Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 2(28), 2022.

Седой… кипенно-белые волосы у моего Саньки. А ведь когда-то был жгучим брюнетом. Грустно. Бежит время. Нет, я не жалею и не ностальгирую. Подумаешь, антураж сменился. Матёрый волк, задубевший на солнце и ветрах, ничуть не хуже молодого. Главное, улыбка осталась прежней, всё так же царапает моё сердце. И — взгляд, пронизывающий, понимающий. Подтрунивающий.

— Зависла? — вспорхнул белёсыми бровями Санёк, испуская тот самый взгляд. — О чём на этот раз?

— Ну-у… — очнулась я от созерцания мужа. — Тобой любовалась.

— Ври, да не завирайся! — хмыкнул он. Мой любимый и родной. Весь в шрамах, господи! — Пора, я пошёл. Не спи!

Мы оба понимаем, что больше такого шанса не выпадет. Никогда. И надо стараться изо всех сил. Про выскочить из штанов речи нет, выдать бы наработанное в долгих тренингах — и то хлеб. Будет. Или не будет. Мандраж начинает опутывать мозг. Спокойно, психовать нельзя: Коля учует и тоже замандражит.

Николай — наше всё. Чистокровный бегун-бицераптор в расцвете лет. Себе хоть не врать — в закате. В закате расцвета лет. Как и мы с Саньком, эх… Отставить пораженческие настроения, мы трое — на пике! На пике, сказала!

Муж гоняется, я ведаю всем остальным. Собственная конюшня — не фунт изюма, а куча бумаг и миллион неусыпных забот. Без жеманства признаюсь: справляюсь хорошо, и мужчины — Саня и Николай — от меня без ума. Конюшня Николаевых — звучит!

— Татьяна, ау-у! — боднул в уши лёгкий ветерок.

Я вздрогнула и оглянулась. Лёгкой рысцой ко мне трусил Коля, на нём по-царски восседал Санёк и рассылал на камеры воздушные поцелуи. Осёдланный в гоночную сбрую, трёхметровый в холке Николай смотрелся внушительно, грозно и щемяще красиво.

Двое замерли предо мною.

Я огладила склоненную голову (размером с меня, если присяду), прошептала в бугристое ушко тайную молитву. Коля благодарно всхрапнул и обслюнявил мою бледную щёку. Далее следовало послание мужу: хрястнула по голени, обвитой кожаными понучами, упруго маячившими на уровне моей поднятой руки.

— Давайте, ребята! — пискнула.

Всё как обычно, процедура напутствия на старт давно стала ритуалом.

Мои плавно порулили в зону старта, продолжая красоваться на публику. Профи же, часть работы.

Провожала их взглядом, а в носу свербило, в башке гудело… сознание заволокла лёгкая оторопь. Чего-то я сегодня и правда звеню и висну…

Словно сквозь вату, доносится до ушей голос диктора.

«Участники один за другим проходят в стартовые загоны. Могучими бицерапторами управляют крошечные на их фоне жокеи. Так и кажется: миг — и взлетят! — столько внутренней силы скрыто в неторопливых движениях! Перед нами плоды вдумчивой, целенаправленной работы селекционеров, порода создана путём скрещивания абсолютно разных по природе подвидов. Орнитомимы и галлимимы — тщедушные, но шустрые страусовые динозавры, одни из самых быстрых на планете. Троодоны — умные, гибкие. Мощь и силу внесли крупные хищники семейств тиранно- и аллозавридов. Многовековая работа по созданию породы привела к ощутимым результатам, нынешние бицерапторы — самые быстрые на Земле животные. Из тех самые быстрые, что способны переносить на себе человека на большие расстояния. И на малые тоже».

Эмоций многовато для репортажа, но по сути верно. Давно прошли времена, когда на старт выходили разношёрстные завры, — всех вытеснил бицераптор за явным преимуществом. Аллозавр, как ни странно, тоже нам родственник… Ненавижу. С детства. Прорвал один такой заграждение… каково ребёнку видеть, как терзают людей! Злобные невменяемые хищники эти аллозавры. Бицерапторы, в отличие от них, добродушны и не убийцы. Но общее таки имеется: оба бойцы.

Глубоко вздохнула — пора и мне. В зону для сопровождающих.

Диночез — это скачка с препятствиями на динозаврах. На лошадях или своих двоих тоже гоняются, стипльчез называется, но по популярности им до нас как до луны. В олимпийское движение наш вид не берут: слишком кровавый, но нам, профи, не больно-то и хотелось, и так обласканы вниманием масс-медиа и спонсоров. Борьба за звание чемпиона идёт нешуточная, одних только стран участвует в отборе за сотню, у многих конюшен не по одной команде. В финал допускают двадцать лучших по рейтингу. В кои веки и наша страна среди лучших — как организатор, ведь финал выпало проводить именно у нас, там целое шоу с лотереей. Так-то мы не дотягиваем до мировой элиты, отобраться до сих пор не получалось. Не мытьём, так катанием, но страна пробилась в главную скачку года!

Организаторы расстарались, полигон с нуля создали, да какой! По высшему разряду! Ещё и лагерь для проживания рядом раскинули. Нам лагерь ни к чему, мы неподалёку живём на ферме, а остальные участники в восторге.

Мы хоть опытные и прославленные, но о финале и не мечтали, правду говорю. Наивысшего результата в рейтинге конюшня Николаевых достигла пять лет назад, после чего по чуть-чуть сдавала позиции с каждым годом. Текущий наш рейтинг, стыдно признаться, всего лишь в седьмом десятке. Но. Но по стране это третье место. Точнее, было третьим — всего два месяца назад.

Вдруг получает травму великолепный Лоп, сильнейший бицераптор страны, и конюшня Лопуховых выбывает из числа претендентов на заветное (халявное) место. А спустя неделю объявляют о банкротстве Зотовы — и продают Зота иностранцам! Открывая тем самым перед нами двери в финал! До сих пор опомниться не могу: малюсенькая конюшня — и в финале! Фантастика!

Саня тут же вызвал друзей-десантников. Опасался, как бы следующими не оказаться в череде павших лидеров, тем более за нами по рейтингу шли команды от крупных собственников и корпораций — нет-нет, я ни на что не намекаю, упаси боже, просто констатирую.

И весь месяц, оставшийся до старта, мы просидели замурованными на своей ферме, на тренировки выбирались исключительно в сопровождении десантников на джипе, Колину пищу на Мурзике и Петьке проверяли — домашних питомцах. Немудрено испугаться, когда такой груз ответственности на голову валится. Не столько в деньгах дело, хотя деньжищи ожидаются огромные: даже последнему пересёкшему финишную черту ДО гонга полагается миллион, про первых вообще молчу. На кону — самое сладкое, ради чего спортсмены корячатся, как бы точнее сформулировать… признание, слава — не совсем то. Когда сограждане единым организмом болеют за тебя и ты выигрываешь — ты и твоя страна! — вот это и есть высший кайф. Твоё собственное удовлетворённое эго усиливается в миллионы раз. Ну, про «выигрываешь» — я для красного словца загнула, мечтать не вредно, а вот забить место для страны в финал на следующий сезон — это да, было бы достойно. Задача-максимум. А задача-минимум — дойти до финиша живыми.

По сигналу судьи я трусцой перемещаюсь к подвесной кабине сопровождения. Это в богатых конюшнях бухгалтер культурно сидит за столом и перебирает бумажки. У нас же бухгалтер, в моём лице, ещё и сопровождает, лечит, нянькается… разве что навоз не убирает. Последнее муж взял на себя.

Застенчиво улыбаюсь на камеру. Любуйтесь, вот она я. Знаю — не красавица, хотя Санёк и уверяет в обратном. Объективно если — тощевата… но не жирной же коровой быть жене при поджаром муже-атлете; наши жокеи пусть и не такие бледные немощи, как в конском спорте, но тоже следят за весом. Из-за узкого таза, помню, сутки валялась в схватках, когда рожала единственного своего ребёнка. Молоденькая совсем девочка, только восемнадцать исполнилось, никак не могла разродиться, едва не померла. А ребёнок потом такую подлость устроил родителям! Предал. Наш сын нас предал. Не захотел остаться в семейном бизнесе, подался на вольные хлеба. Как же мы переживали… тогда Санёк и поседел.

Господи, о чём я думаю, чучело, поседел-выгорел, тощая-жирная… старт же! И не какой-нибудь рядовой, а главный старт жизни!

Команды замерли на последних секундах ожидания, а вместе с ними и миллионы телезрителей. Если не миллиарды. По статистике футбол и диночез — самые популярные спортивные зрелища у народа.

Свисток оглушает. Заслоны падают; бицерапторы вырываются из загонов и несутся по параллельным дорожкам, вздымая степную пыль. То ещё зрелище — могучие туши рассекают воздух со скоростью под сто километров в час! Бегут на двух лапах, ровно и мощно, три километра чистой незамутнённой гармонии силы. Жокеев почти не видно — присосались пиявками сверху. Обожаю стартовый этап, свободный от стычек и жестокости, пробирает до слёз. Коля держится последним — не потому, что сил нет, а такая тактика.

Первое препятствие — курган. Крутой рваный подъём по узким тропам. Кто прибывает к подножию первым — счастливчик. Остальным — толкаться. Падать. Кувыркаться по крутому склону вниз. И вновь подниматься, и вновь толкаться… Кабины сопровождения взмывают над курганом, и я радостно отмечаю — мои аккуратненько обходят завал и выбираются в гору тринадцатыми, оставляя позади сцепившийся ком! Брызжет кровь, сопровождающие ныряют вниз, но всё это — уже позади нас! Что значит опыт…

Мостки — наше любимое препятствие. Сплетённые из лиан, они перекинуты над широким (100 м) неглубоким (3 м) водоёмом, прошивающим плато; цель — перебраться на другой берег. От лиан до воды аж двадцать метров — достаточно высоко, особенно на фоне малой глубины водоёма, уж если хряпнешься, так можно и не встать после. После стартового спринта и работы на износ в подъём, когда сердце гремит, дыхалка на грани, в глазах двоится, — легко сорваться; большинство, не искушая судьбу, сами съезжают в ров. Тёмная бурлящая вода кишит яркими шапочками жокеев и задранными к небу зубастыми пастями — бицерапторы вышагивают по осклизлому дну, к ним прилепились наездники, держась за узду.

Мои же выбрали мостки. Перед ними два завра таки хряпнулись, один только Винт продефилировал как делать нечего и уже умчал. А Коля держат равновесие… И-и… преодолевает мостки! И выходит на второе место!

Мамочки! Меня трясёт, зубы клацают. Нервное. Вперёд, ребята! Опять бег, но уже по кочковатому, в каменьях полю.

И вот оно, наше тонкое место. Нелюбимое: староваты мы для него. Прыжки по столбам диаметром в метр, торчащим на больших (от 3 до 10 метров) расстояниях друг от друга. Не перепрыгнешь — рухнешь опять же в водоём с водой, но на этот раз и не столь высоко лететь, и ров глубокий. Винт скачет, словно кузнечик… эх, нам так не дано. Николай одолевает три столба, а на четвёртом оскальзывается. Чуть-чуть не хватило устоять, жалко-то как… Ладно, чего переживать, не на этом, так на следующем сверзлись бы. Покупаются, охладятся. Спокойно, Тань, не стони. Упали грамотно, Санёк выскользнул из стремян технично, плывёт уверенно. Николая на узде тянуть не надо — следует за хозяином. Рапторам приходится тоже плыть: до дна не достают. Смотрится ужасно, те ещё пловцы.

Непруха, однако. Пока наши ковыряются, выбираясь изо рва, их обгоняют; и в спину дышат ещё несколько… что значит молодость, скакуны аллозавровы. Стычки не избежать, а я так надеялась, что обойдётся!

Впереди — длинный узкий проход, огороженный валунами. Специально караван сквозь игольное ушко протягивают: за проходом плато обрывается, вот и прореживают, чтобы не катились с горы смертоносным комом.

Винт скрывается в проходе. А остальные схлестнулись в драке — за право войти следующим.

Дикий звериный рык. Курган из могучих тел: взмывают хвосты, щерятся пасти… Хорошо, удила не дают пасти распахнуться во всю ширь, иначе живых бы не оставалось. Одни протискиваются, другие… Куча-мала постепенно рассасывается.

А мои лежат. Недвижно. Оба.

Я коршуном пикирую к ним на стреле каната.

Из бедра Сашки хлещет кровь. Хорошо хоть, не алым фонтаном, в смысле не артерия. Перехлёстываю ногу шнурами, перекрывая ток крови. Дезинфицирую, накладываю повязку. Похоже, кость сломана… Муж вынимает изо рта искусанный кулак (обезболивать нельзя — обвинят в допинге) и хрипит:

— Коля!

Перемещаюсь к раптору. Мужа во время гонки я слушаю беспрекословно. Сказал к Коле — значит, к Коле! Шину наложу после.

Раптор не двигается, но страшных ран не видно — так, в пределах нормального. Прикладываюсь ухом — слышу частую ровную пульсацию — тоже нормально. Что за дела, почему в отключке? А, вон, на затылке… в голову прилетело. Сейчас мы его нашатырём…

Подействовало. Коля вздрогнул, открыл глаза. Очухался, ура!

Рано обрадовалась — из-за поворота выкатилась лавина. А мы перекрывали узкий проход. Первые-то увидят, переступят, а вот задние…

Оттащить Санёчка я не успевала. Успевала только повалиться сверху. Одного раздавят и не заметят, а двоих, может, и не так сильно раздавят. Помирать, так вместе. Прикрыла голову руками и закрыла глаза.

Визг, вопли, рёв — смешение человечьего и звериного. Но рядом, а не по нам. Рядом!

Удивилась отстранённо, будто не я вовсе, а душа отлетевшая. Заставила себя глянуть.

Наш Коля отчаянно сражался, сдерживая лавину. Собою загородил хозяев!

Я опомнилась и оттащила Санька на валуны, освобождая проход.

Николая смяли и отбросили. Он отполз к нам, весь на этот раз порванный, ткнулся мордой в меня. Недееспособен.

Нутро моё издало короткий яростный вопль в равнодушную пустоту Вселенной. Финита. Конец нашим гонкам. До финиша не допрём при всём желании, хоть убейся. И снова занялась мужем, рана вновь закровила. Хоть землетрясение пусть, не оторвусь больше от него.

И тут слышу характерный кряк и шлёп крыльев. Возле нашей калечной группы приземляется птеродактиль, ведомый человеком в маске. Спасатели! Но откуда? Я отвечаю за сопровождение и точно знаю, что не активировала данную услугу: не по карману. Спонсор? Государство? Да какая разница, упало с неба — радуйся! Работаем!

Заковываю Саню в гипс, спасатель латает раптора.

— У меня всё! — кричу. — Помочь?

— Не надо, прицепить осталось! — слышу в ответ.

Чего-о?

— Лёха! — визжу. Узнала по голосу. В гробу бы узнала, не перепутала. Сын! Сыночек… А-а! Долбануло о грудину сердце — пять лет ведь ни слуху, ни духу…

— Её Олей зовут! — пыхтит сынуля, завершая накладывать страховочные тросы.

— Кого? А-а, птеру! — сообразила. — Хорошее имя.

— Пошла, родимая! — командует он. Пружина смачно цвиркает, распрямляясь, и подбрасывает птеру ввысь.

Раскинув гигантские крылья, Ольга делает круг и пикирует в нашу сторону. Сцепка срабатывает штатно, натягиваются тросы…

Коля хрякнул и приподнялся. Волоча лапу и толкаясь другой, он скрывается в проходе. Нет, в воздух рапторы не поднимаются: и силёнок у птер не хватит, и правилами запрещено. Разрешено только тянуть раненых.

Дальше крутой спуск. Толстый слой грязи — это хорошо: можно скользить. Птера молотит воздух над скалами — мощно работает, не даёт опрокинуться Коле. Мы тоже держим равновесие — катимся следом на пятых точках, Санька со своей ногой на нас сверху.

Скатились благополучно, что удивительно. В душе ворохнулась надежда — неужто получится?

Последний километр по равнине мы с Лёхой тащимся, подпирая с двух сторон Саню, вслед за Колей, которого тянет Оля. В полубессознательном состоянии, в грязи от макушки до мизинца, перемешанной с кровью, мученические гримасы на вывернутых рожах — зрелище не для слабонервных. Но финишируем до гонга! Да, до гонга, до гонга! Что означает — уложились в лимит времени (лимит отсчитывают от победителя: плюсуют половину к его результату). За нами прибывают ещё два раптора, один — как и мы, с помощью птеры-спасателя, другой ковыляет на своих двоих. И — всё. Закрывается лавочка — звучит гонг. Остальным искренне сочувствую: столько претерпели мучений, а призовых не получат.

По стадиону объявляют — мы десятые!

Втиснулись-таки в заветную десятку. Тем самым заработали для страны место в финале следующего года. Задачу-максимум выполнили.

Только это и крутится в мозгу — выполнили! — пока мужчин моих загружают в скорые, где развернуты по всем правилам мини-операционные: Сашу — в газик, Колю — на трейлер. Внутри поджидают бригады эскулапов. Сначала берут кровь на допинг и лишь после вводят наркоз раненым. Я и попрощаться не успела: пока из меня качали (тоже на допинг), скорые уехали.

Подбородок дрожит. Сдавливаю челюсть ладонью — всё равно дрожит. На лице блуждает кривая ухмылка. Мысли все разбежались, оставив циклить в глубинах мозга одну-единственную, основополагающую: знай наших! За нами придёт смена! Вырастим своих Винтов, не хуже импортных, а то и лучше, мало никому не покажется! Так прямо и выдала в микрофон журналистам. От пресс-конференции отказалась: извините, дела.

Куда подевались десантники? Три дня назад сопроводили нас до стартового полигона и обещали встретить на финише — но не встретили. Звоню им — телефон молчит. С ними это иногда случается: служба. Ладно, зато сын тут. Помогает собрать шмотки в фургон: надо освобождать стоянку. Взгляд бегает, губы трясутся… нутром чую — и хочется ему домой, и колется… стыдно, в смысле. Предал же. Ладно, помогу ребёнку.

— Лёш, поехали со мной. Боюсь, не справлюсь, — хватаюсь за спину и оседаю на землю.

— Конечно! — светлеет он лицом.

Шоссе превратилось в тропу, потом и та исчезла. Лёха рулит, трясёмся на колдобинах: по такой дороге, вернее бездорожью, водителя отвлекать чревато, и я мужественно молчу. Но думы думать и вспоминать мне никто не запретит.

…С нами, из конюшен, городские мальчики-девочки избегали водиться. Мы отвечали тем же, держались обособленной компанией. Но почему-то в этой нашей компании не случилось детей моего возраста — так вышло. Зато был Коля. С самого рождения рядом; верхом на него взобралась, когда мне и двух лет не было. Вместе росли: динозавры живут примерно столько, сколько и люди, и взрослеют теми же темпами. Проводила с ним время, играла, рассказывала о проблемах — чем не друзья?

Конфликт случился, когда Коле было пятнадцать — подросток ещё. Директор решил, что время пришло — и раптора перевели во взрослый загон. Свидания наши стали редкими: на волю его больше не выпускали.

Коля тогда считался талантливым и перспективным, но своевольным, с придурью. А любую придурь бицераптора в нашем закрытом мирке принято изничтожать. Калёным железом выжигать. Мир диночеза жесток, требует абсолютного послушания динозавра человеку, правило кровью писано! — внушал мне отец. Но я не понимала. Росла с Николаем бок о бок и никак не могла взять в толк — почему нельзя оставаться с животным в доверительных отношениях на протяжении всей жизни?

Хорошо хоть, начальство сжалилось на мои уговоры и позволило ухаживать за раптором: чистить, мыть, следить за здоровьем в период между штатными врачебными осмотрами. К тому времени я прошла курс медицинских сестёр и ветеринарный практикум и уже врачевала несложные раны и недомогания — любые, людские и звериные.

Тренер, наёмный варяг, начал свою деятельность совсем не с тренировок и тестов. С воспитания. Жестоко избил молодого доверчивого бицераптора. Это как — нормально? Рыдая, я извинялась перед другом, просила прощения за жестокость рода человеческого. Хлысты для завров придуманы изощрённые — электрические, бьют больно. Представляю, насколько — Колька мой трясся несколько дней.

Мысль удрать родилась после второго избиения. Поняла: сломают психику. А не сломают — так покалечат. Мой друг уже не был прежним — вздрагивал, дыхание учащалось, когда человека видел, даже меня. Зачем они так? Зачем? А ведь это я виновата — слишком близко сошлась. Не будь меня, не образовалась бы и «придурь». Отец недаром предупреждал: нельзя! Но я не специально, оно само… Само-то само, но и выкручиваться придётся самой. Свободолюбивый раптор не сможет прогнуться, спасать его надо. Ну и…

Сбежали мы, в общем. Три месяца бродили по диким просторам. Одичали. Потом я заболела, простудившись. Тогда-то, очень вовремя, и нашёл нас Саня — он как раз из армии вернулся. Именно его прочили в жокеи для Коли. Он тоже из потомственных, как и я; родители наши, и деды, и бабки — все в котле диночеза варились.

И — он предложил мне стать его женой. Прям там, в степи предложил.

И — я согласилась, конечно. В первом попавшем селении расписались, взяв в свидетели Колю — до сих пор веселюсь, когда вспоминаю лицо заведующей ЗАГСа.

Одним из пунктов договора между администрацией и коренными работниками значилось, что в случае выхода из состава конюшни семейная ячейка имеет право забрать с собой одного бицераптора, оплатив его стоимость. Муж известил директора о нашем желании воспользоваться правом, прописанным в договоре.

Директор встал было на дыбы, но, поостыв, поворочав своими не такими уж и дурными мозгами, рассудил здраво, что всё равно мы трое — отрезанный ломоть. И лучше худой мир, чем добрая ссора. Но цену заломил за Колю умопомрачительную… я как узнала — чуть в обморок не упала. А Саня даже не поморщился, взял кредит в банке и расплатился, не торгуясь.

Расставаясь с родной конюшней, заявили родителям и всему сообществу, что мы организуем собственную ферму. Горбатиться на чужого дядю, повторяя путь предков, не собираемся. И в новой нашей конюшне главным будет свобода. Для людей и рапторов. И новые методики тренировок.

Над нами посмеялись и вычеркнули из своей жизни. Обиделись, как я сейчас понимаю: молодо-зелено объявило, что старые неправильно жили — кому такое понравится! Копейки не дали. Не навестили ни разу даже. Никто. Ну, кроме четы Марковых — эти всегда с нами, наша опора. Обижалась я жутко, не понимала до рвоты. Сейчас уже перегорело, улеглось… сама вон как восприняла Лёшкин уход. Но тогда именно злость и обида стали двигателем прогресса. Столько осваивать с нуля пришлось… одно только делопроизводство и бухгалтерское образование без отрыва от фермы прорву нервов и сил с меня выкачало.

Мы сломали устоявшийся цикл обучения и тренинга. И слепили из Николая чемпиона — пусть не мира, но региона (неоднократно) и даже страны (единожды). Мечтали доказать ополчившемуся против нас миру, что именно из свободных и непокорённых выходят лучшие — и доказали, считаю.

С самого начала наша семейная ячейка жила в банковской кабале. А как успехи пошли — выкупили ферму, которую до того арендовали. И затеяли на радостях перестройку, глупые, думали, что всегда будем на пике. В результате ещё глубже увязли в ненасытной утробе банка.

Но теперь… Призовых хватит, чтобы покрыть долги, и мы избавимся от давления банка! — осознала я вдруг. Словно озарение снизошло — на фоне заката, окрасившего в нежно-розовый цвет клочковатые облака, отчего те сделались похожими на брюшки новорождённых рапторят. Мы сделали это! Теперь мы — свободные люди!

И обуяло меня воодушевление.

Попеременно то носом хлюпаю, то смеюсь — не остановить. Взгляну на небо, где розовые рапторята барахтаются, — и хи-хи.

Лёха, глядя на такое моё ни с того ни с сего взбудораженное состояние, останавливает фургон. Я выскакиваю, отплясываю танец диких трицерапторов (брачующихся). Он крутит пальцем у виска, но улыбается. Мы победили! Победили.

Родненькие мои раненые победители… завтра же с утра к вам поеду, да вы и так знаете: я за вас… вам… всё, что есть. Здоровье, мозги. Жизнь.

К дому подъезжаем ночью. Вот оно, материальное воплощение победы — ферма.

С нежностью гляжу на приближающиеся очертания, напоминающие маму-динозавриху, прилёгшую вздремнуть. Рассеивая лунный свет, серебрится овальная голова-башня — наша с Сашкой обитель. Влажно чернеет тулово — ангар, начинённый мощью бицерапторов. А в длинном «хвосте», окаймлённом по гребню огоньками, гнездится молодняк. По специальному проекту строили, хороша, красотка! Стихами бы про неё… эх, не умею.

Петрович, мужской представитель четы Марковых, высовывается из наблюдательной будки.

— На ферме никого, все празднуют вашу победу! — радостно сообщает, щербато лыбясь во весь рот. Ну, про «победу» он загнул, конечно, но всё равно приятно.

В ноги мне кинулся Мурзик — встречает, соскучился. Ростом с поросёнка, но опрятный и ласковый, даром что хищник. Мырчит отчаянно, будто его режут. Потрепала котозавра промеж бугорков ушей.

— А к нам Лёха приехал! — сообщаю миру.

Лёха обнимает потерявшего дар речи Петровича, как бы плохо не стало старому. Хотя от радости вроде не плохеет?

— Какой же ты большой стал, Мурзик! — гладит сын и котозавра. Осторожно водит рукой, наученный: в детстве частенько ходил поцарапанный. — А Петька где?

Гляди-ка, помнит, что эти двое — неразлучная сладкая парочка.

— Вон! — указываю на забор. Подлетать ближе попудактиль не пожелал: трусоват, боится незнакомых. Узнает сына, нет?

— Пр-ривет! Пр-ривет! — хрипит Петька. Узнал! С чужими он принципиально не здоровается.

А десантникам попудактиль весь месяц, что они тут жили, «брысь» кричал. С его точки зрения, наверное, правильно: они заставили предбанник следящей аппаратурой, выгнав оттуда обитающую там парочку.

Стоп! Я кинулась в предбанник — нет аппаратуры. Значит, отбыли с концами. Блин, я ж — бухгалтер, мне надо с ними расплатиться, муж убьёт, если обижу его друзей. И что теперь? На карточку перевести нельзя, только нал, мы ж как бы э-э… без договора. Ладно, как только — так сразу.

Ольгу определила в гостевой вольер со всеми удобствами, птера заслужила хорошее к себе отношение.

— Мам. Ты это…

— Передержу сколько нужно, даже не думай! — успокоила сына, предварив готовый сорваться с его уст вопрос. — А то и насовсем давай… будет архов гонять!

Повадились, понимаешь, эти архи — висят в небе, выслеживают… те же орлы, только крупнее в три раза. Особенно молодняк страдает, на прогулку выводить страшно. Попудактиля нашего на днях едва не утащили. Достали! Ольга, надеюсь, покажет им кузькину мать — в смысле, отвадит от нашей фермы.

Ну так, живём на границе освоенных территорий. Тут не редкость стаи диких трицерапторов, а то и завры покрупнее встречаются. Зато — степные просторы! Дух захватывает! И плато с рельефом неподалёку, и полигон вон отстроили, тренируйся — не хочу. Но опасно, да. За всё надо платить.

Одно радует: климат у нас хоть и жаркий, но не экваториальный. Это там — тираннозавры, спинозавры, трицератопсы… кошмар! А у нас даже аллозавров повывели. Нет, встречаются отдельные монстры, но лишь в динопарках… надеюсь, что только там.

— Пойдём смотреть ферму. Завтра некогда будет, я в больницу с утра.

— Да, мам. Ты всё та же… угадываешь мои желания.

Хех, желания я угадываю… тут более сложная задумка.

С раптиками, нашими малышами, сына познакомила. Проснулись, глазели радостно. Ломаю деткам режим… ничего, утром подольше поспят.

Волнуясь, подвела Лёху к главному достоянию — Феде, сынку Николая. Текущие показатели юноши превышают отцовские в том же пубертатном периоде. Будущий гениальный скакун, тьфу-тьфу, не сглазить. Наш тщательно оберегаемый от мира секрет, я б даже сказала — грядущая бомба. Но до чего своенравная бомба… в папашу!

Федя обнюхал Лёху, а потом ка-ак ткнёт в него мордой, ка-ак заверещит! Признал, признал! С ума сойти, через столько лет!

Смотрю, задрожал мой сынуля и давай раптора гладить… Они ж неразлучны были когда-то.

И растеклось внутри меня тепло надежды… Не скинешь гены, сыночка… коль на роду написано жокеем быть, беги из отчего дома, не беги — не поможет.

Завершив осмотр, мы осели на кухне.

Вообще-то я не пью. Не хочу, чтобы раптики даже на дух отраву нюхали: привыкнут, потом жди проблем. Но сегодня можно: когда столько зараз событий — медицина рекомендует во избежание инфаркта. И всё равно рюмки взяла самые маленькие, с наперсток. Ну, с два напёрстка.

Поздравили друг друга с победой — мы хоть и второстепенные, но тоже участники! — и выпили. И сразу как-то потеплело. Ушло напряжение. На непьющих быстро действует.

Врубила ТВ — новости посмотреть… ладно, вру. Не новости, а нас — знаю же, по всем каналам крутят.

Фу-ты, ну-ты, лучше б не врубала! Нашли чего показывать по новостному каналу — финишную прямую, где мы как зомби, ни рожи, ни кожи… Нет чтобы на мостках! Или хотя бы как технично со столбов валились! Перед глазами всплывает видение: горное плато, узкий проход в скале, мы с Саньком валяемся рублеными котлетами, перегораживая дорогу, а Коля отчаянно бьётся, спасая хозяев от верной смерти… Завр, воспитанный хлыстом, повторил бы такое? Сомневаюсь.

Следующая ТВ-новость меня оглушает. Пираты захватили конвой в южных водах! Морская охрана вдруг стала резвиться, как ненормальная, и сиганула прочь от охраняемых объектов. Тут же всплыли ужасные краты и обволокли собою днища кораблей. Захватили конвой — так это называется. На связь вышли отморозки и выставили ультиматум. И случилось это нападение два дня назад — мы как раз отключили связь и настраивались на гонку.

Так вот куда подевались десантники! Они ж спецы по пиратам.

Кратов когда-то давно, столетия назад вывела одна слишком «умная» рыболовецкая компания (деньги в рыболовстве крутились баснословные, сравнимые с нефтяными) — по типу компьютерного вируса; видимо, хотели развести конкурентов на бабки. Кальмару (рода архитеутис) вживили ген гигантизма (чтоб получился ужасный кракен, о котором ходили легенды) и скрестили со скатом для образования парных электрических органов вокруг головы (чтоб управлять монстром, используя электричество). Ну и получили: схема управления сработала не так, как задумывалось, и создатели сами и полегли от своих гибридных питомцев — сгорела вся их база. Краты вырвались на волю. С каждым потомством увеличиваясь в размерах, пожрали всю рыбу; о промышленном рыболовстве пришлось забыть. А питаться чудовищам чем-то надо — и повадились они прилепляться к кораблям и раскачивать, пока те не опрокинутся. Ко всему объявились умельцы, сумевшие-таки наладить управление кратами посредством электроники: вызывали их с глубины в определённую точку на поверхности и тем же макаром отправляли обратно. И расцвело пиратство пышным цветом. Чтобы спасти судоходство, другие умельцы придумали дрессировать для охраны кораблей кашалотов-левиафанов — и идея сработала: боязнь кашалотов у кальмаров на подкорке записана. И вот последовал ответный удар от пиратов — нейтрализация охраны… бедные кашалоты, не наркотик ли им подсыпали? А что, запросто: через каких-нибудь нарко-рыб.

Ох уж эти биотехнологии… Нет, в принципе дело хорошее, бицерапторы, например. Или проблему пропитания, вон, разрешили на фоне угасшего рыболовства. Хотя мне и дурно делается, когда вижу (по ТВ) стоящих по шею в воде стотонных громадин. Безобидные травоядные диплодоки днём и ночью жрут и жрут прибрежную флору с фауной… зато сразу мяса много. А ещё десантники рассказывали про камни размером с автомобиль, которые на самом деле морские черепахи. Подплываешь, ничего не подозревая, а оно хлоп! — и съело тебя. Ловушка-капкан. Нет уж, лучше дома, на суше. И даже морские лошади, друзья человека, меня не привлекают. Каждому своё.

Так и видится — горят в океанских глубинах огни, которые на самом деле глаза ихтиозавров, окаймлённые костяной оболочкой (ради неё их и вывели), и среди этих прожекторов, насаженных на жуткие пилообразные пасти, на юрких «лошадках» пробираются мои десантники к захваченному лайнеру, облепленному чудищами с ужасающими щупальцами…

— Ма, ты чего зависла? — выводит меня из туманно-океанного дурмана сын.

Дежавю: про «зависла» я сегодня уже слышала.

Встряхнулась, отгоняя видения. Пьяница! Тут столько вопросов — откуда вдруг сын явился на птере в самый критический момент? Где обитал всё это время? Что дальше делать намерен? — а я киселём растеклась по креслу… и по клубящимся кочкам океана. Заблудилась в нереальной действительности: мириады звёзд колдовством морочат, блин луны волшебством окутывает… Ещё напёрсток — и стихи сочиню.

А-а, ерунда всё это. Не ерунда одно: как Лёха на Федю смотрел. Вот что самое важное за сегодня. И за вчера, и за завтра. И вообще за всегда! Ещё Саня с Колей, конечно, соль земли и душа моего сердца… но про них мне и так регулярно докладывают: врачи и ветеринары все знакомые, знают нас как облупленных, связь отработана. А вот сын… сын в подвешенном состоянии.

Но нет. Не буду его пытать вопросами. Сам расскажет, когда захочет. А что буду? — пойду ему постелю. И — баиньки. Хорошему дню — хорошее завершение.