачного Шпицрутена. Но потом она вспоминала, чем эта парочка прославилась, шестнадцать колоний, впавших в ересь, наставили на путь истинный, такой истинный, что во всех мирах названия тех испепелённых городков и произносить вслух боятся. Бывало, после пары бутылок мятного ликёра добренький Мурко становился вовсе не ласковым котиком, глаза вспыхивали злыми изумрудами, показывались зубки острые, когда он с шутками-прибаутками заводил сказ об их с Клаусом увлекательных приключениях на службе Галактическому Кресту. «Представляете, Анастасия Николаевна, мы им пообещали буллу добыть, чтоб они, значится, свой дуализм не таясь исповедовали. Вот придумали же! Ха-ха! Раз живут в системе с двойной звездой, то и бога располовинили! Уморы! Мы им напели в уши, дескать, прониклись их учением, молодцы, мысль духовную развили. Провожали они нас, плакали, благослови вас оба бога, мол. А мы с орбиты по координатам их тайных катакомб — неделю втирались в доверие, чтоб нас туда отвели, вот упёртый народец! — как шарахнем ракетами, ха-ха-ха! Помнишь, Клаус, мы на премию потом неделю гудели, как там эта планетка называлась?» — «Содом», — хрипел первый помощник. «Да, точно, на Содоме, где ж ещё! И еще три тысячи кредитов заначили! Славно было же, ну!» — Вот тебе и Ким Мур Ко, полукот-полукореец. Корея — она ж не только Южная была, но и Северная. Так и метисы оттуда противоречивые вышли. Вот и сейчас, только глянь на него, идет мягким шагом, ушки на макушке, благостный весь, а что у него на уме, чего он так упрашивал помочь этим пуританам? Уж не углядел ли позывной какой знакомый из старых добрых инквизиторских времён…

— Да уж. Втянул ты нас в переплёт, гад пушистый. Вот чую, — шепнула Анастасия в розовое ушко младшему помощнику.

— Я? Втянул? Нет-нет, я просто… Из милосердия к ближнему, к тому же божьи люди, надо помогать, Анастасия Николаевна, — промурлыкал Мурко. — Уж кому, как не вам, Анастасия Николаевна, понимать, что такое честь, совесть и доброта, Анастасия Николаевна!

— Ишь, манеру взял выкать да по отчеству, как неродной, ей-богу, — на самом деле капитанша страх как любила эти политесы Мурко. Грели они её царственную, гордую душу.

Дроид довел рейнджеров до развилки. Справа, за стеклопластиковой запечатанной дверью, в призрачном свете неоновых ламп виднелись ряды криокапсул. Все они, судя по всему, были заняты. Ближе всего к двери покоился длинноволосый человек с редкими усиками. Мурко подошел к двери и пристально вгляделся всевидящим кошачьим взором.

— Что это тут у вас, все по коробочкам? А кто же за кораблём следит, где вахта? Ты, что ли, железяка, — вахта? По уставу вахта с биоразумом положена, вам что, устав не писан? — поинтересовался Шпицрутен у весело бегущего по левому коридору дроида.

— А это, с краюшку, капитан Антоний, верно? Который хороший человек и талантище, — произнес умница Мурко. — Вот, Анастасия Николаевна, видите, на ключице у него татуировка? Это тау-крест с колокольчиком. Символика святого Антония, как вы, разумеется, и сами знаете, Анастасия Николаевна.

— Итак, может, объяснитесь? Что тут, во имя пепла отечества, происходит?! Почему ты дежуришь один, почему не разбудил капитана? — вскипела княжна и выхватила бластер, целясь в притихшего дроида.

— Видите ли… — замялся тот. — Разбудить его никак нельзя, не велено, пока не… Как я уже говорил, беда у нас. Ой, какая беда, горе-горюшко! — дроид явно приготовился снова захныкать, но Шпицрутен ему заехал кованым ботиком по гусенице. — Всё-всё, не стукайте, я понял, понял! Сейчас дойдём до кают-компании, сядем, чаю с вареньем… А то в ногах правды нет, верно?..

— Ваше сиятельство! Дайте я ему башку откручу! — взмолился Шпицрутен. — Это сволочь поломатая, небось, спятила, сама всех тут прикончила и по камерам рассовала! Знаем мы эту публику, чуть что, проводок какой искру даст, так сразу с катушек едут! Открутить башку ему, шлюз — и в вакуум!

— Не горячись, Клаус. Зачем-то же он дал сигнал? Не для того же, чтоб мы его уничтожили, — сказал мудрый и безупречно логичный Мурко. — Да и три закона, помнишь? Не могут они вред людям причинять, даже когда у них программа сбоит. Подкорка не даёт.

— Да кто его знает, мозги же набекрень. Хотя, — задумался Шпицрутен. — Ты прав. Не так-то тут все просто, думается мне. Но то пусть княжна наша решает.

Анастасия вздохнула, спрятала бластер и произнесла, строго глядя в фасеточные глазницы дроида:

— Хорошо. Хорошо, раз уж мы тут, то выслушаем твою историю.

— Выслушают мою историю! Ура! Аллилуйя! Они хотят выслушать мою историю, они сами попросили! Ис-то-ри-ю! — восторженно запищал дроид и припустил по левому коридору.

Рейнджеры отправились следом. Капитанша заметила, что Мурко как-то странно глядел на тело капитана Антония, с искренней болью, что ли. Будто знал его. Или померещилось?

— Скажи-ка, Мурко, ты, случайно, не был знаком с этим капитаном? — спросила Анастасия, поравнявшись с плетущимся в хвосте поникшим Мурко. — Ты лучше не ври мне, я этого не терплю. С самого начала мне казалось, что неспроста ты так встрепенулся, когда сигнал отсюда поймал. Друг какой из прошлого?

— Какая вы всё-таки проницательная, Анастасия Николаевна, — ответил Мурко. — Да не то чтобы друг… Так, знакомый один по службе. Еще до того, как нас с Клаусом в пару на истребитель определили, были мы с ним приятелями. Пока он не… Даже не знаю, как сказать.

— Да говори уже. Нам эта скрытность твоя дорого обходится! — княжна так громко шептала, что Шпицрутен, неотступно следовавшей за дроидом, сбавил шаг и прислушался.

— Понимаете, он сначала просто странный был, ну, с идеями. С выдумками всякими. У него родичи из еретиков были, вот оно и прилипло к нему, всякая блажь. А потом еще стал рассказы писать. Страшно подумать, фантастические рассказы, очень, очень плохие. И слезливые до жути, вечно у него в конце котик какой одноногий или собачка… И что самое дурацкое — требовал, чтоб я как самый умный в казарме читал его писанину и критику ему выдавал, и упорно так приставал, одним «нравится — не нравится» не отделаешься. Вечно спрашивал, а что именно хорошо, что плохо, а почему, а как надо. Я ему тогда так и сказал, ты, мол, Антоний, человек хороший, но, прости великодушно, графоман ты, Антоний. Не твоё это. Лучше бы тебе делом заняться полезным. К тому же ну кто сейчас вообще книги читает? Устарело это. Как есть сказал, искренне… А он обиделся. Так обиделся, что аж из флота ушел. Уж не думал, что еще когда-нибудь увижу его… Эх, — Мурко потупил взор и замолчал.

— А я помню того чудилу из учебки! Ха! Так вот почему мне рожа его елейная знакомой показалась! — подал голос Шпицрутен. — Вот я считаю, что правильно ты ему сказал. Негоже нормальному мужику такой лажей заниматься. И хорошо, что пилотом не стал, пилот Имперского Флота должен быть грозен, смел и без тараканов в башке. Вот самое место этому Антонию на корыте со святошами к чёрту на кулички лететь, подальше от нормальных граждан! А он даже на это неспособен, и тут опростоволосился.

— Да как вы смеете! Вот так и знал, что вы чёрствые, ужасные люди! Так говорить о нашем капитане Антонии! Чудовища! Губители! — Дроид, конечно, услышал всю исповедь Мурко и теперь праведно негодовал. Впрочем, он быстро сменил пластинку, увидав, что капитанша снова взялась за бластер. — Но, конечно, все имеют права на мнение, да. И на дурацкое мнение тоже, что поделать. Прости их, Господи, ибо не ведают… Вот мы и пришли, садитесь поудобнее, я тут сейчас подсуечусь, — с этими словами дроид принялся шерудить в посудном шкафу кают-компании. — Сейчас, сейчас. Вот, угощайтесь, дорогие читатели… то есть спасители.

По жестяным кружкам дроид разлил кипяток прямо из нагрудного крантика. Затем достал прессованные брикеты с синтечаем и банку с настоящим раритетом — смородиновым вареньем. В стерильном воздухе кают-компании сразу запахло сладкими ягодами, их никто, ни Мурко, ни княжна, ни Шпицрутен ни разу не видели живьем, только в старых фильмах, которые еще глазами смотреть надо было с экрана, а не по пси-каналу.

— И откуда вы смородину-то достали, святоши, вы же нищие, как мыши церковные, — Шпицрутен боязливо отпил глоток, ожидая какого-то подвоха. Он всю жизнь подвоха ждал и расстраивался страшно, когда подвоха не случалось. — Что-то тут нечисто.

— А мы синтезировали ДНК и сами вырастили! С Божьей помощью, конечно. Нам за эту ягоду в Кресте и дали грант на внешнее поселение.

— Врёшь, вестимо. Небось, наркота какая. Галлюциноген. Знаю я вас, святош, мы таких, как вы, пачками клали за это дело… Ух, смотри у меня, сволочь, потравишь — я тебя с того света достану, башку откручу, шлюз — и в вакуум, клянусь! — рокотал грозный Шпицрутен, но чай хлебал с удовольствием.

— Так чего вы к своему Новому Новому Свету не летите-то, а? Чего ждёте? — Мурко, не притронувшийся к чашке из опасения, задал вопрос, который с самого начала следовало бы задать. Робот встрепенулся:

— Во-от! Теперь-то уж я вам расскажу историю! А вы потом скажете, как вам понравилось! И будет благодать! Итак, слушайте. Рассказ называется «Фиолетовая леска рвется»! Хорошее название, согласитесь? Двадцать вторая редакция, ох, и мучились мы с редактурой, то падежи не согласованные, то запятые где ни попадя, то…

— Эй, мы вообще-то про капитана хотим знать! Что ты нам тут пургу какую-то городишь! — рассвирепел Шпицрутен и поперхнулся чаем, отчего на него тут же икота напала. — Про капитана… ик!.. Давай! Вот гадство!.. Ик!

— Так там и про капитана будет! Там вообще-то всё про капитана! Слушайте! «Смеркалось. Капитан Антоний пошел в сад…» — затараторил робот, стараясь выпалить сразу несколько строчек в секунду, пока рейнджеры его не перебили.

Шпицрутен гневно стукнул кружкой по столу и откинулся в кресле, потеряв, кажется, всякий интерес к происходящему. Он икал и смотрел себе под ноги.

Мурко слушал с вежливой снисходительностью на усатой мордочке. Стиль Антония был ему хорошо знаком. Все эти кособокие метафоры, рой прилагательных — ни одно существительное без парочки эпитетов не обходилось. Когда из-за раскидистых густо-изумрудных, будто напитанных зелёнкой черничных кустов, прихрамывая, вышел облезлый, полосато-пегий с проседью кот, Мурко хлопнул в ладоши:

— Ага, ну вот и кот, ну куда же без кота! — хихикнул он.

— Цыц, Мурко, не перебивай! — Анастасия тревожно постукивала пальцами по кружке. Ей рассказ нравился, трогательный он был. Котика жалко, слова вон какие красивые: мельхиоровый небосклон, извивы перистых облаков, лунное дыхание… Она робко поглядывала на своих товарищей. Шпицрутен, кажется, вот-вот уснёт — если, конечно, икать прекратит. Мурко из себя умника корчит, прицепился к коту, а сам-то?

— «Хромой кот доверчиво потёрся худым бочком о ногу капитана. „Один ты понимаешь боль сердца моего, Пешка“, — вздохнул капитан и заплакал». Вот такой рассказ, дорогие читатели, вот так вот бывает… — дроид закончил повествование и вопросительно осмотрел своих слушателей. — И… что скажете? Вы не щадите, нам критика нужна! Ну пожалуйста, ну пару фраз хотя бы! А то все гонят, отмахиваются, — причитал дроид надтреснутым голоском.

Шпицрутен, как услышал, что мука кончилась, оживился:

— Ох, ну наконец-то ты прекратил эту бредятину читать. Теперь давай про беду рассказывай, а то я тебя — помнишь, что обещал? Помнишь, конечно. Ик!.. Да что ж такое…

— Шпицрутен, вот ты вообще не слушал, я все видела! А ругаешь! Ну так же нечестно! — возмутилась княжна.

— Да надо оно мне больно. Какие-то хромые коты, все рыдают, руки заламывают… Вот если бы про флот было, приключения там какие… Ну чушь ведь для кисейных барышень! — Анастасия злобно на него зыркнула. — Простите великодушно, ваше сиятельство, я же не про вас, вы у нас хоть и дама, но… Ну, как сказать, не того сорта дама!

— Не того сорта дама?! Ну, ты, конечно… Ой, да чёрт с тобой, — княжна обиделась.

— И сюжета нет, одни сопли, — Шпицрутен продолжал. — Если б он эту канитель про страдания не завел в самом начале, я бы, может, и послушал. У меня знаете ли, своих страданий… ик!.. по горло! — патетически воскликнул Шпицрутен.

— Ой, страдания у него, драматический герой, ты гляди! — захохотал Мурко. — Заставили бедного чай с вареньем пить и пару минут не бурчать, мучается бедный Шпицрутен, ой, как мучается! Что же до этого… произведения, — посерьёзнел Мурко, приняв свой обыкновенный образ философствующего эстета. — Автор, конечно, себе не изменяет, за такую непоколебимость в деле надругательства над родным языком можно его, наверное, похвалить. Не всякий сможет столько лет избегать даже малейшего прогресса в навыке слова складывать в предложения. Вероятно, тут какой-то замысел хитрый, написать до того упоительно плохой рассказ, чтоб он даже лучше и ценнее хорошего стал, намертво впечатался в душу бедного читателя. Но, знаете ли, не удалось автору и этого. Видали мы и хуже. У него же самого и видали, ха-ха! — разошелся полукот. — Так что капитан Антоний — это же его, рассказ, правильно? — даже как графоман не состоялся! Ой, не могу! «Смычки отчаянья с визгом пилили его душу», ну талант, ну мастер слова!..

— А чем плохи смычки отчаяния? Яркий образ. Не банальщина какая. Интересно. — сказала вдруг княжна, и Мурко удивленно на нее взглянул. Повисла неловкая тишина, даже Шпицрутен икать перестал. — Мне понравилось. Трогательно. Написано сочно, с красотой. Вот что я, Анастасия Тмутараканова, думаю.

— Ну да… Возможно, я слегка погорячился и лишнего себе позволил. В целом-то… неплохой рассказ, но я не целевая аудитория, к большому сожалению… Все мы в тюрьме своего восприятия, простите, — заюлил Мурко. Шпицрутен буркнул:

— А я что, я вообще ничего в этой вашей литературе не понимаю, может, и хорошо ваш капитан написал, раз её сиятельству по нраву, чего вы привязались вообще ко мне, я человек простой, маленький…

Дроид кинулся обнимать княжну всеми четырьмя манипуляторами:

— О! Храни вас Бог! Хоть кто-то понял, кто-то почувствовал! Все ругали, все! Даже сестра Бенедикта, добрейшей души человек, и та сказала… Да какая теперь разница, что она сказала! У нас нашелся один благодарный читатель! Это самое главное, один праведник держит мир! Теперь мы спасены!

— Так-так, — княжна пыталась оторвать от своей шеи резцовый манипулятор. — Полегче, еще пришибешь своего читателя. Ты лучше скажи, от чего вы все спасены? Что же все-таки тут приключилось у вас?

Робот прекратил тискать княжну, но продолжил радостно ёрзать гусеницами — пританцовывал:

— Да как же, одна у нас всех беда — безблагодатность! Непонимания пропасть чёрная! Чёрствость души! Капитан всем свои рассказы читал, читал, а люди от него бежали. Полезли в свои камеры и замки заблокировали, пока не прилетим — не сметь будить. Остались мы одни с капитаном, он с горя мне читать стал, но я… Я, знаете ли, тогда другим был. Подай-принеси, не мешай… Не научен я был искусство чувствовать. Тогда капитан мне прошивку сменил — слава ему, спасителю, как заново родился! Да только вот… не верил мне капитан. Я ему: «Вы большой писатель, вот другой стал бы приключения писать на потеху публики, а вы! Вы душевный, вы искренний!» — а он не верил. Говорил, мол, я вообще искусственный, конечно, мне все человечье мне непостижимо, да так любой биоразум может, и получше… Ходил он смурной. Потом решил миссию прервать. Дескать, не будем в новый мир старую человечью беду нести, лучше в гроб — и помереть во сне бесславно, когда топливо иссякнет. Лёг — и отсек запечатал. А мне велел на своё усмотрение… На шлюз намекал…

— Во-от, правильно, шлюз — и вакуум! — не смог смолчать Шпицрутен.

— Но я придумал сигнал подать. Ждал какого-нибудь корабля… Надеялся, что найдётся хоть один живой, биологический читатель, которому капитан поверит, и тогда!.. Наверняка!.. И дождался же! Дождался вас! Вы только помогите мне отсек распечатать и капитана выпустить, а то сам я полномочиями не наделён… Все хожу мимо, смотрю, как он там, мой капитан, лежит тихо, ох, горюшко…

— Да распечатаем мы вашего капитана, не боись. Ух, поплатишься же ты за самодеятельность. Он разве давал согласие, чтоб ты его рассказ ни в чём не повинным гражданам читал? — бурчал Шпицрутен.

— Это ты-то ни в чем не повинный, Шпицрутен? — скептически произнесла Анастасия. — А кто поселенцев жёг, а?

— Так служба же… К тому же — еретики-с…

— Не строй из себя невинность, Клаус. Сам знаешь, какие мы. Ну и пусть, такова наша природа, и если б не она, то… — Мурко задумался. Действительно, ссылаться на врожденную жестокость вида — последнее дело, кому, как не корейскому коточеловеку, плевать на законы природы. Мурко так и не смог закончить мысль, уставился в иллюминатор и предался тяжким раздумьям о своей сущности.

Княжна же с помощью бластера прожгла дырищу в гибернационном отсеке.

— Так, а где у вас там замок? — спросила она у дроида.

— Тяните руку вдоль стены, вперёд, вот так, а теперь левее.

— Есть, что-то нащупала. Код?

— «Разум», первая буква заглавная, потом тире и две двойки.

— Замысловато, — хмыкнула княжна.

— О, тут глубокий смысл! Я только забыл, какой. Надо у капитана спросить, он у нас мастер по части тайных смыслов.

— Это да… — пробормотал себе под нос Мурко.

Дверь отсека щелкнула. Дроид тут же юркнул в полутьму и принялся колдовать над криокапсулой капитана. Он повернул фасеточный глаз к рейнджерам, стоящим на пороге:

— Так, теперь можете идти, я уж тут сам как-нибудь… Выход из криосна — дело такое, сами понимаете, долгое дело, мучительное, а капитан — человек нервный, тонкий… Но вы не переживайте, я всё-все записал, что вы в кают-компании говорили. Он как услышит, что я ему читателя нашёл, так, может, и не станет меня того… в вакуум…

— Ну-ну, надейся, — ухмыльнулся Шпицрутен. — Ну что, мы, наконец, можем идти? Или ты еще нам книжки с автографом раздашь?

— Да нет у нас никаких книжек, не печатают же хороших людей, не ценят таланты… Хотите, я вам банку варенья дам?

— Ой, ну не всё же так плохо? Небось, капитан Антоний и не пробовал слать куда-то? — спросила княжна. — А варенье возьмём, конечно, славное варенье.

— Нет, он за славой не гонится. Ему простого понимания надо. Ох, бедный капитан, как печально всё это, горюшко… Вы идите, идите! — дроид перерезал какой-то из проводков капсулы, и магнитный замок расщелкнулся. Капитан Антоний жалобно застонал. — Ой, просыпается. Не надо вам видеть его таким. Уходите. И спасибо вам за всё.

Рейнджеры зашагали к шлюзу. Разговаривать им почему-то совсем не хотелось, каждый о своём думал.

Мурко отчего-то стал вспоминать псалмы, которые те дуалисты с Нового Каркассона писали.

Шпицрутен любовался чеканной походкой своей обожаемой княжны. Левой, правой, и русая коса — туда-сюда, как маятник. Красота, порода, чуткое сердце!

А у самой Анастасии в голове крутились варианты зачина для романа о…. космических странствиях? Нет, это пустое, ширпотребное. Роман будет личный. О годах Великого Пепла… Да, вот какой роман надо написать, и начать так:

«Светало. Кровавые брызги зари растеклись зловещими узорами над разрушенным городом. Княжна Тмутараканова перекинула русую косу за плечо и вскинула бластер, то есть не бластер, конечно, а… Что же она там вскинула? Что перекинула? Хм, надо думать».