Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 2(28), 2022.

1

Первым же делом учитель запретил ему приближаться к клетке с гарпией.

— Почему? — спросил Вирон.

Гарпия смотрела на него своими желтыми глазами и молчала. Это было хрупкое, изящное существо, напоминавшее человеческую девушку с крыльями вместо рук. Перья у нее были коричневые с редкими черными пятнами, длинные, крепкие. Лицо — юное и курносое, совершенно человеческое — обрамляли кудрявые волосы, спускавшиеся также на девичью грудь с розовыми сосками. Сгорбившись и сложив крылья, гарпия сидела на жерди, уцепившись за нее крепкими желтыми когтями. Из-за ее позы не удавалось понять, насколько сильно гарпия похожа на человека.

— Видишь когти? — спросил учитель, поглаживая бороду. — Выпустишь ее, и она прикончит тебя в мгновение ока. Не обманывайся ее внешним видом. Это не человек, а зверь — хитрый, опасный, бесчувственный и совершенно не разумный.

— А зачем она вам, учитель? — спросил Вирон, глядя на гарпию с невольной опаской.

Учитель усмехнулся.

— Перья. Перья гарпии — полезный и очень активный алхимический реагент. Кровь, слизь, отрыжка, погадки, копчиковая пункция тоже идут в дело. Неплохо было бы получить от нее оплодотворенные яйца для кое-каких экспериментов… да вот самца никак не могу раздобыть, нет их на рынке. Полезное со всех сторон животное. Более того — мой Meisterwerk будет основан на гарпиях. Я изучаю, насколько далеко гарпия способна зайти в имитации человеческого.

Заметив, что Вирон не понял, учитель пояснил:

— Гарпии умеют в охотничьих целях имитировать человеческую речь. Обычно они просто кричат женскими голосами мольбы о спасении, приманивая к себе легковерных пастухов, однако в некоторых трудах, как, допустим, в Naturalis Historia, описаны были экземпляры, которые умели поддерживать связную беседу, рассуждать и даже слагать стихи. Я не особо доверяю древним свидетельствам, однако верю, что гарпии могут быть гораздо более разумными, чем считается. И я намерен написать об этом основополагающий труд. Некоторые наметки уже есть, однако я до недавнего времени был сильно стеснен бытовыми обстоятельствами. Какие могут быть исследования, когда приходится ежедневно отвлекаться на просьбы крестьян «сделать дождик»? «Сделать отёл»? «Сделать, чтобы Ивка мальчика родила»? Какие же мелочи их интересуют! Вот потому мне и понадобился ученик. Теперь у меня есть собственная башня, есть ученик, а значит, можно заняться моим Meisterwerk. Твоей же обязанностью на первых порах будет быт. К гарпии — не подходи, не то всыплю розог. Если она тебя убьет, Капитул ко мне нового ученика еще нескоро направит. Понял меня?

— Да, учитель, — сказал Вирон. Он был готов к такому и потому не особо удивился. Ученик чародея полностью берет бытовые заботы на себя. Ухаживать за учителем, готовить еду, убирать, выполнять за учителя мелкие задачи, а то и выносить за ним утки — нормальная вещь. Хорошо хоть его направили в спокойное место, к деревенскому чародею Ставросу, а не к какому-нибудь сумасшедшему уроду с прозвищем вроде Спиридон-Палач или Артемис-Скотоложец.

Гарпия вдруг подняла голову и произнесла высоким измученным голосом, глядя на Вирона:

— Больно. Постоянно… больно.

Сказав это, гарпия вновь нахохлилась и приняла прежнюю позу.

Шокированный, Вирон посмотрел на учителя.

Тот самодовольно погладил бороду и простер руку к клетке:

— Видишь? Умная, Ita vivam! Заучила, какими словами подманивать юных парней. Осторожнее, Вирон, она уже положила на тебя глаз. Не дай задурить себе голову, а не то помрешь под когтями. Дохлые ученики, — и он накинул на клетку с гарпией широкое полотно ткани, — мне не нужны.

2

С тех пор Вирон нечасто видел гарпию. Было лишь несколько случаев. Однажды он зашел в комнату учителя для уборки и обнаружил, что клетка не занавешена. Самого Ставроса в это время не было. Он уехал в ближайшую деревню разбираться с одержимым (заранее назвав это странным словом «epilepsia»). Заметив, что клетка не накрыта, Вирон в растерянности остановился на пороге. Затем, решив, что особого вреда не будет, он все же начал уборку. Гарпия молча наблюдала за ним со своей жерди. Лишь когда он закончил, она вдруг подняла голову и обратилась к нему:

— Больно. Спасите.

Вирон замер на месте.

Правильным решением было бы закрыть за собой дверь и уйти, однако Вирон зачем-то спросил:

— Сильно больно?

— Да, — сказала гарпия.

Неуклюже балансируя крыльями, она развернулась и показала Вирону свою спину. Внизу, где перья с крыльев смыкались над копчиком, было сильное покраснение и припухлость. Вирон пригляделся — и все равно не понял, что там такое. Еще его смущало, что под птичьим копчиком располагались бледные девичьи ягодицы идеальной формы, такие же, как у полуразрушенных мраморных статуй древности. Гарпия дала ему рассмотреть свою рану, после чего повернулась обратно.

— Что это? — спросил Вирон.

— Копчиковая пункция, — гаркнула гарпия голосом учителя, настолько точно сымитированным, что Вирон вздрогнул и пригнулся. — Давай-ка сюда свою задницу. Сцедим как надо! Не дергайся, скотина! — здесь голос гарпии вновь стал женским. — Больно. Страшно.

Легко было посочувствовать ей, но тут Вирон осознал одну вещь, которая мгновенно его отрезвила и встревожила. Слова «больно» и «страшно» были сказаны разными женскими голосами. Если так подумать, то и «да» было сказано иным голосом. Гарпия не говорила собственным голосом — она лишь воспроизводила чужие фразы и реплики.

И от каких женщин, спрашивается, гарпия услышала слова «больно» и «спасите»? И в каких обстоятельствах?

Вирону стало жутко, и он торопливо вышел из комнаты, не обращая внимания на дальнейшие мольбы гарпии. Учителю о произошедшем он рассказывать не стал. Ставрос бы наверняка рассердился на него за непослушание.

В следующие два раза, когда он заставал клетку незанавешенной, Вирон не особо вступал с тварью в беседы. Она пыталась разговорить его, однако он игнорировал настойчивые обращения, продолжая убираться.

Однажды он все-таки вступил с ней в беседу. Это была зима, и учитель уехал в столицу — проходить аттестацию по своему Meisterwerk. Работа близилась к завершению, и учитель повез в Капитул готовый черновик. «Они просто ахнут, — сказал он Вирону, садясь в экипаж и пытаясь хоть как-то пристроить на коленях свой посох волшебника. — Вот увидишь, мы с тобой прославимся. Никто и никогда еще не писал таких всеобъемлющих трудов по квазичеловеческим созданиям, опираясь на последние достижения медицины, зоологии и алхимии. Это прорывная работа, Ita vivam!» Уезжая, он похлопал Вирона по плечу и пообещал привезти ему из столицы невиданных заморских блюд — «spinacia» или «fricandeau», например. В отсутствие учителя Вирон решил не убираться в его комнате, чтобы не сталкиваться лишний раз с гарпией. Он лег спать в своей каморке, где были только топчан, стол и полка с книгами, а также шкаф, встроенный в стену. Проснулся Вирон от дикого крика. Это был протяжный, мучительный женский крик, от которого стыла кровь в жилах. Невозможно было вынести его. Запыхавшись от подъема по лестнице, Вирон вбежал в комнату учителя с факелом в руке и в его переменчивом свете увидел, как гарпия, уцепившись когтями и повиснув на прутьях клетки, методично бьется головой о дверцу, вопя на одной протяжной ноте. Удары были сильные — грохот стоял такой, что едва ли не заглушал крики. Тяжеленая клетка ходила ходуном. Вирон замер в полнейшей растерянности, не зная, как поступить. От происходящего у него помутилось в голове. Он не нашел ничего лучшего, как ткнуть факелом в дверцу, чтобы отпугнуть гарпию. На миг факел ярко высветил ее искаженное от гнева и боли лицо, а затем гарпия издала короткую испуганную трель и неуклюже, будто мешок, свалилась на пол клетки. Там она замерла, тяжело дыша. Крики прекратились. Слыша, как колотится в воцарившейся тишине его собственное сердце, Вирон спросил:

— Тебе настолько плохо?

— Да, — женским голосом произнесла гарпия.

— Ты правда неразумная? Учитель не соврал?

На этот вопрос гарпия не ответила. То ли не поняла вопроса, то ли решила не отвечать.

— Что мне сделать, чтобы ты больше не орала? Можете, тебе еды не хватает? — спросил Вирон.

Гарпию учитель всегда кормил сам, не доверяя ему. Впрочем, и сейчас Вирон увидел в углу клетки кусок копченой бараньей туши, а также большую кадку с водой. Она не голодала.

— Больно, — проскулила гарпия, не поднимая головы.

Вирон облизал губы. Ему было страшно, но он продолжил.

— Ты хочешь, чтобы я выпустил тебя из клетки? — спросил он.

При этих словах гарпия оживилась.

Она повернула голову и изящно, как птица, поднялась с пола. Медленными шажками приблизилась к дверце. Вирон впервые увидел ее так близко. Лицо ее было холодным и прекрасным, словно у статуи, а девичье тело — будто вылепленным из мрамора. Гарпия посмотрела на него и медленно, игриво, чуть ли не мурлыча произнесла на два разных голоса:

— Да. Спасите.

В этот момент подул ветер, и огонь вспыхнул ярче. Вирон разглядел гарпию получше. От ветра этого ее перья встали дыбом, что-то шевельнулось под острым подбородком, и вдруг с жуткой очевидностью Вирону стало понятно, что никакого лица у гарпии попросту нет — то, что казалось ему прекрасным женским ликом, было сочетанием жестко сцепленных белых и розовых перьев, коротких и длинных, обрамляющих клюв, который начинался ото «лба» и заканчивался «подбородком», на самом деле являвшимся острием клюва; перья утратили на мгновенье свое сцепление — будто раздвинулась сухая мозаика, — обнажив под фальшивым «лицом» розовую сморщенную птичью морду. Единственное было настоящим в ней — глаза, желтые и неподвижные. Гарпия качнула грудью — какая же это грудь? Птичий зоб! — и издала вдруг разочарованный вопль, поняв, что Вирон разглядел ее по-настоящему. Было заметно при этом, что звуки эти исходят из-под «подбородка», где и располагался ее истинный рот.

— Господи Боже! — вырвалось у Вирона.

— Нет! — испуганно закричала гарпия, отворачиваясь и прикрывая лицо крыльями в совершенно женском жесте. — Нет! Больно!

Вирон в ужасе смотрел на нее.

— Это просто птица, — прошептал он. — Просто… просто птица!

— Чудовище! — закричала гарпия мужским голосом.

К горлу подступила тошнота, и Вирон на ватных ногах выскочил из комнаты. Вслед ему неслось хныканье гарпии. Факел упал на пол и мгновенно погас, а Вирон, шарахаясь от каждой тени и постоянно падая, кое-как добрался до своей комнаты и плотно закутался в одеяло. Его била крупная дрожь. Больше той ночью гарпия не кричала, однако Вирон все равно смог заснуть только под утро, и ему снились лихорадочные кошмары.

3

Учитель вернулся из столицы чернее тучи и сразу сообщил:

— Не одобрили.

Вирону страшно хотелось рассказать учителю о происшествии с гарпией, как он сильно испугался этой твари, но он молчал. То, что Meisterwerk учителя провалился, сейчас его не особо заботило. Но все же Вирон сделал озабоченное лицо и произнес:

— Что же там теперь делать, учитель?

— Что делать? — хмыкнул Ставрос. — Заниматься практикой. Моя экспериментальная база показалась им недостаточной, а выводы — чересчур поспешными и надуманными. А это означает, что ты, мой мальчик, будешь общаться с гарпией, и как можно чаще. А я буду наблюдать за этим.

У Вирона потемнело в глазах.

— Но я…

— Не отнекивайся, ты хотел этого, — сказал Ставрос. — Разве я не прав? Шарился вокруг нее и искал способы поболтать, когда я не вижу. Теперь радуйся! Будешь учить ее, как быть человеком — так, чтобы к следующей зиме она смогла предстать перед Капитулом и ответить на все вопросы и пересказать свое душевное состояние от и до!

— Но она неразумна! — вырвалось у Вирона. — Это просто птица!

— Я знаю, — раздраженно оборвал его Ставрос. — Знаю, Ita vivam! Поэтому мы будем учить ее речам, как учат трюкам собаку. Как можно больше вариаций. Как можно больше вопросов и ответов на них. За каждый правильный ответ — кусок мяса, за каждый неправильный — удар палкой. Чтобы как можно больший массив потенциальных ответов вместить в ее мелкую головку. Представим ее Капитулу. Получится — и мой Meisterwerk пройдет аттестацию. И тогда сразу… финансирование, перевод на хлебную должность, может, собственная кафедра… — Ставрос улыбнулся, погруженный в мечты, после чего гораздо более мягким голосом произнес: — Да и ты обиженным не останешься. Со мной в столицу поедешь!

Вирон молчал.

Аргументов, чтобы возразить, у него не было.

4

Сначала Вирону было страшно находиться рядом с гарпией. Перед глазами у него настойчиво стоял этот ночной образ — расступающееся «лицо» и тяжелый клюв под ним, — и сразу накатывал тошнотворный страх. Гарпия, впрочем, вела себя смирно, даже равнодушно, приняв поворот в своей участи с достоинством стоиков. В первый же день обучения Ставрос сдернул с ее клетки полотно и сказал Вирону:

— Ну-ка! Спроси у нее что-нибудь.

— Тебе больно? — ляпнул Вирон.

Гарпия отвернула голову и ничего не ответила.

— Это она знает! — замахал руками учитель. — Ты лучше чего нового спроси?

Вирон растерялся.

— Э-э-э… Как тебя зовут? — спросил он наконец.

Гарпия продолжала молчать.

— Ты чего молчишь, тварина? — разозлился учитель и стукнул своим посохом по клетке. — Как зовут тебя?

— Мне больно, — проскрипела гарпия в ответ.

Ставрос повернулся к Вирону и сказал, задумавшись:

— А ты хорошо подметил. У каждого разумного существа должно быть имя. Если мы хотим показывать ее Капитулу, придется придумать для нее имя. Раз ты это первым до этого дошел, тебе, стало быть, и выпала эта честь. Давай, назови ее.

Вирон не стал долго думать.

— Фросо, — сказал он.

— Почему это имя? — нахмурился учитель.

— Мою святую покровительницу звали Фросо, — пояснил Вирон. — Мама говорила, когда у меня будет дочка, я должен буду назвать ее Фросо. Конечно… до того, как меня определили в чародеи, — поправился он под тяжелым взглядом Ставроса. Чародеям детей, как известно, заводить было не положено, во избежание клановости и губительной магократии. — И я подумал… почему бы и нет.

— Фросо так Фросо, — сказал Ставрос, после чего треснул посохом по клетке с гарпией. — Слышишь, птичка! Теперь ты Фросо. Поняла меня? Повтори-ка: Фросо.

Неотрывно глядя на Вирона, гарпия подняла голову и произнесла точно воспроизведенным голосом Ставроса, только на одну октаву выше:

— Теперь ты Фросо.

5

Так началось обучение. Два раза в день Вирон должен был подниматься в комнату учителя и под его присмотром в течение пары-тройки часов непрерывно беседовать с гарпией. Поначалу это были беседы на самые разные темы, в основном бессмысленные — Вирон рассказывал гарпии про то, что у него болят пятки, и про то, что у него чешется спина, а гарпия внимательно слушала и повторяла за ним сказанное слово в слово. Постепенно вектор бесед, впрочем, сдвинулся в сторону обучения: те вещи, которые Вирон узнавал из книг, заданных учителем, он пересказывал гарпии, а она повторяла и повторяла, и со временем в ее ответных речах стали появляться некие отклонения. Это выражалось по-разному. Например, гарпия никак не могла запомнить названия алхимических реагентов и постоянно их путала. Когда они перешли к телегонии, начался полный кавардак, и все термины, которые гарпии прочитал Вирон, она переврала. Это крайне обеспокоило учителя. Он велел Вирону сделать паузу, а сам подошел к клетке и с озабоченным видом осмотрел гарпию. Вид сейчас у той был неважный: перья потускнели, а фальшивое «лицо» подрагивало и расползалось, словно ей трудно было поддерживать его в прежнем виде. Сама гарпия сидела, нахохлившись, и выглядела совершенно больной. Учитель швырнул ей мясной медальон, которыми они поощряли гарпию после каждого удачного ответа, однако она осталась недвижимой, и мясо упало на пол клетки.

— Кажется, перестарались, — резюмировал Ставрос.

— Что с ней, учитель?

— Мозги-то у нее птичьи. Мы за последние пару месяцев вбили в нее слишком много разного, и теперь у нее случился затор в памяти. Lectio continua. Если будем и дальше от нее требовать ответов… наверное, заболеет и сдохнет от тоски. Не знаю. Не знаю. Глупая тварь, Ita vivam, — сказал Ставрос. — Может, отдохнуть ей надо? Слышь, Фросо! Нам от тебя много не надо. Просто постарайся!

Он стукнул по клетке с гарпией посохом, и в этот момент Фросо вдруг подняла голову и начала орать женским голосом — громко и протяжно, точно так же, как и той страшной ночью. Это случилось настолько неожиданно, что Ставрос отшатнулся от клетки и едва не упал. Вирон съежился. Он ощутил, что его охватывает паника. Казалось, все самые страшные страхи выползают наружу. И что еще страшнее, он видел это теперь при дневном свете, видел, как откидывается, подобно крышке бочонка, «лицо» гарпии, когда из разинутого клюва потоком вырываются крик, вопль, стенание. Полнейшая паника охватила его. Это было инфернальное зрелище. Казалось, ад прорвался сюда, и невозможно было его остановить. Ставрос, однако, быстро оправился от растерянности. Он просунул посох сквозь прутья клетки и, прицелившись, сильно ткнул им прямиком в грудь гарпии. Вспышка! — и гарпия, как подстреленная птица, мгновенно заткнулась и свалилась вниз. Она замерла на полу неуклюжей пернатой тушей, лишь изредка подергивая когтями. В комнате запахло палеными перьями.

— Вот скотина, — пробормотал учитель. — Орать вздумала! Пойду перекушу пока, а ты посиди с ней, посмотри, как бы сердце не остановилось. Если долго вставать не будет — кликни меня, я здесь рядом буду.

Оттерев кончик посоха от сгоревших перьев, он пошел вниз.

Вирон присел рядом с гарпией.

Ему было жалко ее, но он никак не мог повлиять на учителя.

Через некоторое время гарпия очнулась и медленно, едва передвигая ногами, побрела к своей жерди. В ней не было ни следа той природной изящности, с которой она явила себя Вирону тогдашней ночью. Вирон поднял кусок мяса из тех, что заранее заготовил учитель, и швырнул ей. Гарпия обернулась, но подбирать еду не стала.

— Эй, — сказал Вирон. — Фросо.

Она посмотрела на него своими желтыми глазами.

Движимый даже не жалостью, а стремлением как можно быстрее прекратить ее и свои мучения, Вирон зашептал ей:

— Если ты сделаешь все, как сказал учитель… Если постараешься… Если он получит все, что хочет, — клянусь, я сразу после этого освобожу тебя. И неважно, что скажет учитель. Я просто открою клетку, и ты улетишь. Просто сделай так, как он хочет!

Гарпия молчала.

Непонятно даже было, услышала она его или нет.

6

Близился день повторной аттестации, и в преддверии этого учитель задумал произвести recensendum. Они с Вироном сели рядом с клеткой, после чего начали задавать гарпии вопросы из самых заковыристых областей, перемежая их с банальными бытовыми:

— Как ты себя ощущаешь? Что такое философия? Когда пала империя? Чешется спина? Как давно у тебя не было самца? Что ты ощущаешь к людям? Ты веришь в Бога? Как давно ты мылась? Твое любимое блюдо?

Конечно, можно было обойтись и без изучения науки, однако Ставросу хотелось показать магам Капитула, что его гарпия существо не просто разумное, а еще и интеллектуальное, ученое, поэтому были вопросы и более мудрёные. Например:

— Разъясни кратко основы анималькулизма. Что такое импетус? Перечисли три основные качества флогистона. Виды миазмов. Каким образом возможно получить поливоду? Насколько полезен может оказаться для человечества торсион? Экзегетика вкратце. Стареет ли свет?

На все эти вопросы гарпия должна быть отвечать кратко, сдержанно и с достоинством.

Как выяснилось, они надрессировали ее на славу.

Например, на первую порцию вопросов гарпия ответила так:

— Ощущаю себя хорошо, слава Богу. Философия — это наука о науках. Империя пала восемь столетий назад, почтенные господа. Спина не чешется, слава Богу. Самца не было никогда, почтенные господа, я невинна. Людей я люблю и уважаю. В Бога я верю, он создал все живое, и меня в том числе. Мылась я сегодня. Любимое мое блюдо — это мясо молодого барашка.

Ставрос много думал над тем, как справиться с разноголосицей гарпии, которую он звал polyphonia turpia, тем более что ее речь теперь состояла в основном из перепевки голосов самих Ставроса и Вирона. Однако решение обнаружилось простое. Как показали наблюдения, гарпия может менять тональность своей речи — понижать либо повышать тон голоса. После того, как удалось разъяснить ей, чего от нее хотят (не без помощи палки), гарпия стала повышать все мужские реплики в своей речи на три-четыре тона, делая их похожими на женские. Так удалось добиться от нее более-менее сносного единообразия в голосе.

Recensendum проходил успешно. Вирон боялся, как бы гарпия не начала путаться в своих ответах, однако она заметно исправилась и отвечала бойко и с неизменным достоинством, кокетливо опуская ресницы — вернее, перья, изображавшие их. С каждым ее ответом Ставрос воодушевлялся все больше. Гарпия создавала иллюзию разумности великолепно. Когда они закончили и отправились на перерыв, Ставрос, не скрывая широчайшей улыбки, сообщил Вирону:

— Мальчик мой! Кафедра — у нас в кармане. Можешь уже смело готовиться к переезду в столицу.

Глядя на его улыбку, Вирон и сам невольно стал улыбаться. Он решил, что сейчас самое время для просьбы. Наклонив голову, он произнес тихо, так, чтобы не слышала гарпия:

— Учитель… Я же могу попросить вас кое о чем?

— О чем же? — спросил Ставрос.

— Когда мы пройдем экзаменацию… Нам же Фросо больше не понадобится?

— В каком смысле — не понадобится? — Ставрос нахмурился.

— Мы можем отпустить ее?

Учитель некоторое время помолчал, потом произнес:

— Ты это сейчас серьезно?

— Учитель?

— Сам подумай. Это ценнейший экземпляр. Ты сам столько сил в нее вложил — и что, отпускать? Вот так просто? Нет. Ты думаешь, нам одной монографии хватит? Нет. Мы будем изучать ее дальше. И напишем не одну, не две, не три монографии. Не только я. Ты тоже. Ты и так являешься моим соавтором, а дальше и вовсе станешь главным экспертом по гарпиям, после моей, я надеюсь, нескорой еще смерти. Отпустить птичку сейчас — значит отбросить науку на целые десятилетия назад, Вирон!

— Да какая наука? — вспылил Вирон. — Мы же подделываем результат!

— Тсс! — Ставрос схватил его за плечи. — Ты мне таких слов больше не говори, понял? Особенно в столице. А сам подумай вот о чем. Да, сейчас мы преувеличили разумность гарпии. Согласен. Но это сугубо для внешнего блеска, для эффектности, для красоты. Сам посуди: разве эта тварь не является и без наших фокусов крайне умной? Опасно умной? Чудесно умной? Да, сейчас мы пошли на подлог, чтобы получить необходимые средства, но это лишь для того, чтобы продолжить наши исследования. Мы должны в конце концов подтвердить мою теорию! Я не говорил тебе раньше, поскольку это секрет, но гарпии обучают своих птенцов выученным словам. Я сам видел такое в природе. Если мы выведем линию гарпий, в которой матери будут обучать детей все новым и новым словам, то количество однажды непременно перейдет в качество, с их-то живым умом! Нам нужна эта гарпия. И твой собственный Meisterwerk тоже будет основан на этих исследованиях. Там на много лет хватит науки, экспериментов, грантов. Это твое будущее, Вирон! Блестящее будущее! И ты собираешься так просто похерить его из жалости к этому мешку с перьями? К твари, которая, дай ей волю, разорвала бы тебя на части и сожрала, не задумавшись? Ну нет. Нет и еще раз нет. И это не только ради меня. А ради тебя тоже.

У Вирона упало сердце. Он молчал, задавленный аргументами.

Испытывая жгучий стыд, он обернулся на гарпию, но она вроде не слышала их разговора — сидела, нахохлившись, на своей жерди.

7

За несколько дней до отбытия гарпия внезапно заболела. Она перестала принимать пищу и забилась в угол клетки, приняв неестественную позу. Первым это обнаружил Вирон. Учитель в это время был снаружи — громко и энергично разъяснял крестьянам, как правильно пользоваться громоотводом. Растерянный, Вирон подошел к гарпии и негромко позвал ее. Фросо никак не отреагировала. Она едва дышала. Желтые глаза ее было прикрыты, а оперенье почти полностью утратило блеск.

Когда учитель увидел это, то сильно встревожился.

— Вот зараза, — пробормотал он, присаживаясь рядом с клеткой. — Будто мне назло! Вирон, аттестация отменяется. Придется письмо в Капитул отправлять, просить о переносе.

— А что с ней? — спросил Вирон.

— Не знаю, — сказал Ставрос. — Надо бы кровь и кал на пробу взять… Но признаки самые нехорошие. У меня было до нее целых пять гарпий. И все сдохли от схожих симптомов. Просто ложились на пол и помирали. Я их всех вскрыл, конечно, но общей симптоматики вывести не смог. У одной было изношено сердце, у другой — печень. Одна от глистов страдала. А вот от чего страдает эта — не знаю. Корм вроде проверенный. Током я ее не бил, алкоголь в сосуды не вводил. И чего ей не хватает? Не знаю…

Учитель выглядел расстроенным. Он то и дело смотрел на гарпию, недвижно лежавшую на полу, и сжимал свои пудовые кулаки, свойственные больше крестьянину, чем магу, и чесал свою крупную лысеющую голову. Ноздри у него широко раздувались.

— Самца ей надо, — наконец заключил он.

— Мне съездить на рынок, учитель? — спросил Вирон, стремясь помочь хоть чем-то.

— Дурак, что ли? Я пошутил, — проворчал Ставрос. — Хотя… езжай. Купи еды, всё как обычно. Я пока письмо подготовлю и за гарпией присмотрю.

Той же ночью Вирон проснулся от дикого грохота. Было темно, и он не сразу понял, что происходит.

В комнату к нему вломился учитель.

От него оглушительно несло перебродившим алкоголем.

— Вирон! — завопил Ставрос, размахивая сосудом, в котором что-то булькало.

— Что? Что такое? — испуганно спросил Вирон, вставая с кровати. — Что случилось, учитель?

— Ничего не случилось, — сказал Ставрос в пьяной скорби. — Опять. Снова. Ничего не случилось!

— О чем вы?

— Дурак, да?! — вызверился Ставрос. — Очередной провал. Эта, — он взмахнул сосудом, — вот-вот кони двинет. Как чувствую. Новую брать придется. Все труды насмарку! Почему они подыхают, едва поумнев, на унцию буквально? Я так никогда не докажу Капитулу свою теорию, никогда не выведу разумных гарпий. Идиоты. Козлы напыщенные!

Вирон никогда не видел учителя таким подавленным. Даже словечки на непонятных языках из его речи пропали. Учитель сидел на его кровати, сгорбившись, и держал перед собой сосуд с алкоголем. В таком состоянии Вирон опасался его трогать.

— Ты должен выпить со мной, — буркнул вдруг Ставрос.

— Но…

— Никаких отговорок! Пей. Пей! — прорычал Ставрос, вытаскивая пробку. — Пей, скотина, иначе из башни выгоню, как козла поганого! Пей за мое здоровье!

Вирону ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Алкоголь на вкус оказался тяжеловесным и терпким, от него защипало язык и пищевод. Следом пришло опьянение. Оно ударило в голову кузнечным молотом, высекло искры и отшибло саму личность. Глядя, как Вирон неуклюже встает и ходит по комнате, натыкаясь на стены, Ставрос громко расхохотался и сказал:

— Так и быть, прощаю!..

Похмелье было тяжелым, мерзотным. Во рту разлилось гнуснейшее болото. Вирон с трудом разлепил глаза. Он не сразу сообразил, где находится. Кажется, на кухне. Встав и кое-как оправив одежду, он попытался припомнить, что же было вчера, и не смог. Все его воспоминания кончались на первом глотке алкоголя. Он издал жалобный стон. Голова ощущалась болезненно огромной и хрупкой, будто стекло. Опираясь о стену, Вирон поднялся в свою комнату и нашел ее совершенно разгромленной — все книги были скинуты на пол, стул перевернут, а одеяло и вовсе повисло на раме отворенного окна. Было холодно. Вирон немного убрался в комнате и сел на кровать, мелко дрожа. Надо было отыскать учителя. Перед этим он решил подняться к Фросо, проверить, как она там.

Прежде чем войти в комнату учителя, Вирон невольно принюхался.

Запах стоял странный.

— Учитель? — Но никто Вирону не ответил.

Войдя, Вирон сразу увидел учителя. Ставрос лежал на спине, распластав руки и ноги, будто морская звезда. Лицо у него застыло в предсмертной агонии, глаза остекленели. Его грудная клетка, мощная, словно у молотобойца, была распахнута, оскалена обломками ребер. Внутри застыло грудой какое-то серое и черное месиво. Вирон изучал анатомию человека, однако сейчас в этих фиброзных обрывках не смог бы распознать ни единого органа — так они были растерзаны и изорваны. На полу рядом валялся распечатанный сосуд с алкоголем. Еще несколько пустых лежало поодаль. Вирон перевел глаза на клетку. Она была пуста, дверца болталась на петлях.

Наверное, ему следовало бы испытать ужас или скорбь в этот момент, но Вирон не ощутил ничего, кроме огромного, всепроникающего чувства слабости, отупения. Уши заложило ватной тишиной. Мир сжался до крошечной точки и исчез.

Вирон опустился на колени и замер в такой позе.

Раздался шум крыльев, и на подоконник опустилась гарпия — красивая, мощная, с переливчатым оперением и горделивым женским ликом, с бесстыдно оголенной грудью. Летающая статуя, настолько она была идеальна. В ней невозможно было узнать измученную Фросо. На щеках у гарпии горел румянец. Или это была свежая кровь? Гарпия посмотрела на Вирона своими желтыми глазами из-под пушистых ресниц и издала переливчатую трель, явно готовясь к атаке.

Вздрогнув, Вирон сбросил с себя оцепенение и попытался встать, чтобы сбежать. Однако было уже поздно — повернувшись, гарпия взмахнула тяжелыми крыльями и слетела с подоконника вниз, во внешний мир. От нее осталось только несколько перьев, медленно опускавшихся на липкий пол, заляпанный кровью и вином.

8

Вирон остановился, чтобы сделать привал. С тех пор, как люди из Капитула конфисковали башню Ставроса вместе с прилегающим земельным участком, а самого Вирона записали «в бессрочный резерв» и вытолкали вон, прошел месяц. Пришлось перебиваться случайными заработками и жить, как получится. Пользуясь скудными знаниями, полученными от учителя, Вирон лечил больные зубы, снимал с девок венец безбрачия и гадал на черепашьих панцирях. За это крестьяне кормили его бесплатно — а некоторые, самые зажиточные, давали плату медными лептами и серебряными оболами. Рано или поздно Вирона должны были, по идее, направить в обучение к новому волшебнику — однако, когда это случится и случится ли вовсе на его веку, он не знал. Войны, слава Богу, не было, и Капитул не нуждался в новых рекрутах.

Вирон достал из мешка сухари, кусок колбасы-луканки и флягу с водой, после чего принялся за пищу. Было вкусно. Он думал о будущем и не понимал, куда податься сейчас. Впрочем, ноги у него есть — а раз так, то и путь найдется.

Раздался шум крыльев, и на поляну опустилась гарпия.

Вирон с опаской посмотрел на нее, затем оторвал от колбасы кусок и кинул ей. Фросо поймала кусок в полете и мгновенно проглотила. «Лицо» ее откинулось вверх и тут же захлопнулось. Раз, и нету. Такой крупной птице колбаса была на один укус. Впрочем, она основное свое пропитание получала с охоты — и порой даже приносила Вирону убитых ею зайцев и косуль. Сидя у костра и поедая зайца, Вирон читал ей (и себе заодно) книги, тайком прихваченные из башни, а гарпия слушала, наклонив голову и выпятив грудь.

Прошел месяц, но Вирон никак не мог привыкнуть к этому странному соседству.

— Зачем ты прилетаешь ко мне? — в очередной раз спросил он у Фросо. —Тебя могут поймать охотники. Ты же гарпия. Лети к своим в горы.

Ответа долго не было, и Вирон решил уже, что сегодня гарпия обойдется без речей, которыми она порой доставала его по поводу и без повода. Но в этот раз Фросо все-таки ответила.

Наклонив голову вперед, она произнесла без тени сомнения:

— Я не гарпия. Я человек, Ita vivam.

И издала переливчатую трель, возмущенно глядя на Вирона, посмевшего усомниться в этом.