Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 5(19), 2021.

«Горизонт» уже публиковал неизвестную (во всяком случае, русскоязычному читателю) фантастику Честертона, но сам-то он автор очень известный, и приводить здесь его биографию совершенно излишне. Пожалуй, в этом коротком рассказе — или эссе? — Честертон выступает в роли скорее мыслителя, религиозного и общественного деятеля, чем писателя. Но писателем-то он оставался всегда. И часто именно писателем-фантастом…

Недавно я прочитал в газете о забавном случае, наводящем на глубокие философские размышления. В Портсмуте один человек завербовался в солдаты, и некий опросный лист, который, как я полагаю, положено заполнять в подобных случаях, помимо всего прочего, требовал назвать свое вероисповедание. И этот человек с торжественным спокойствием написал в соответствующей графе слово «мафусаилит». Тот, кто просматривал документы, как мне представляется, сталкивался с множеством странных религий; иначе какая же это к чертям собачьим армия. Однако при всем своем немалом опыте он не смог «поместить» мафусаилизм в ту область, которую Боссюэ¹ называл уклонениями протестантских церквей. Он ощутил жгучее любопытство и решил разузнать о догматах и целях этой секты. Солдат ответил, что его религиозные убеждения состоят в том, чтобы «жить как можно дольше».

Рассматривая данный случай в рамках истории религии, нельзя не отметить, что ответ этого солдата представляет большую ценность, чем сотни возов ежемесячных, еженедельных и ежедневных газет, обсуждающих религиозные проблемы. Каждый день в газетах рассказывают о новом философе, основавшем ту или иную новую религию; и во всех двух тысячах слов, размещенных на двух полосах, меньше остроумия и глубокомысленности, чем в одном этом слове «мафусаилит». Весь смысл литературы заключается в том, чтобы попросту сократить повествование; вот почему современные философские трактаты нельзя считать литературой. А этот солдат воплотил в себе сам дух литературы; он проявил себя одним из величайших пустословов современности, наравне с Виктором Гюго или Дизраэли. Одним-единственным словом он сумел выразить всю сущность современного язычества.

Впредь, когда ко мне будут приходить новые философы со своими новыми религиями (а они постоянно выстраиваются в очередь к моим дверям вдоль всей улицы), я смогу предвосхищать их разглагольствования этим вдохновенным словом. Как только первый из них начнет: «Я построил свою новую религию на основе первичной энергии природы…», я резко оборву его: «Мафусаилизм, всего доброго». Другой скажет: «Человеческая жизнь — единственная в мире безусловная святыня, свободная от догм и символов веры…» — «Мафусаилизм! — выкрикну в ответ я. — Ступайте прочь!» — «Моя религия — это религия радости, — заявит третий (измученный кашлем лысый старик в темных очках), — религия телесного восторга и гордости…» — «Мафусаилизм!» — снова воскликну я и грубо хлопну его по спине, так что он повалится с ног. Затем юный бледнокожий поэт с завитыми волосами скажет мне (как один уже сказал всего несколько дней назад): «Впечатления и эмоции — вот единственная подлинная реальность, но они непрерывно и всецело меняются. Исходя из этого, я вряд ли сумею дать определение своей религии…» — «Зато я сумею, — скажу я с некоторой угрозой в голосе. — Ваша религия заключается в том, чтобы жить как можно дольше, и если вы немедленно не замолчите, то уже не добьетесь своей цели».

В целом новая философия на практике означает превозношение какого-либо старого порока. Одни софисты оправдывают жестокость, называя ее мужественностью. Другие защищают разврат, называя его свободой чувств. Третьи поощряют праздность, называя ее творчеством. Уже почти неизбежно — и это можно почти безошибочно предсказать, — что эта вакханалия приведет к тому, что рано или поздно какой-нибудь софист захочет идеализировать и трусость. И когда мы окажемся в больном мире безответственных слов, много ли будет нужно, чтобы свидетельствовать в пользу трусости? «Разве наша жизнь не прекрасна и ее не стоит спасти?» — скажет солдат, убегая с поля боя. «Разве я не обязан сберечь великое чудо сознания?» — спросит домовладелец, прячась под стол. «Разве я не могу оставаться на земле, покуда на ней растут розы и лилии?» — послышится чей-то голос из-под кровати. Так легко будет оправдать труса, причислив его к мистикам и поэтам, как в нынешних книгах защищают экзальтированных людей или тиранов, приравнивая их к мистикам и поэтам. Когда эту последнюю великую и патологическую софистику начнут проповедовать в книгах и с трибун, вы можете попасть в зависимость от нее, поднимется большой ажиотаж в ее поддержку, то есть большой ажиотаж среди маленьких людей, что живут под влиянием книг и трибун. Появится новая великая религия, религия мафусаилизма: с пышными шествиями, жрецами и алтарями. Ее благочестивые паладины дадут тысячи обетов долгой жизни. Утешает только одно: они не выполнят эти обеты.

Ведь слабость этого культа простой естественной жизни (который в достаточной мере популярен и сегодня) в том, что он не учитывает феномена храбрости и потому не достигает своей цели. На самом деле проще всего убить именно мафусаилита. Парадокс храбрости состоит в том, что чем человек не должен беспокоиться за собственную жизнь, чтобы сберечь ее. И даже по тому самому случаю, на который я ссылался в начале, мы видим, как мало теория мафусаилизма вдохновляет нас на лучшую жизнь. Поскольку в этом примере кроется загадка, которую не так просто разрешить. Если религия требует от этого человека жить как можно дольше, зачем, во имя всего святого, он завербовался в солдаты?

Перевод Сергея Удалина

---

¹ Боссюэ, Жак Бенинь — французский проповедник и богослов XVII века, писатель, епископ. (Примеч. перев.)