(Из цикла «Сказки Белой Росомахи»)

Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 4(30), 2022.

Жил у моря славный охотник, молодой Эмемкут. Моржа бил, тюленя бил, медведя белого бил, кита — и того гарпуном бил. Как слышали звери, что идет он на охоту, прятались кто куда.

Другой бы заважничал, а Эмемкут добрый был — добудет гору мяса, с соседями поделится, вдове кусок даст и сироту не обидит. Все хорошо, одно плохо: никак молодой охотник жену себе выбрать не мог. Смотрит на девушек — одну болтушкой честит, другую молчуньей, одну чистюлей, другую неряхой. Ни одна ему не хороша. Злились на охотника девушки: всякая хотела хозяйкой в богатый чум сесть. А что поделаешь?

Однажды весной убежал у Эмемкута любимый пес: подманила его коварная волчица, за собой увела. Пошел охотник искать: каждый знает, охота без собаки что чай без заварки. Шел Эмемкут, шел — и видит озерцо посреди тундры, солнцем нагретое. Устал охотник, лег подремать в теньке, да проснулся от шума. Спустились с неба четыре уточки — да такие нарядные. Перья рыжие, головы черные, лапки чистым золотом сверкают.

Сбросили уточки перья, обернулись красивыми девушками и попрыгали в озеро. Плавают, плещутся, как тюлени, хохочут наперебой. Смотрел Эмемкут, смотрел — и глянулась ему одна красавица. Косы черные, лицо светлое, смех звонкий, знать, доброй женой будет. Подкрался Эмемкут к рыжим перьям, схватил их да говорит:

— Не отдам я ваши наряды!

Заругались девушки, просить стали, грозить стали: они ведь были дочерями облачного хозяина, громовика Пилячуча. «Придет отец, убьет тебя, и семью твою убьет, и собаку убьет молнией». А Эмемкут знай головой качает: не отдам!

Что делать? Солнце скоро сядет, останутся девушки навсегда людьми. Просить они стали — богатство сулили, добычу хорошую, гарпун, что никогда мимо цели не полетит, оленя, который каждую ночь воскресает. Ничего не хочет охотник. Наконец присмирели красавицы:

— Бери одну из нас в жены, а остальным перья верни! Только запомни: обругаешь ее или ударишь — никогда больше жены не увидишь!

Эмемкуту того и надо. Согласился он, отдал он трем девушкам наряды, а четвертую в свою парку закутал и в чум повел. И перья с собой унес. Приходит в стойбище, кричит:

— Мать, ставь котел, вари мясо, свадьбу играть будем. Жену я себе в тундре нашел.

Собрались соседи, начали в бубны бить, на варганах играть, песни петь — закипела веселая свадьба. Так и зажили: Эмемкут на охоту ходит, мясо приносит, жена варит да вялит, песни поет да чаек мужу подносит, когда он усталый с промысла возвращается. Парку ему мехом расшила, пояс и ножны жемчугами отделала. Старая мать на невестушку не нарадуется. А вот девушки стойбища ой как на нее разозлились. Им, раскрасавицам да разумницам, предпочел охотник чужачку безродную! И задумали они недоброе.

Пришли как-то в чум:

— Выходи, молодая жена, петь да играть с девушками! Хотим мы тебя получше узнать.

Уточка-то и вышла. Закружили ее девушки в хороводе, стали песни веселые петь. А потом и говорят:

— Плохо ты, красавица, мужа своего ублажаешь. Болотной воды ему не подаешь, жареной жабой не потчуешь, мхом оленьим трубку не набиваешь! Гляди, разлюбит тебя!

Уточка-то и подумала, что у нижних людей так принято. На облаках в чуме у Пилячуча-то один снег едят да росой запивают. Сходила в тундру, набрала воды из болота, надергала с кочек мха, поймала жабу да зажарила на веточке, как оленину. Старая мать поглядела, покачала головой, а спрашивать не стала: мало ли что молодые себе удумают.

Вернулся Эмемкут с промысла, выходит к нему жена и подает кружку:

— Испей, муженек!

Тот глотнул — а в воде ряска да черви!

Жена ему:

— Отведай, муженек!

Попробовал стряпню Эмемкут и давай плеваться — и горько, и тошно.

Жена трубку подносит:

— Покури, муженек!

Вдохнул Эмемкут едкого дыма, аж дыхание перехватило. Не сдержался он, заругался на жену, закричал, кулаком на нее замахнулся. Девушки, что подглядывали, захихикали: так ей, нечего наших парней уводить! Ничего не сказала уточка.

Проснулся поутру Эмемкут, зовет жену:

— Чай давай, мясо давай!

А в ответ ему мать плачет:

— Нету больше нашей уточки-раскрасавицы! Поднялась она на рассвете, взяла свои перышки, дождалась, когда птичья стая над чумом промчится, да улетела куда глаза глядят.

Озлился Эмемкут, а потом вспомнил: зарекался он на жену браниться да руку на нее подымать. Посмурнел, начал себя корить. А потом собрался в дорогу:

— Пойду я, мать, к Пилячучу-громовику, заберу назад свою жену!

Мать в слезы:

— Не ходи, убьет тебя громовик! Чум его белые медведи стерегут, белые совы оберегают, сам Пилячуч свиреп, как десять китов: как почует чужого, так молнией и швыряется.

— Все равно пойду!

Дала ему мать с собой отцов гарпун, дедов нож да свое благословение. Запряг Эмемкут нарты и поехал до края земли. Долго ехал — мимо скал, мимо болот, мимо соленых озер и оленьих пастбищ. Доехал до Черных гор — зимой и летом они белым снегом покрыты, а верхушки черным пеплом присыпаны, словно собачьи носы. А на самой высокой вершине в облачном чуме живет громовик Пилячуч и его красавицы-дочери.

Оттуда Пилячуч посылает молнии, плюется огнем и грозится громом, оттуда карает всех, кто живет не по совести. Там, в долине, где зимой и летом бьют горячие ключи и растут тайные травы, останавливаются птичьи стаи передохнуть перед долгой дорогой. Там, вдали от охотников, бродит сказочный зверь-гора — носом траву рвет, зубами длинными волков отгоняет. Там танцуют облачные люди при свете звериного солнышка и стучат в бубны на полнолуние — вызывают смелых нижних людей поплясать с ними. Много чудес в Черных горах — но не до них Эмемкуту: все мысли о любимой жене.

Оставил он собак охранять нарты и пошел в горы. По тропам подымается, по камням карабкается, на скальные стены лезет — эть! Эть! Волки на него выть стали — достал Эмемкут берестяной рожок и китом на них заревел, только серых и видели. Лед мокрый под ноги кинулся — взял охотник дедовский ножик да ступеньки проковырял. А вот как зверя-гору увидел — так и обомлел.

Спина у зверя — во! Уши — во! Ножищи — во, как наступит, так и раздавит! Зубищи — ух-х-х! Продашь один такой русским купцам и год заботы знать не будешь. Ударить бы отцовским гарпуном, разделать тушу и до скончания дней хвастаться, что за редкую добычу домой принес!

Ходит зверь-гора по пустоши, снег топчет да орет нечеловеческим голосом. А из глазок по длинной шерсти слезы катятся. Поглядел на него Эмемкут — да и пожалел бедолагу.

— Кто тебя обидел, зверь-гора?

Помотал зверь мохнатой головой: никто, мол, не обидел.

— Кто тебя обобрал, зверь-гора?

Помотал зверь головой: ничего не отняли.

— Больно тебе, зверь-гора?

Закивал зверь и пасть разинул. А у него между зубами ветка с листьями застряла, длинная да острая. Взялся Эмемкут за ветку, потянул раз — не вытянул, потянул два — не вытянул, на третий рванулся, чуть вниз не свалился — достал занозу. Заревел зверь-гора, ногами затопотал: обрадовался, легче ему, неуклюжему, стало. Похлопал его Эмемкут по бурому носу и дальше полез.

Увидал урочище с теплыми ключами — вода из земли течет, булькает, пахнет тухлятиной, а вокруг птиц видимо-невидимо. Вывалялся в черной грязи Эмемкут, извалялся в перьях — и не поймешь сразу, что за чудище. А чтобы запаха человечьего не осталось — китовьим жиром помазался, от него и песцы нос воротят.

Вот и чум громовика Пилячуча показался. Сторожат его белые медведи, сидят на шестах белые совы — кто чужой придет, разорвут в клочья. И человека порвут, и зверя порвут… а тут невесть что заявилось, не зверь, не птица, на обед не годится. Липучее, вонючее, оручее — пусти да пусти к громовику, дело, мол, есть! Переглянулись сторожа да и пустили: мало ли что за дух из нижнего мира явился.

Зашел Эмемкут в чум, а там Пилячуч сидит — грозный, страшный. Дым пускает, огнем плюется, молниями грозится. Раз — и убьет, даже косточек не оставит.

— Кто это ко мне пожаловал? Друг, или враг, или захожий дурак? Кит горбатый, лось сохатый, глухарь зобатый или шаман бесноватый? Скажешь правду — не больно убью!

Эмемкут громовику в ноги кинулся:

— Зять твой непутевый явился, у жены-уточки прощения попросить.

Посмотрел на него Пилячуч, нахмурился недобро. Бровью повел — гром прогремел, рукой махнул — молния ударила. Эмемкут и глазом не моргнул.

— Смелый зять, как такого не взять? Позову сейчас дочек, каждая как цветочек, узнаешь свою — сам на свадьбе спою!

Бахнул Пилячуч молнией, и встали перед ним девушки, одинаковые, будто ягодки. По земле плывут утицами, песню поют соловушками, улыбаются — словно звезды мерцают. Смотрит Эмемкут, смотрит — да и видит, что у одной девицы на шее красные бусы. Сам он эти бусы у русских сменял, сам любимой жене подарил.

— Вот моя уточка, раскрасавица! Прости, жена, слова грубого тебе не скажу больше! Пойдем домой!

Посмотрела на него жена-уточка, головой покачала.

— Будешь на дорогих мехах отдыхать, свежее мясо каждый день есть, черный чай пить с белым сахаром! Пойдем домой!

Посмотрела на него жена-уточка, головой покачала.

Тогда достал Эмемкут варган и давай играть весеннюю песню. Как просыпается земля в тундре, как цветы-жарки к солнцу тянутся и гусиные стаи летят на север вить гнезда. И облачные люди пляшут в рассветных тучах, посылают на землю счастливый дождь, чтобы звери плодились и женщины здоровых детей рожали. И встает поутру радуга над стойбищем — один конец в сопки, другой в море. Если пройти под радугой жениху и невесте — никогда они не расстанутся, любить друг друга будут до самой смерти. А когда умрут — души друг друга снова искать отправятся, потому что нет беды горче, чем любимого потерять навсегда…

Заплакали тут девицы-красавицы, зарыдал громовик Пилячуч, даже медведи-стражи и те заревели, пасти разинув. Подошла жена-уточка к Эмемкуту, обняла его и простила.

Обрадовался громовик:

— Доброе дело! Внуки, значит, у меня будут, породнимся с людьми. Оставайся у нас, Эмемкут, сыграем завтра свадьбу с облачными людьми, одарю тебя щедро и отпущу домой.

Топнул громовик ногой, превратились грязь да перья в дорогие меха, красавцем стал охотник — глаз не отвести! Сели все пировать да праздновать. Не понравилось Эмемкуту пустой снег жевать да росой запивать, но виду не подал. Последнее дело — тестя обидеть. А как легли спать, подкатилась жена к Эмемкуту да шепнула ему на ухо:

— Муж, милый муж! Бежать надо! Проснется поутру Пилячуч, поднесет тебе чаю. Да не чай у него в кружке будет, а мухоморовая вода. Выпьешь ее — навсегда позабудешь, где родился, где жил. Станешь облачным человеком.

Поднялся тихо Эмемкут, прокрался к выходу из чума, жену-уточку за собой потянул. А как стал отцов гарпун забирать — большой котел уронил. Грохот пошел — куда там грому. Проснулся Пилячуч, заругался, стал молниями швыряться. Еле-еле Эмемкут с женой улизнули. Бегут они вниз с горы, а за ними белые медведи гонятся, белые совы летят, старый громовик бежит, земля у него под ногами трясется.

Добежали до зверь-горы.

— Ай, помоги скорее! Не то съедят нас медведи, разорвут совы.

Зверь-гору травой не корми, дай носом помахать. Пошел он на белых медведей, ногами топочет, трубит, фырчит — ай, страшно. Порычали медведи, посердились — да и разбежались в разные стороны. Пошел он на белых сов, дунул на одну — улетела к звериному солнышку, дунул на другую — улетела к звездной реке. Посмотрите летней ночью — вон клювастая голова на луне виднеется, и белые крылья над звездной рекой колышутся.

Вот только с громовиком не совладал зверь-гора: увидел, как молнии сверкают, услыхал, как гром гремит, да и убежал восвояси, спрятался в земляную яму. Больше охотники таких зверей не встречали, одни клыки из кочек по сей день торчат.

Погнался Пилячуч за дочкой и зятем дальше — а те уже с горы спустились, на нарты сели, собак погнали да и поехали прочь. День скачут, ночь скачут, собаки уже из сил выбиваются. Вот и чум родной впереди. Спрыгнул Эмемкут с нарт, взял с собой отцов гарпун да дедов нож, крикнул жене, чтобы домой ехала. И остался драться с громовиком.

Ох и страшно тут было, ох и громко, ох и жарко! Скачет большой громовик за человеком, то посохом огненным его лупит, то молниями швыряется, то плюется чистым пламенем. А Эмемкут знай уворачивается. Думал гарпуном старика пробить, словно кита, хотел ножом зарезать, как глупого тюленя. А рука не подымалась: чай, не дикий зверь, не свирепый враг, а отец любимой жены-уточки.

Бились они день, бились ночь, всех зверей распугали, всех собак растревожили. Устал наконец сердитый Пилячуч, сел наземь, тяжело дышит. Тут бы и дать по затылку облачному старику, да не таков Эмемкут. Натопил в котелке снега, заварил чая с сахаром да с поклоном тестю поднес. Попробовал Пилячуч и языком прищелкнул:

— Ай вкусно, ай сладко! Никогда такого вкусного не пивал.

Выпил старик котел чая, второй запросил, выпил второй — третий выхлебал. И подобрел от сладости. Простил громовик зятя и дочку свою тоже простил. Наказал только раз в году к нему в гости на Черную гору ездить — внуков показывать да чай с сахаром привозить в подарок. И распрощался.

Дома старуха-мать рада-радешенька, приветила сына с женой, мяса наварила, шкуры постелила. Зажил охотник с семьей счастливее прежнего. Никогда больше он жену не ругал, никогда кулаком не грозился. А если станет ворчать жена — даже облачные красавицы недовольны бывают, мало, мол, мяса принес или шкуры дырявые, — брал варган да играл своей уточке весеннюю песню. И любовь возвращалась в их теплый чум!