Вернуться к содержанию номера: «Горизонт», № 11(13), 2020.
Когда на ветру шуршат яично-желтые, пламенно-рыжие и серо-буро-малиновые листья.
Когда деревья бессильно растопырили голые руки-ветки навстречу колючей холодной мороси.
Когда хочется есть торт Абрикотин. Пить коньяк. Писать стихи. Писать бывшим. Купить собаку. Пить всё, что горит.
Это значит, мы снова в деле.
Тут главное начать.
Встать из-за стола. Вытащить из атласного корсажа пробирку с отваром белены. Хорошенько глотнуть. Зажмуриться. Фыркнуть. Встряхнуться. Глядясь в самовар с перепончатыми крылами, привести в порядок корпс-пейнт: аспидная помада, густые тени вокруг глаз, пудра на скулах, перевернутое сердечко на кончике носа.
За столом тринадцать свободных стульев под слоем пыли. И пять занятых. Закатный луч озаряет чашки-черепа.
— Други мои адические, — говорю я. — Пора!
Первым реагирует медвежонок-тленивец. Мигает тусклыми огоньками глазок. Его пыльная шерстка прошита грубой ниткой.
— Мож, отложим, а? — бурчит он. — На завтра? Чот так тлень…
— Осень сама себя не включит! Унылия, подъем!
Унылия отрывает лицо от блюдца, трет рукой, размазывая косметику. Падает обратно.
— Что, пора?! — Дубак нехотя потягивается, разметывая полы необъятной угольной шубы, зевает. — Остались еще козимраки?
— Не-а, — скрипит Чумец. — Там только тщеты немного в самоваре…
Выпростав костлявые пальцы из рукавов сажевого балахона, он пытается распутать завязки маски с длинным клювом.
Оживает Жестяк — загораются лампочки, что-то отчаянно скрежещет и щелкает внутри потертого корпуса, шипит динамик за решетчатым забралом.
— А где Хандра? — хмурюсь я. — Никто её не видел?
— Да где-то носит её…
— Ничо, — машет лапкой тленивец. — Найдется. Завтра подключится.
— Все помнят свои задачи? — ищу в складках платья самокрутку с клещевиной.
— Понизить им работо… спи… собность, — тленивец трет лапкой лоб. — И это… афили… филиацию. Эскапизм? Стремление к одиночеству.
— Заставить дрожать от холода! — трясет бородой Дубак. — Заморозить.
— Утопить в соплях, замучить простудой! — кивает клювом Чумец.
— Кщ-щ… ц-ц-ц, — скрежещет Жестяк. Он завис.
Унылия громко сопит и причмокивает во сне.
— Кто вы? — нацеливаю на них агатовый ноготь.
— Тлень, Унылие, Чума, Дубак, Жесть!
— И Хандра, кстати.
— Что такое осень?!
— Это мы-ы!
— Откуда мы?
— Из Безысходья!
— Мы адические?
— Беспримерно!
— Кто вас ведет?
Все задумываются.
— М-м… ты? — сомневается тленивец. — Мож, все-таки отло…
— Чехов, Бунин, Вампилов, Ремарк, Кафка, Брэдбери, — внезапно выдает Жестяк, мигая лампочками. — Дэвид Линч. Эгон Шиле. В движении. Особенности национальной охоты. Пикник. ДДТ. Босх. Сопор Аэтернус. Аморфис. Поэтс оф зе фолл. И редкий солнца луч. И первые морозы. И отдаленные седой зимы угрозы.
Все смотрят на него.
— За дело, други, — подвожу я итог.
Поправить корсаж, взбить пышные иссиня-черные кружева юбок, подтянуть сетчатый чулок. Прикурить самокрутку от пальца. Сосредоточиться на работе.
На календаре тридцать третье никогдабря.
Депра идет.
Депре дорогу!