Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 3(17), 2021.
Разнесётся эхо, эхо, эхо.
Эй, вы, чайки-дурочки, не плачьте!
Это надрывается от смеха
Море, обнимающее мачты.
С. В. Шабуцкий1
Марина нашла в кладовке подходящий тросик и вернулась в комнату, где её ждали Катя, швейная машинка и недошитый стаксель. Машинка была бабушкина — подольская, на чугунной станине, с ножным приводом. Ей, в отличие от современных, было по силам прошить иглой несколько слоёв парусины. На ней чинил паруса ещё Маринин отец, Командор, а Марина с Катей сейчас ремонтировала стаксель яхты «Флаер». Двенадцатого числа, в День города, Катя поведёт «Флаер», когда учебная парусная эскадра «Галеон» выведет свои яхты на гладь городского пруда. Впервые без Командора…
Этой традиции — параду эскадры в День города — столько же лет, сколько городской праздник проводится 12 июня, одновременно с Днём России. Прежде его отмечали в ноябре, когда пруд уже покрывался первым льдом.
Катин младший брат Пашка в ремонте паруса не участвовал. Надев наушники, чтобы не мешал стук машинки, он смотрел телевизор. Когда Марина уходила в кладовку, шёл выпуск новостей, а сейчас, судя по картинке, какое-то ток-шоу.
Марина села за машинку, показала Кате, где держать. Пашка вдруг снял наушники и спросил:
— Марина Викторовна, а что за манифест от 19 февраля 1861 года?
— Манифест 19 февраля… А что он тебя заинтересовал? — Марина давно уже не работала в школе и не знала, в каком классе теперь проходят по истории эти события.
— Да сказали в новостях, что его отменят.
— Что?! Когда следующий выпуск?! Через час?
Марина заставила себя вернуться к ремонту паруса. За час они с Катей настолько увлеклись, что едва не пропустили новости. Пашка тормошил: «Давайте, началось уже!» — и то не сразу оторвались.
Пашка включил звук.
— …Вторая Российская Империя, приняв на себя груз правопреемства от Федерации, Советского Союза и Первой Империи, павшей в 1917-м, вынуждена теперь разгребать законодательные завалы, копившиеся с середины позапрошлого века. Вот лишь малая часть документов, не отменённых должным образом и формально действующих. Циркуляр Министерства внутренних дел 1853 года о порядке допуска публики на станционные платформы. Сейчас это в ведении РЖД. Циркуляр пожарного департамента о надлежащем устройстве керосиновых лавок — где вы видели сегодня эти лавки? Манифест от 19 февраля 1861 года. Ещё один циркуляр пожарной…
— Они это что, всерьёз?! — воскликнула Марина.
— …В конце концов, не отменён даже приговор большевиков императорской…
— Выключи! — сказала Марина таким тоном, что Пашка сразу же выключил.
— Марина Викторовна, что там? — Катя смутно догадывалась, что происходит что-то необычное и, скорее всего, неприятное.
— Манифест 19 февраля 1861 года, — сказала Марина, — это манифест Александра Второго об отмене крепостного права.
Утром в кабинете Щукина, зама начальника городского управления образования, собрались непосредственно занятые подготовкой к празднику. Для Марины неприятной новостью было присутствие человека в одеждах священнослужителя. Хозяин кабинета, представляя собравшихся друг другу, назвал его «отец Феодор», на что тот заметил:
— «Отец» — обращение к священнику, я-то всего лишь дьякон.
Дьякон Феодор оказался руководителем детского хора при недавно открытом епархиальном училище. Хор собирался петь на празднике, и Марина успокоилась. Церковь всё чаще появлялась там, где она не ожидала с ней встретиться, и это было неприятно; но собрались петь для горожан — ну и ладно, пусть поют…
Быстро обсудили всё, что нужно, и собрались расходиться.
— Марина Викторовна, задержитесь, пожалуйста, — сказал зам. Марина задержалась.
— Прежде всего, — начал Щукин, — спасибо, что находите возможность участвовать в такое время. У вас ведь, кажется, послезавтра сороковой день? Если что, мы можем посодействовать с поминальной службой. Можно в одном из центральных храмов…
— Спасибо, не надо ничего, — сказала Марина.
— Уже нашли?
— Ничего такого не будет. Отец не верил, мы тоже… атеисты.
— Но… как же? — Зам выглядел растерянным. — Был же священник на похоронах.
— Тогда похоронная контора пристала. А я была… не в таком состоянии, чтобы противиться.
— Нехорошо, Марина Викторовна. Не в тренде…
В это время зазвонил телефон. Зам поднял трубку:
— Да… У меня… В отдел имущества? Хорошо. — Он положил трубку и обернулся к Марине. — Зайдите в отдел имущества министерства. Комната 307.
Отдел имущества министерства образования области располагался в том же здании, на другом этаже. В комнате 307 сотрудница отдела сунула Марине несколько листов, схваченных скрепкой:
— Распишитесь.
Сверху оказался лист ознакомления, на следующем было постановление правительства области. Марина внимательно прочла его, потом посмотрела на тётку.
— Кто этот Коробаев? — спросила она. Тётка едва не подпрыгнула на стуле:
— Вы что, не знаете?! Он же известный человек, предприниматель! Да он…
Марина перебила:
— С чего это он «законный владелец»?!
Тётка ответила уже почти спокойно:
— Он предъявил документы. Участок — его собственность.
— Хорошо, пусть участок! Здесь написано: «передать, включая строения и плавсредства». На них-то у него какие права?!
— В качестве компенсации за неправомерное использование. Ваш клуб в течение двадцати лет занимал чужой участок…
— А яхты?! Их делали сами ребята, с родителями! На них-то у него точно никаких прав! Да и у вашего отдела…
— Ничего не знаю! — Теперь тётка перешла в наступление. — Ваши яхты у нас на балансе!
Ну да, на балансе, подумала Марина. Иначе как было их регистрировать в инспекции по маломерным судам?
— Я не буду подписывать, — сказала она. — И вообще, мы подаём в суд.
— Судиться вы не можете. Вы не юридическое лицо. В законе вообще нет такого юридического лица — учебная парусная эскадра. Юридическое лицо — министерство образования. А министерство передачу не оспаривает, — сказала тётка с выражением мстительного удовлетворения.
А потом позвонил из Москвы Егор. Марина не знала, радоваться этому звонку или наоборот…
Егорка Сомов пришёл в «Галеон» двенадцати лет. А в восемнадцать, будучи студентом второго курса, впервые сделал Марине предложение. Ей тогда было тридцать, и была уже семья. Получив вежливый, но решительный отказ, Егор продолжал работать в «Галеоне» — руководил пресс-центром, им же недавно созданным: он учился на журналиста. С Мариной вёл себя так, как будто ничего не было, но за месяц до защиты возобновил предложение. Она снова отказала, и он, получив диплом, уехал в Москву. В родной город приезжал изредка и за это время сделал Марине ещё несколько предложений; последнее — когда уже сам был женат, о чём Марина ему напомнила. «Поедем в Турцию, там распишемся!» — сказал он. Марина не знала, в шутку это или всерьёз, и на всякий случай избегала новых встреч…
— В кои-то веки послали к вам! Десятого приеду, буду делать репортаж о Дне города…
— Егор, — перебила Марина, — можешь помочь? Надо найти информацию о человеке. Иван Ильич Коробаев. Это здешний предприниматель; я, правда, не спросила, чем он занимается. Понимаешь, от неожиданности…
— Чем он тебя заинтересовал?
Марина объяснила. Егор молчал довольно долго, потом сказал:
— Поищем. Скажу ребятам, пошарят по интернетам.
Егор приехал из Москвы на неделю раньше, чем собирался.
— Решил вот пораньше. Интересный жук этот ваш Коробаев…
— Подожди, — сказала Марина. — Ты ведь там, в Москве… Скажи, они что, в самом деле хотят восстановить крепостное право?!
— С этими всё возможно. Дума приняла сразу в трёх чтениях. Сенат примет, президент… Тьфу, зараза! Никак не привыкну, что он у нас теперь император. Короче, царь подпишет! Да это ерунда, по факту оно никогда и не кончалось, крепостное право. Сейчас просто узаконят. Ты спрашивала о Коробаеве — рассказывать?
— Давай.
— В общем, так. Он хозяин и генеральный директор сети магазинов «Океан» — здесь, в городе, и по области. — Егор включил компьютер, нашёл в сети сайт «Океана», открыл главную страницу. — Вот он.
С портрета под надписью «Генеральный директор» на них смотрел мужчина неопределённого возраста — может быть и сорок, и пятьдесят пять. Ничем не выдающейся внешности, без бороды и усов, рыжий. В костюме и при галстуке, как и положено генеральному директору…
— А это что?! — воскликнула Марина. Под заголовком, где обычно бывает реклама, они увидели набранное крупным шрифтом объявление: с двадцатого июня «Океан» предлагает прогулки по озеру на катере и яхтах, а также прокат яхт.
— А это, похоже, наши яхты. Они ещё на озере или уже на пруд перевезли?
— На пруду. Катер тоже.
— Похоже, он положил неделю после праздника на обратную перевозку, а дальше собирается использовать.
— Сволочь! — сказала Марина.
— Кто бы спорил, — согласился Егор.
— Нет, ладно, заберёт яхты!.. А экипажи?! Кто поведёт яхты, катер? Он что, рассчитывает на наших ребят? Или у него свои есть?
— А вот это, Марина, самое интересное. Своих у него, вероятно, пока нет, но он рассчитывает, что будут. Мы тут нарыли в интернетах интересный сайтик. Поисковики его не индексируют, но кто знает адрес…
Егор достал блокнот и, сверяясь с записью, вручную набрал в адресной строке.
— Вот они. Общественное движение «Дворянское гнездо». Регистрируешься на сайте, и после этого доступны две опции. Сначала можешь подать заявку на признание тебя потомком благородных предков. Высылаешь документы…
— Какие?
— Написано: любые, подтверждающие происхождение. Сами документы не публикуют, а принимают по мейлу. Рассматривают и либо признают тебя, так сказать, белой костью, либо отказывают. Если признали…
— А по каким критериям признают или отказывают? — перебила Марина.
— А бог их знает. Процедура абсолютно непрозрачная, и обжаловать негде, если что. Это ж как бы чисто общественное движение. Хотя, похоже, их поддерживают на самом верху… Ну, вот. Тем, кого признали благородным сословием, доступна следующая опция: можно оставить заявку на некоторое число крепостных душ…
Марина открыла рот, да так и осталась. Егор продолжал:
— Так вот, по их данным, Коробаев ведёт род от некоего мурзы Кирибея. В семнадцатом веке Кирибеевичи владели несколькими деревнями в Казанской губернии, и Пётр им ещё пожаловал здесь, на Урале. И заявку он подал на пятьсот душ. Вот на этих людей он, наверное, и рассчитывает.
— И… кого они того… в крепостные? — спросила Марина, как только справилась с изумлением.
— Не знаю, — сказал Егор задумчиво. — Наверное, тех, кто у них не записан в благородное сословие. Нас с тобой, например.
— А сколько их там всего… благородных?
Егор открыл список, быстро просмотрел.
— Так, навскидку — сотни две-три. Пока.
— И все хотят по пятьсот душ?!
— Пятьсот — ещё скромненько, — усмехнулся Егор. — Тут есть некий Шувалёв, будто бы из графов Шуваловых… Будто бы его прадед в восемнадцатом, когда записывался в Красную Армию (такая вот ирония судьбы!), изменил фамилию, чтобы не было вопросов. Так этот хочет пять тысяч! А иначе — «за что ж мы проливали нашу кровь».
— Ого! — Марина поднялась со стула, нервно прошлась взад-вперёд по комнате. — Нет, ладно эти… любители старины. Хотят играть — пусть играют. Но наше-то управление почему прогнулось?! Документы на участок у него наверняка липовые!
— Вот документы, я думаю, настоящие. Вопрос суммы, не более.
— Тогда зачем он ждал двадцать лет? Чтобы теперь требовать компенсации?
— Возможно, — сказал Егор. — Или, может быть, пока был жив Командор, понимал, что участок не отдадут. Командор — это имя. Предложили бы компенсацию или какой-нибудь другой участок, а ему нужен этот. Мы тут посмотрели в кадастре — у Коробаева коттедж в посёлке рядом с базой (Марина кивнула), она как раз между его домом и озером. Может, просто пробивает себе выход к воде. Решил, что пришло время…
— Хорошо, а с точки зрения, скажем, внешкольной работы? Можно же оспорить передачу с этих позиций. И, наверное, не обязательно быть юридическим лицом?
Егор покачал головой.
— Я ещё в Москве говорил с одним адвокатом, он тоже отсюда. Спросил его о перспективах иска. Он сказал: если не докажете, что документы липовые (а они, скорее всего, настоящие), то максимум, чего добьётесь — дадут другой участок. Пустой, естественно. И начинай сначала. Где-нибудь на той стороне озера…
— Да там же ни дороги, ни электричества, на той стороне! Одно болото! — воскликнула Марина.
— Вот в болоте и дадут.
Марина только сейчас начала понимать, что с эскадрой покончено. Вероятно, навсегда.
— Господи! А детям-то я что скажу?!
— Детям ты скажешь правду, — жёстко ответил Егор. — Да и не такие уж они дети.
Капитаны собрались дома у Марины за три дня до парада. Обсудить, как всегда, подготовку, сам парад; теперь ещё вот это…
Представлять капитанам Егора не пришлось. Хотя пресс-центр и пришлось закрыть, когда вышел новый закон о СМИ, его основателя в «Галеоне» помнили, портрет висел на стенде. На Егора смотрели как на живую легенду.
Марина объяснила ситуацию. Повисло молчание, потом кто-то спросил:
— И что теперь?
Снова тишина: никто не знал, что теперь. А потом самый младший, Миша Гуревич, капитан «Барракуды», внезапно сказал:
— Да сжечь на фиг! Пусть этот… из «Океана» обломается!
(Капитан — немного громко сказано. Швертбот класса «Оптимист» — судно одноместное, кто его ведёт — сам себе и рулевой, и шкотовый. И капитан тоже, да.)
…От кого Марина меньше всего ожидала услышать такое — это от Миши. Сказать что-либо в ответ она не успела, Максим Полещук опередил вопросом:
— До парада сжечь или после?
— Лучше во время парада. Прямо на глазах у публики, — сказал капитан «Капеллы» Слава Петров, снова опередив Марину.
— Вы думаете, это так просто — сжечь судно? — сказал Егор. — Чтобы вспыхнуло, надо чем-то облить — керосином, бензином… Иначе публика устанет ждать, пока разгорится. Причём заранее не обольёшь, испарится. Значит, надо уже непосредственно…
— Ребята, что за ерунда?! — наконец вмешалась Марина. Ей не нравилось, что фраза, возможно, брошенная в шутку, перешла в обсуждение технических сторон безобразной, по её мнению, авантюры. — Егор, и ты тоже! Как мальчишка!
— Ну да, я должен, как девчонка… Ты-то что предлагаешь? Отдать Коробаеву?
Отдавать яхты Марина не хотела. Может, она бы и придумала, что сказать, но тут Стас Воронов воскликнул:
— Да не надо ничем обливать! Намазать напалмом рангоут и стоячий такелаж…
— Точно! Напалмом! Полыхнёт — мама, не горюй! — поддержал Слава Петров.
— Где его возьмёшь, напалм? — сказал с сомнением Егор.
— Сделаем. Всё, что надо, продаётся в хозяйственном магазине, — спокойно ответил Стас, и тут Марина по-настоящему испугалась. Два Станислава, Петров и Воронов (Славой и Стасом их звали, чтобы не путать), в прошедшем учебном году ходили в школу юных химиков при университете…
— Вас там что, и этому научили?!
— Этому там не учат. Это берут из сети, — объяснил Слава. — Чему учат там — ну, например, как правильно смешать компоненты. Чтоб получилось что надо, а не что попало.
— Ребята, да вы хоть понимаете, что это уголовщина?!
— Во-первых, статья не тяжёлая, — сказал Егор. — Если никто не пострадает, то максимум уничтожение чужого имущества…
— Оно не чужое, — вмешался Максим. — Как там в постановлении? Передать с тринадцатого июня? Оно ещё наше будет. Хотим — спалим, кому какое дело?
— …И ответственность с шестнадцати лет, не с четырнадцати. Шестнадцать ведь никому ещё?..
Все промолчали, Слава тоже, хотя ему шестнадцать исполнилось неделю назад. Стас был у него на дне рождения; он дёрнулся что-то сказать, но Слава пнул его под столом по ноге, и Стас промолчал.
— А я переживу. Мне уголовщину уже шили, — закончил Егор.
— Нет, ну нельзя же так! — настаивала Марина. Егор посмотрел на неё в упор и спросил:
— А как можно? Сдаться, как «Рафаил»?
Напомнить о «Рафаиле»2 — это был сильный удар. Все замолчали, и в наступившей тишине Егор сказал:
— Собственно, вариантов два: сдаться, как «Рафаил», или не сдаться, как «Варяг». Вариант «Меркурия» для нас, к сожалению, не предусмотрен… Ну, хорошо. Предлагаю высказаться всем. Если кто-то против, не будем ничего делать. Пусть остаются Коробаеву.
— Сжечь, — первым сказал Миша Гуревич.
— Сжечь, — подтвердили два Станислава.
— Сжечь, — сказала Катя и украдкой всхлипнула.
Ещё трое сказали то же самое.
— Сжечь, — сказал Егор. — Марина?
Она молчала, остальные ждали. Потом махнула рукой:
— А! Гори оно синим пламенем!
— Зачем синим? — сказал Стас. — Замешаем в смесь нитрат стронция, будет красивый красный огонь.
Затем без долгих споров обсудили детали.
Договорились, что яхты подожгут, когда эскадра будет проходить в кильватерном строю перед плотиной пруда. Обычно здесь собирается больше всего зрителей, а при прохождении эскадры по традиции играют государственный гимн — вот начало гимна и будет сигналом. Первой вспыхнет яхта, идущая в строю последней, следом предпоследняя, и далее по порядку.
На борту каждой будет по одному человеку. «Оптимист» — класс изначально одноместный, а яхты класса «Кадет» и «Берингия», единственная класса «Летучий голландец», пойдут только под гротом, без стакселя — так можно будет управиться в одиночку с судном, у которого в норме экипаж два человека.
Поджегший яхту бросает спички на судне («Улик не оставлять!») и спасается за бортом. «Жилеты надеть не забудьте!» — на всякий случай сказала Марина, но капитаны и без напоминаний технику безопасности соблюдали свято.
Спрыгнувших за борт подберёт Егор на катере.
— С «Мечтой» я одна не справлюсь, — сказала Марина. — Разве что поставить парус только на одной мачте. Но тогда может не хватить ветра.
— А я что?! — обиженно спросил Алёша Зайцев, прежде по большей части молчавший. На параде он должен был вести «Мечту».
— «Флаер» возьмёшь? — спросила Марина, но тут взвилась Катя:
— Марина Викторовна! Я же на «Флаере»!
— А вот тебе лучше не участвовать. Май был холодный, вода в пруду не прогрелась. — Марина могла к этому прибавить ещё кое-что, но не знала, как среагирует Катя, если они будут разговаривать на эти женские темы в преимущественно мужской компании. Катя, возможно, поняла, потому что сказала уже совсем другим, спокойным и деловым тоном:
— Сейчас жара, к двенадцатому вода прогреется. А у меня это, может быть, последний шанс. Нас потом ни в один яхт-клуб не примут.
Марина нехотя согласилась:
— Значит, Катя на «Флаере». Алёша… Ты экипаж уже подобрал на парад?
— Мы собирались как обычно.
— Пойдёшь со мной на «Мечте» матросом? Вдвоём справимся.
— А почему не капитаном? А вы матросом? — спросил Алёша.
— Потому что мне уходить с борта последней, — сказала Марина. — Вообще последней. Учитывая то, какую мы тут затеяли авантюру… Ребята, никому ни слова! Ни дома, ни в своих экипажах…
Народ зашумел: а как объяснить, что по одному человеку?..
— Сошлётесь на мой приказ, — сказала Марина. — А я как-нибудь отверчусь… Жаль, катер гаду останется.
— Шиш ему что останется, — сказал Егор. — Классический рецепт: сахар в бензобак. И пусть раскошеливается на капремонт.
— Да ну! — испугалась Марина. — Будет людей катать, и застрянут посреди озера!
Егор махнул рукой:
— Не океан, вытащат.
Когда Катя сказала Пашке, что на параде поведёт яхту одна, тот страшно обиделся. Сначала кричал на сестру:
— Ты же обещала!
Потом рыдал молча, не слушая сбивчивых оправданий. Потом просто перестал с ней общаться. Целый день демонстративно избегал, а на другой вдруг повёл себя так, как будто ничего не было. Будь Катя в нормальном состоянии, она бы сразу заподозрила неладное, но тут…
В июне темнеет поздно, да и темнота условная.
Марина шла вдоль причала, оставшегося от бывшей здесь раньше лодочной станции стадиона «Динамо». К стальным скобам, вбитым в край причала, прежде пристёгивали замками цепи от лодок, а сейчас к ним были привязаны швартовые концы яхт. Построенных капитанами и матросами эскадры и их родителями, иногда — когда эти родители сами ещё были школьниками. По чертежам из журналов «Катера и яхты», «Моделист-конструктор», «Сделай сам»…
«Капелла» и «Сириус». Когда отцы Славы и Стаса делали яхты — вместе с сыновьями, конечно, — сыновья увлекались астрономией. Химия пришла позже.
«Берингия». Её строил Валя Полещук, отец Максима — ему самому тогда было четырнадцать. Хотел назвать «Беринг», Командор противился. Марина потом спросила отца: почему? Тот ответил: Беринг — командор, меня тоже называют Командором — будет нескромно… Валю удалось уговорить на «Берингию» — перешеек, когда-то соединявший Азию и Америку.
«Мадагаскар». Самая первая из яхт, простейшего класса — «Оптимист». Сделать точно по чертежам не получалось: где-то не выдержан размер, где-то не тот материал. На официальных соревнованиях такое бы не прошло, но никто не собирался участвовать на ней в официальных соревнованиях.
«Пролив бурь». Азат Галеев, начитавшись Грина, хотел назвать яхту «Фитиль на порохе». Марина напомнила, что одноимённая шхуна в рассказе «Пролив бурь» плохо кончила. Яхту назвали по рассказу, но, видно, от судьбы не уйдёшь.
«Флаер». На нём пойдёт Катя. Потом она подожжёт яхту и спрыгнет в воду. Холодную. Года через два, или через пять, или десять у неё начнутся проблемы по женской части. Но обратно отыграть нельзя, она обещала. А может, обойдётся? Жара стоит уже неделю, и пруд неглубокий, прогреется.
«Барракуда». Яхту строил Егор; имя не вызывало сомнений, пока не пришло время написать его на борту судна. Завхоз Семёныч пошарил в кладовой и сказал, что чёрной краски осталось чуть, может не хватить. Что это за зверь, спросил он Егора. Тот ответил: не зверь, а рыба, вроде щуки, только морская. Так назови «Щукой», посоветовал завхоз. Нельзя, сказал Егор; «Щука» — класс подводных лодок, от них в войну немцам крепко досталось. Нельзя примазываться к чужой славе… Краски хватило.
«Мечта», двухмачтовая шхуна. Её строил отец, взяв за основу проект крейсерской яхты. Удлинил, добавил вторую мачту, и ни к какому зарегистрированному классу судно нельзя было отнести даже с натяжкой. Он же дал ей имя. Марине было тринадцать лет, и она вовсю помогала отцу, в основном красила. Это ей нравилось, в результате надышалась краской; потом её тошнило, и отец дал ей нарезать верёвки для такелажа… И вот теперь сжечь «Мечту» своей рукой? А что делать, не Коробаеву же отдавать!
Последним был пришвартован катер. Марина постояла возле него и пошла обратно. В июньской ночной полутьме она заметила фигурку на причале — напротив «Флаера» стояла Катя. Марина подошла, встала рядом. Она собиралась сказать Кате всё, о чём промолчала в мужской компании; потом подумала, что говорить уже поздно. Сказала только:
— Обязательно возьми комплект сухой одежды. Оставишь в подсобке, потом переоденешься. — Марина взяла Катю за руку, и они вдвоём ушли с причала.
Марина зря беспокоилась насчёт ветра. Хватило бы одного паруса; но, когда на двухмачтовом судне поднят единственный парус, а вторая мачта голая, — это просто некрасиво.
Местная телестудия вела прямую трансляцию. Два огромных экрана возвышались по краям плотины, и восторженный голос ведущего нёсся из динамиков, с плотины и с набережных по обе стороны пруда. Звук с разных сторон приходил не одновременно, разобрать слова было невозможно, но Марину они не интересовали, как и других капитанов. Ждали гимна.
«Мечта» первой прошла перед плотиной и поворотом оверштаг взяла курс на причал. Следом тот же манёвр выполнил «Мадагаскар», и тут ведущий замолчал. И раздалась музыка; но это был не гимн. Мелодия показалась Марине смутно знакомой, но она не могла вспомнить, где её слышала и что это вообще, пока не запел хор епархиального училища:
— Боже, Царя храни!
Сильный, державный,
Царствуй на славу,
На славу нам!..
И тогда она вспомнила, что теперь это всё-таки гимн — новый старый гимн, втихаря засунутый депутатами в тот же закон, что отменял правила устройства керосиновых лавок и восстанавливал в стране крепостное право. На миг она испугалась, что Максим, который на «Берингии» замыкал колонну, не знает о гимне; потом подумала: ну и ладно, сорвётся — и сорвётся, пусть Коробаев подавится. С прокатом яхт у него всё равно не выйдет, не будет же он сдавать их кому попало; и с катером обломается, она видела у Егора пакет с сахаром…
— Царствуй на страх врагам,
Царь православный!..
На берегу раздались крики и, кажется, даже аплодисменты. Она оглянулась — горела «Берингия», красивым красным пламенем, как и обещал Стас. Зрители, вероятно, приняли это за эффектный трюк.
В нескольких метрах от «Берингии» Марина заметила в воде Максима. Он плыл в сторону от горящей яхты, а со стороны стадиона донёсся стук мотора — для Егора на катере гимн тоже служил сигналом.
«Флаер» шёл в колонне четвёртым с конца. Когда вспыхнула «Берингия», Катя достала из кармана спички, снова оглянулась…
— Привет! — услышала она. Рывком обернулась — люк перед мачтой, густо намазанной напалмом, был открыт; из форпика, нахально улыбаясь, лез Пашка.
— Ну, что у вас тут?
— Идиот! Ой, идиот! — закричала Катя. Она схватилась руками за голову, отпустив руль; яхта опасно вильнула, и она снова вцепилась в руль, едва не уронив спички. — Ты же даже без жилета!
— Ну да, влез бы я туда в жилете… А это что?!
Горели уже «Сириус» и «Капелла». Зрители больше не аплодировали: заметили, что люди с горящих яхт прыгают в воду.
— А то! Сгорел бы здесь!
Резким манёвром, с креном Катя увела яхту из колонны. Она надеялась, что Егор заметит её манёвр, и тот заметил. Подогнал катер, крикнул:
— Что у тебя?!
— Заяц!
Пашку пересадили в катер — он даже не замочил ног.
— Давай тоже сюда, — приказал Егор.
— Отойдите, подожгу, — хмуро ответила она. Катер отошёл, чтобы не вспыхнуть от яхты; Катя подожгла, перевалилась через борт и взвизгнула, больше по привычке: вода в самом деле была не холодная. Егор втащил её в катер и огляделся. Горела уже вся эскадра, кроме «Мечты»; трое плавали, ожидая катера. Пока Егор вытаскивал их из воды, «Мечта» тоже загорелась. Егор подобрал Алёшу Зайцева.
— А где Марина?
— Не знаю, — ответил Алёша немного испуганно. — Она сказала: уходи, я ушёл.
На берегу тем временем началась суматоха. Мигали синие огни: полиция, или скорая помощь, или даже пожарные…
— Что она выдумала?! — Егор ещё раз глянул на пруд. Шхуна горела, Марины не было видно. Он рявкнул: — Огнетушители!
Два Станислава схватили два огнетушителя, предусмотрительно взятых Егором. Катер двинулся к горящей шхуне. Тушить огонь лучше с наветренной стороны, Егор подходил с подветра, но не стал терять время на обход. Катер, замедляясь, уже почти подошёл на расстояние, с которого можно было пустить в ход огнетушители, когда со звуком, похожим на выстрел, лопнули горящие ванты с наветренной стороны, и фок-мачта начала заваливаться на катер.
— Держись! — крикнул Егор, резко прибавил газа и крутым виражом увёл катер от падающей мачты — она рухнула в воду в метре за кормой. Зашипела вода, взлетело в воздух облако пара. Катер сделал круг и снова направился к шхуне.
А шхуна тонула. Над водой уже были видны только рубка и горящая грот-мачта. Вот уже и рубка скрылась…
— Ну что же она! — Егор ударил кулаками по приборной панели катера…
Когда вспыхнул «Мадагаскар», идущий в кильватере за «Мечтой», Марина приказала Алёше:
— Закрепи руль и уходи.
Пока он выполнял приказ, она подожгла мачты и ванты.
Разгоралось вяло. «Мечту» мазали последней, напалма осталось на донышке. На рангоут ещё хватило тонким слоем, а ванты — плеснули растворителя для краски в ведёрко от напалма и этими ополосками кое-как их смочили. Летучие компоненты смеси, похоже, успели по большей части испариться, а то, что осталось, — вспыхнуть вспыхнуло, но грозило быстро прогореть. Возможно, после пожара обойдётся небольшим ремонтом.
Из всех судов эскадры меньше всего Марине хотелось отдать Коробаеву «Мечту». И она решила: затоплю, открою кингстоны. Даже если захочет поднять — нет для этого техники на пруду.
Она метнулась в рубку, рванула трос с кольцом на конце, открывающий два кингстона. С первой попытки не вышло, только с третьей трос подался — зашумела вода, вливающаяся в корпус судна.
Марина сунулась в дверь рубки и поняла, что недооценила состав, сделанный юными химиками. Может, он и прогорел, пока она открывала кингстоны, но от него занялось хорошо просушенное дерево. Горел решетчатый настил в кокпите, и, чтобы добраться до борта, надо было преодолеть больше метра сплошного огня.
Она отскочила в рубку, захлопнула дверь. В это время снаружи с грохотом рухнула фок-мачта, следом лопнуло стекло в одном из передних иллюминаторов, и в рубку ворвалось пламя. Марина поняла, что через несколько минут здесь задохнётся.
На глаза попался огнетушитель. Тяжёлым стальным баллоном Марина выбила стекло в иллюминаторе с наветренного борта. Бросила спасательный жилет, протиснулась в иллюминатор, перевалилась за борт и быстро поплыла прочь от шхуны.
…Егор стоял с потерянным видом и не сразу заметил, что его тормошит Катя, указывая рукой:
— Егор! Вон же она!
Он глянул в ту сторону — Марина в воде, загребая одной рукой, размахивала другой.
К причалу подошли одновременно с пруда катер, а с берега полицейский наряд — трое под командой старшины.
Стас первым выскочил на причал, держа в руке носовой швартов. Обмотал вокруг скобы несколькими витками, потом подхватил брошенный ему кормовой швартов. Этот не стал даже привязывать, просто притянул катер бортом к причалу и держал, пока капитаны сгоревшей эскадры выбирались на берег, где тут же попадали в объятия родителей — радующихся, плачущих, обещающих надрать уши. Марина устремилась туда же, чтобы отвлечь на себя эмоции родителей, и ей это удалось. Егор остался в катере один.
— Всё в порядке? — услышал он. Поднял голову и увидел полицейских.
— В порядке. Всех подобрали, никто не пострадал.
Старшина кивнул, и полиция пошла своей дорогой.
Крики на берегу заставили патруль сначала остановиться, затем вернуться.
Егор прибирался в катере и не сразу обратил внимание на крики. А услышав их и поняв, что источник где-то совсем рядом, посмотрел туда и увидел, что на краю причала стоит и орёт небольшого роста встрёпанный рыжеволосый мужчинка, и вопли его явно адресованы Егору. С некоторым трудом он узнал этого человека: генеральный директор фирмы «Океан» И. И. Коробаев. Фотография на сайте не давала верного представления о росте.
Второй, возвышавшийся рядом с директором, явно был охранник: полувоенного вида униформа с нашивкой «Океан», на поясе с одной стороны газовый баллончик, с другой — кобура, из которой торчит рукоятка…
— Уйди, гадина! — устало сказал Егор. Коробаев не уходил, продолжал кричать, грозился всех пустить по миру, «вы мне ответите по полной!» Крики били по ушам, отдавались в голове, уже даже изнутри. Егор вылез на причал с огнетушителем и, резко вскинув его, пыхнул углекислым газом в лицо генеральному директору.
Коробаев завизжал уже почти ультразвуком. Полицейские растерялись, не зная, вмешаться или спасаться самим. Не растерялся охранник. Выхватив травматический пистолет, он выстрелил в Егора; целился Егору в руку, но попал в огнетушитель. Толчок едва не сбил Егора с ног, однако он удержался. Повернув раструб огнетушителя на охранника, он нажал на рычаг, но охранник успел выстрелить снова. Вторая пуля ударила Егора в грудь; теперь он не устоял и упал на причал. Падая, он продолжал сжимать рычаг, и струя углекислого газа хлестнула по груди охранника и лицу сержанта из наряда. Охранник подскочил, пинком выбил из его рук огнетушитель и принялся бить рукояткой пистолета. Тогда и полиция опомнилась и накинулась на Егора.
— Стойте! Прекратите! — Оставив родителей с детьми, к ним бежала Марина. Старшина оторвался от Егора, шагнул навстречу. Аккуратным приёмом уложил её на асфальт, прижал сверху коленом и рявкнул:
— Лежать, сука! Дёрнешься — покалечу!
Колено старшины больно упёрлось в рёбра. Марина лежала, глотая слёзы, — а что ещё делать, ведь и правда покалечит, и возраст не тот, чтобы получать переломы. Полицаи в это время били Егора — ногами, дубинками, от души вымещая на нём свою минутную растерянность.
Поблизости взвыли сирены: к причалу через толпы празднующих горожан пробирались скорая помощь и полицейский УАЗ.
Стихла короткая перепалка между бригадой скорой помощи и полицейскими, что приехали на УАЗе. Первые собирались, кроме генерального директора, везти в больницу Егора, а может, и сержанта; вторые не отдавали Егора. Его с Мариной затолкали в УАЗ и повезли в отделение — составлять протокол, шить дело по статье, грозящей десятью годами лишения свободы3. Коробаева, который уже не кричал, а только протяжно скулил, увезли медики. Сержант от помощи отказался: не тот случай.
Полицейский наряд ушёл дальше по набережной, оставив сержанта устранять выявленный непорядок: оказалось, швартовый конец сполз со скобы, катер отнесло от причала, и он покачивался на волнах метрах в полутора. Сержант посмотрел по сторонам в поисках багра или хотя бы какой-нибудь жерди — ничего не было.
Краем глаза он заметил движение в катере. Повернулся туда — в катере сидел мальчишка, на вид лет не больше двенадцати. Сидел и смотрел на сержанта.
— А ну, вылезай! — приказал сержант и тут же понял нелепость своего приказа: как вылезет-то?
К краю причала подбежала девчонка.
— Стой! Куда?! — крикнул сержант.
— Пустите! Это мой брат.
Девчонка была старше, на вид — старшеклассница.
— Пашка! — сказала она. — Бросай сюда швартов, пойдём!
Пацан помотал головой.
— Пошли, — повторила она, — я маме сказала, что ты где-то на набережной. Сам только не проболтайся!
Пацан бросил ей верёвку и сказал уже почти спокойным тоном:
— Я ещё здесь приберусь.
Пока она подтягивала катер и привязывала конец к скобе, он подобрал и вкрутил пробку в горловину бензобака. Сунул в карман пустой полиэтиленовый пакет, подобрал валяющийся огнетушитель (второй из двух, которые так и не понадобились) и вылез на причал.
— Но-но! — сказал сержант, увидев огнетушитель. Руку он на всякий случай положил на электрошокер. Пацан глянул на него, криво усмехнулся, а потом развернулся и швырнул огнетушитель в воду. Взлетели брызги.
— Ай! — вскрикнула сестра и отскочила от воды. Пацан, нахально глядя на полицая в упор, прошагал мимо и пропел, маршируя в такт:
— Плюньте, кто на дно пойдёт последним,
В пенистую морду океана!4
Полицай проводил его взглядом, на всякий случай держась за рукоятку шокера. Пацан подошёл к сестре, та взяла его за руку…
Катя крепко взяла Пашку за руку — так, что даже пальцам больно. Она боялась, что он отчудит ещё что-нибудь. Но он только смял другой рукой и поглубже засунул в карман пустой полиэтиленовый пакет с крошками сахара внутри.
На другом берегу, на площади у театра, где оборудовали эстраду, из динамиков раздались аккорды, и популярный в городе певец запел:
— Город древний, город длинный,
Имярек Екатерины.
Даже свод тюрьмы старинной
Здесь положен буквой Е.
Здесь от века было тяжко,
Здесь пришили Николашку…
Праздник продолжался.
1 Песни С. В. Шабуцкого известны больше, чем он сам, авторство их приписывалось разным людям: Визбору, Городницкому, Кукину… Текст приводится по памяти и может отличаться от авторского. (Здесь и далее — примеч. авт.)
2 Фрегат «Рафаил», бриг «Меркурий» — суда русского флота (XIX век). Упоминаются в романе В. П. Крапивина «Бронзовый мальчик».
3 Статья 318 УК РФ. Применение насилия в отношении представителя власти.
4 С. В. Шабуцкий.
5 Автор и исполнитель А. В. Новиков.
Astra Nova 