В России журнал находится все еще в типографии, но несмотря на это многие его уже успели прочесть, а Сергей Катуков так и вовсе оставить свой отзыв по текстам, включенным в «Эдиту». Его мы и приводим, сразу делая примечание, что отзыв получился, добротный, объемный и глубокомысленный.

Записки на полях 68-го

Шестьдесят восьмой получился достаточно боевым, жёстким, местами словно ощетинившаяся противотанковыми ежами крепость. Основной тон, по крайней мере, задают именно такие, наиболее крупнокалиберные тексты номера.

Дмитрий Иванов «Узник Пазевалька»

Начавшись как историческая реконструкция, рассказ через пару минут сталкивает читателя с нагловатыми пришельцами из будущего, которые заявляются в текст непрошенно и несколько угловато, обрекая его, кажется, на довольно знакомый анекдот об альтернативной истории. Выглядит это как небольшая авария. Посопротивлявшись, читатель перестраивается в другой ряд, пользуясь формулой «ну я-то знаю, что будет дальше». Но не тут-то было. Оказывается, эта дорога совсем не туда. И анекдот совсем не про это. Он про сон «про не-сон», который, как оказывается далее,  вообще про не-сон-про-сон-про-не-сон («Футурологический конгресс» Лема?). К середине повествования читатель, к сожалению, совершенно запутывается, и, остановившись посреди дорожной развязки, перебирает связку героев, каждый из которых примерил на себя и китель фюрера, и амбиции диктатора, включая, кажется, даже саму Лени Рифеншталь. Поэтому он выбирает параллельный путь и, не теряя из виду основного повествования, возвращается к началу, а именно к бойцам, получившим на фронте боевую психическую травму. Здесь, надо сказать, мелькнувший, как двадцать пятый кадр, образ Сэлинджера (писатель после высадки в Нормандии также получил подобную психологическую травму) уплотняется, осваивается в воображении, а затем и вовсе приглашает в свой отшельнический особняк. Там он поворачивается к читателю и, отложив исписанный лист, доверительно рассказывает о своём романе про Вторую мировую. Тоже нацисты, и, возможно, даже фюрер. Ещё один прыжок в альтернативную реальность.

Тимур Максютов «Путаница»

Крепко сбитый рассказ. Деловитый, мужской, прицельный язык. Вроде всё на месте. Если бы не некоторое сентиментальное допущение: герой двадцать лет(!), как заведённый, приезжает из Питера в новогоднюю ночь в Москву, чтобы встретить боевых товарищей. Там, то ли на Будапештской, то ли на Бухарестской, они назначили встречу за много лет до этого, когда сидели в зиндане, после провала боевой задачи, возможно, перед расстрелом. Допущение кажется одновременно и удачным, и не очень. С одной стороны, герой, мёрзнущий на тротуаре, опосредованно сравнивается с верным Хатико — и это наиболее сильный момент, с другой, – за такой беспримерной верностью проглядывает некоторое упрощение автора: кажется, что он списывает со счетов умственные способности героя… Хорошо ещё, что финал оказывается положительным, боевые товарищи воссоединяются и уходят под жизнерадостный голливудский мотив.

Кирилл Берендеев — из двух рассказов, представленных в сборнике, больше понравился первый — «Серебряная птица». Второй принадлежит к боевой киберфантастике, которой я, к сожалению, не любитель.

В «Серебряной птице» предстаёт отлично детализированный мир времён Второй мировой. Правдоподобные, реалистично описанные характеры, ситуации, интересный сюжет. Много деталей, формирующих ощущение не вымышленный, а задокументированной основы повествования. Лично меня больше всего впечатлил механический поворотный замок со звонком. Можно ведь было написать просто «звонок», но именно такие осязаемые, тактильные мелочи включают внутрь художественного действия. В результате автор имеет на руках доверившегося ему читателя, который буквально заглядывает ему в рот. Казалось бы, бери его, читателя, тёпленьким, веди дальше — но вместо продолжения за поспешной кульминацией, увы, нам подбрасывают сомнительную подмену: бытовой анекдот, невнятное quiproquo, который крепится к телу рассказа ну примерно как коротко подрезанный хвост к арабскому скакуну. Возможно, это заглушка, имеющая в виду, что перед нами отрывок более крупного текста.

Александр Сержан «Четырнадцать ангстрем»

В идеале, на мой взгляд, должен был получиться отличный сюрреализм, если бы не слишком буквально всё объясняющая концовка. Добавить бы гротеска, и вышел бы сатирический памфлет о двумерности милитаристского разума, которое способно продвигаться только в своих воображаемых плоских координатах «уничтожать-уничтожать».

Марита Зотова «Демон озера Оканаган»

Понравился вязевый, сказовый язык вставок, напоминающих картинки аниме Миядзаки. Флешбеки, мимолётные образы, косо отражённые в воде, рисуют легенду как долгий, мучительный сон-воспоминание: хочется схватить и, кажется, уже схвачено, но память всё время разбегается «кругами по воде»…

Женя Крич «Фея на пустыре»

Ловкий, оборотистый язык, хватающий читателя за грудки и влекущий до самой последней точки. Рассказ про жизнь «реального пацана», про языческий лес и пустырь посреди современного города. Казалось бы, «какое, милые, у нас тысячелетье на дворе»? А страсти, страхи всё те же, языческие.

Андрей Саломатов «Полигон»

Данный рассказ, если не повесть, – наиболее массивный снаряд из всей обоймы 68-го. Во многих отношениях.

Перед нами глубокий многоплановый замысел. Начавшись из точки, повествование иногда расширяется до обобщений: в тех местах, где рассказчик приподнимается на философские воздушные пути, с высоты открываются притчевые перспективы распознать в рассказе отдельное, хотя довольно пессимистическое мировидение. Появляются образы «Москвы-Кудияровки», возможно, даже целой «планеты-Кудияровки». «Кудияровка» переносится из топонимики в способ жизни и перемещения в пространстве. «Человек кудияровский» не так уж безобиден и жалок, если ползает на своей территории.

При всей интересности замысла, идеи «подземных людей», в тексте есть некоторая тяжеловесность: местами, на мой взгляд, повествование несколько затянуто. Повторяются схожие подземельные сцены, пусть с вариациями, но без принципиального развития, действие как будто стремится, но не переходит на новый уровень, читатель, как и главный герой мучительно ищет выход из лабиринтов поколенного среза. Даже несостоявшееся заклание (или «вокудиярование»?), кажется, только за тем нужно, чтобы пощекотать читателю нервы, и совсем не используются возможности эпизода в других художественных целях… Хотя, с другой стороны, блуждания из одной земляной пещеры в другую придают повествованию тяжёлый, мрачный саспенс. Что тоже есть интересно.

Поднявшись из подземелья, герой почти прозревает: что если и здесь, наверху, по всему миру, на самом деле бесконечная, всеобщая Кудияровка, где самая распространённая фраза — «Исть хочешь?»

В целом, по ходу действия, вдруг возникают аналогии с песней Высоцкого «Что за дом стоит…» Например, строка

В дом заходишь как, всё равно в кабак…

почти бессознательно связывается с первым эпизодом в подземелье, который тоже происходит «кабаке». А вино из песни

Да еще вином много тешились…

сталкивается со своим близнецом-самогоном, который «кудияровцы» также называют «вином». И вообще пол подземелий «покат», как и в песне.

Обзор далеко не исчерпывает всех смыслов и образов рассказа, но наиболее удачным и обобщающим понятием откладывается в памяти «кудияровщина» — нечто тёмное, подземельное из человеческой души…

Есть в номере две замечательные миниатюры:

Анна Пляка «Погружение» — импрессионистская зарисовка.

Моркоу «Рыба» — анекдот о «боевой рыбалке».

Анатолий Герасименко

Три небольших рассказах удивляют «остранённым» взглядом снизу: мир, оказывается, может быть более странным и забавным, чем нам нравится его представлять, сводя к умиротворяющей, успокоительной рутине. Но кто побьётся об заклад, что всё именно так, как нравится нам, а не иначе? Может быть, пауки-эмигранты, мыши-философы и коты-индивидуалисты, вращающие мир вокруг себя, — вот что есть на самом деле, а не то, что вы привыкли видеть.

Отдельно хочется отметить замечательную рецензию Сергея Игнатьева «Ыттыгыргын» как  «винтерпанк». Читая её, всё время воображалось, что это одно из тех невесомых созданий, эфемерных ребусов, которыми любили побаловаться Борхес и Лем – а именно, рецензия на несуществующую книгу. Вот есть какой-то неизвестный «винтерпанк». Вот загадочный автор под псевдонимом К.А.Терина, публикующий книгу с непроизносимым названием. Судя по описанию автора рецензии, маленький шедевр, парящий независимо от всей литературы где-то в Сети. Воображение сразу дорисовывает полночные странствия по зашифрованным малазийским серверам, прячущим этот очаровательный документ.

Вдруг в очередной следующий раз случится нечто подобное: под маской литературной или киноаналитики спрячется чистый вымысел.